Яшен, Камиль

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Яшен К.»)
Перейти к: навигация, поиск
Камиль Яшен
Имя при рождении:

Камиль Нугманов

Дата рождения:

12 (25) декабря 1909(1909-12-25)

Место рождения:

Андижан, Ферганская область (Российская империя)

Дата смерти:

25 сентября 1997(1997-09-25) (87 лет)

Гражданство:

СССР СССР
Узбекистан Узбекистан

Род деятельности:

прозаик, драматург, поэт

Годы творчества:

1930—1997

Направление:

социалистический реализм

Жанр:

роман, пьеса, стихотворение

Язык произведений:

узбекский

Премии:

Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Ками́ль Яше́н (настоящая фамилия — Нугманов; 1909—1997) — советский узбекский прозаик, поэт, драматург, общественный деятель. Народный писатель УзССР (1959). Герой Социалистического Труда (1974). Лауреат Сталинской премии третьей степени (1951). Член ВКП(б) с 1943 года.





Биография

Камиль Нугманов родился 12 (25 декабря) 1909 года в Андижане (ныне Узбекистан). По окончании средней школы он учился в Ленинградском лесном институте, однако через три года в связи с болезнью был вынужден вернуться в Андижан. Здесь Яшен в течение нескольких лет преподавал в средней школе литературу и физику.

В 1930—1936 годах Камиль Яшен заведовал литературной частью Узбекского государственного музыкального театра. В этот период им были написаны пьесы «Товарищи» (1930), «Сожжём» (1931), «Честь и любовь» (1935) и в соавторстве с М. Мухамедовым музыкальная драма «Гульсара» (1935).

В довоенные годы Камиль Яшен написал либретто к первым узбекским национальным операм «Буран» и «Великий канал», пьесу «Хамза» в соавторстве с Амином Умари, музыкальную драму «Нурхон» и киносценарий «Асаль». В годы второй мировой войны Камиль Яшен написал пьесы «Смерть оккупантам», «Генерал Рахимов» и музыкальную драму «Офтобхон».

Переработанные Яшеном для сцены пьесы Хамзы Хакимзаде Ниязи «Тайны паранджи», «Бай и батрак», а также произведение Алишера Навои «Фархад и Ширин» с большим успехом ставились и ставятся на сценах театров Узбекистана.

Лучшими произведениями Камиля Яшена считаются пьеса «Хамза» и пьеса «Генерал Рахимов».К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3117 дней]

Камиль Яшен с 1958 года являлся председателем СП Узбекистана , которым руководил до 1980 год. С 1969 года до 1980 года он также был главным редактором журнала «Ўзбек тили ва адабиёти» («Узбекский язык и литература»).

Академик АН УзССР (1969). Депутат ВС СССР 7—10 созывов (1966—1984). Секретарь правления СП СССР (1959).

Награды и премии

Произведения

Прежде всего Яшен известен как автор музыкальной драмы «Гульсара» (совместно с М. Мухаммедовым, 1934), драм «Генерал Рахимов» (1949), «Путеводная звезда» (1958), «Заря революции» (1972), романа «Хамза» (кн. 1—2, 1979-80).

Является автором многих стихов.

Был женат на народной артистке СССР Халиме Насыровой.

В 52 номере Журнала «Огонек», за 1979 год, вышло интервью с Камилем Яшеном, под названием «Своей эпохе сопричастен». Интервью было приурочено к 70-летию со дня рождения писателя.

Напишите отзыв о статье "Яшен, Камиль"

Примечания

Ссылки

 Антон Бочаров. [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=20719 Яшен, Камиль]. Сайт «Герои Страны». Проверено 31 июля 2016.

Отрывок, характеризующий Яшен, Камиль

– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!