Яшин, Лев Иванович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Яшин Л. И.»)
Перейти к: навигация, поиск
Лев Яшин
Общая информация
Полное имя Лев Иванович Яшин
Прозвище Чёрный паук[1].
Родился
Чулково, СССР
Гражданство
Рост 168[2] см
Вес 92 кг
Позиция вратарь
Информация о клубе
Клуб
Карьера
Молодёжные клубы
1945 Красный Октябрь (Тушино)
1949—1950 Динамо (Москва)
Клубная карьера*
1950—1971 Динамо (Москва) 326 (-240)
Национальная сборная**
1956 СССР (олимп.) 6 (-3)
1954—1970 СССР 74 (-70)
Тренерская карьера
СССР-2
1971—1975 Динамо (Москва) начальник команды
Международные медали
Олимпийские игры
Золото Мельбурн 1956 футбол
Чемпионаты Европы
Золото Франция 1960
Серебро Испания 1964
Правительственные награды

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Лев Ива́нович Я́шин (22 октября 1929 года, Москва — 20 марта 1990 года, Москва) — советский футбольный вратарь, выступавший за московское «Динамо» и сборную СССР. Олимпийский чемпион 1956 года и чемпион Европы 1960 года, 5-кратный чемпион СССР, заслуженный мастер спорта СССР (1957). Герой Социалистического Труда (1990). Полковник, член КПСС с 1958 года.

Лучший вратарь XX века по версиям ФИФА[3], МФФИИС[4], World Soccer, France Football[5] и Placar[6]. Входит в список лучших игроков XX века по версиям Venerdì[7], Guerin Sportivo[8], Planète Foot[9] и Voetbal International[10]. Единственный вратарь в истории, получавший «Золотой мяч». Считается одним из первых вратарей в мировом футболе, широко освоившим игру на выходах и по всей штрафной площадке.

Последний матч провёл 27 мая 1971 года.





Биография

Лев Яшин родился в районе Богородское города Москвы в рабочей семье слесаря высшей квалификации Ивана Петровича и Александры Петровны[11]. Первые 13 лет жизни будущий великий голкипер жил на Миллионной улице в доме № 15; именно здесь, гоняя мяч со сверстниками в соседних дворах, он начинал свой футбольный путь[12].

Начало Великой Отечественной войны застало 11-летнего Лёву под Подольском — у родственников, к которым родители отправили сына для летнего отдыха. В октябре оборонный завод, на котором работал Иван Петрович, был эвакуирован под Ульяновск; туда и перебралась вся семья, так что своё двенадцатилетие Лёва отметил, разгружая эшелон с заводскими станками[12]. На этот завод он и пошёл работать, став весной 1943 года учеником слесаря. Уже в 16 лет Лев Яшин получил первую награду Родины — медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»[11].

Вернулись Яшины в Москву в 1944 году. Лев, продолжая работать на заводе, всё свободное время посвящал любимой игре, выступая вратарём за сборную команду Тушина. В 18 лет его призвали в армию. Служить довелось в Москве, и здесь его заметил тренер футбольного клуба «Динамо» (Москва) А. И. Чернышёв, пригласивший его в молодёжную команду клуба. А весной 1949 года Яшин стал уже третьим вратарём основной команды — дублёром Алексея Хомича и Вальтера Саная[13]. С тех пор Лев Яшин играл только за этот клуб, вплоть до окончания своей футбольной карьеры в 1971 году.

В начале своей спортивной карьеры Яшин играл также в хоккей с шайбой (с 1950 по 1953 год). В 1953 году он стал обладателем Кубка СССР по хоккею и бронзовым призёром чемпионата СССР, также выступая на позиции вратаря. Перед хоккейным чемпионатом мира 1954 года был кандидатом в сборную, но решил сконцентрироваться на футболе.

В начале 1950-х основным вратарём «Динамо» оставался Алексей Хомич, которого болельщики прозвали «Тигр». Только с 1953 года Яшин прочно занял первое место в воротах «Динамо».

Вместе со своим клубом Лев Яшин пять раз (1954, 1955, 1957, 1959 и 1963 годы) становился чемпионом СССР и три раза выигрывал Кубок СССР по футболу.

С 1954 года Яшин — вратарь сборной СССР, за которую провёл 78 матчей. Вместе со сборной в 1956 году Яшин выиграл Олимпийские игры в Мельбурне, Кубок Европы 1960 года.

В 1959 году провел[14] три товарищеских матча[15],играя за «Торпедо»

В составе сборной он три раза играл в финальной стадии чемпионатов мира по футболу — в 1958 году в Швеции, в 1962 году в Чили и в 1966 году в Англии. Наивысшее достижение в чемпионатах мира — четвёртое место на чемпионате 1966 года. Яшин был также заявлен третьим вратарём на чемпионате мира 1970 года в Мексике, но непосредственно в играх не участвовал. 23 октября 1963 года в Лондоне, на стадионе «Уэмбли», Лев Яшин играл за сборную мира против сборной Англии в знаменитом «Матче столетия», посвящённом столетию английского футбола (матч со счётом 2:1 выиграли англичане; хотя Яшин не пропустил ни одного мяча, сменивший его на воротах во втором тайме югослав Милутин Шошкич дважды доставал мяч из своих ворот)[16]. Во всём мире Яшина называли либо «Чёрная пантера» (за его всегда чёрную вратарскую форму, его подвижность и акробатические прыжки), либо «Чёрный паук» (за его длинные, всё достающие руки)[17].

В 1963 году Яшин получил приз лучшего футболиста Европы — «Золотой мяч» от еженедельника «Франс-Футбол».

27 мая 1971 года на Центральном стадионе имени В. И. Ленина в Москве, в присутствии 103 тысяч зрителей, состоялся прощальный матч Льва Яшина. В этом матче сборная клубов всесоюзного спортобщества «Динамо» (в матче участвовали мастера из Москвы, Киева и Тбилиси) играла против сборной «звёзд» мира, за которую играли Эйсебио, Бобби Чарльтон, Герд Мюллер и многие другие. Покидая поле по ходу матча, Яшин передал свои перчатки 23-летнему вратарю Владимиру Пильгую, символично назначив его своим преемником в «Динамо»[18]. Матч закончился со счётом 2:2, а Пильгуй занял его место в воротах «Динамо» на последующие 11 лет.

31 августа того же года Яшин вновь вышел на поле; на этот раз он защищал ворота сборной «звёзд» мира в матче со сборной Италии (которая выиграла матч со счётом 4:2)[19].

После завершения футбольной карьеры Л. И. Яшин окончил школу тренеров при Государственном центральном институте физической культуры (ГЦОЛИФКе) (в 1967 году). Начальник динамовской команды (в 1971 — апреле 1975 года). После трагедии с молодым талантливым футболистом А. Е. Кожемякиным Льва Ивановича обвинили «в ослаблении морально-воспитательной работы»[20]. Работал тренером второй сборной СССР и некоторое время детских команд.

После 50 лет у Яшина началась гангрена левой ноги, вызванная облитерирующим эндартериитом сосудов вследствие интенсивного курения. В 1984 году ему ампутировали ногу. После операции продолжал курить. Согласно Марку Зайчику, в 1989 году, во время визита сборной ветеранов в Израиль, Яшину бесплатно сделали «очень хороший протез»[21].

18 марта 1990 года Лев Яшин получил звание Героя Социалистического Труда, пробыв им всего лишь два дня. Он умер во вторник, 20 марта, после осложнений, вызванных курением и продолжающейся гангреной. Похоронен на Ваганьковском кладбище.

Игровая манера

В начале 1950-х среди вратарей стала распространяться новая манера игры на выходах, по всей штрафной площадке, которую перенял и развил Яшин. Одним из первых вратарей, освоивших игру за пределами вратарской, стал Вальтер Саная, считавшийся учителем Яшина в «Динамо», а также игрок сборной Болгарии Апостол Соколов (en). В начале 1950-х попытка вратаря играть как защитник считалась в СССР неумелым отвлечением от основной обязанности защищать рамку ворот. Тренеру «Динамо» и сборной Михаилу Якушину приходилось выслушивать нотации в Спорткомитете СССР за «цирк» в игре Яшина[22].

В начале 1960-х новая манера стала постепенно повсеместно распространяться, — вместе с успехами сборной СССР и её вратаря. Специалисты признавали то, что игра по всей штрафной в исполнении Яшина была успешной благодаря его умению читать игру и, отчасти, владению навыками защитника. Он мог одновременно контролировать мяч и выбирать партнёра для передачи. Одним из первых он стал практиковать выбивание мяча в острых ситуациях, вместо попытки обязательно зафиксировать его, как это было принято в старой школе[23].

Как считалось специалистами, Яшин уступал в реакции и прыгучести Хомичу. По современным меркам у Яшина были средние антропометрические данные для его амплуа — рост 185 см. Лев Филатов отмечал то, что Яшин был очень удачно сложен для вратаря, имел длинные руки и был хорошо координирован. Тем не менее, в основе успеха Яшина были не физические данные, а способность предугадывать действия противника и заранее находиться там, где легче всего забрать мяч[22].

Семья

У Льва Яшина осталась жена: Валентина Тимофеевна и две дочери — Ирина и Елена. Внук Яшина Василий Фролов (род. 22 февраля 1986) также был футбольным вратарём: выступал за дублирующий состав «Динамо», петербургское «Динамо» и «Зеленоград», в 2009 году завершил карьеру, работал учителем физкультуры, позже стал тренером детской футбольной команды. Весной 2012 года отработал на двух матчах молодёжного первенства России в качестве помощника судьи.[24]

Спортивные достижения

Командные

Динамо (хоккейный клуб)

Динамо (футбольный клуб)

Сборная СССР

Личные

Награды

Статистика выступлений

Матчи Яшина за «Динамо» Москва

Год Чемпионат СССР Кубок СССР Всего
Игр Голов
пропущено
Игр Голов
пропущено
Игр Голов
пропущено
1950 2 -5  ? '0 2 5
1951 0 0 ' 0 0
1952 0 0 ' 0 0
1953 13 -11 ' 13 -11
1954 24 -20 ' 24 -20
1955 22 -16  ? ' 22 -16
1956 19 -29  ? ? 19 -29
1957 12 −8  ? ? 12 -7
1958 6 −8  ? ? 6 -7
1959 19 -15  ? ? 19 -15
1960 18 −14  ? ? 18+? ?
1961 19 ?  ? ? 19+? ?
1962 17 ?  ? ? 17+? ?
1963 27 -6  ? ? 27+? -6+?
1964 28 ?  ? ? 28+? ?
1965 20 ?  ? ? 20+? ?
1966 8 -6  ? ? 8+? -6+?
1967 20 -11 6+? ? 26+? -11+?
1968 17 -11  ? ? 17+? -11+?
1969 22 ?  ? ? 22+? ?
1970 13 -6 3 ? 16 -6+?
Итого 326 -240 9+? ? 335+? -240+?

Матчи Яшина за сборную СССР

Итого: 74 матча / 70 пропущенных голов; 42 победы, 19 ничьих, 13 поражений.

Яшин в литературе и фольклоре

Спортивный талант Яшина был отмечен Владимиром Высоцким в песне «Вратарь»:

Вот судья противнику пенальти назначает -
Репортёры тучею кишат у тех ворот.
Лишь один упрямо за моей спиной скучает -
Он сегодня славно отдохнёт!

Роберт Рождественский посвятил Яшину стихотворение «Года летят»:

Я славлю
ощущение броска!
Года летят,
и каждый
как пенальти,
который ты возьмёшь
наверняка!

Евгений Евтушенко написал о Яшине стихотворение «Вратарь выходит из ворот», вошедшее в книгу «Моя футболиада». Поэт прочитал стихотворение перед матчами сборных «Динамо» и сборных мира (ветеранов и действующих на тот момент игроков) в день празднования 60-летнего юбилея Яшина 10 августа 1989 года на стадионе «Динамо» в Петровском парке в Москве[27]. В тексте сравнивается нестандартный стиль игры Яшина со свободомыслием, характерным для «шестидесятников» в СССР.

Захватывала эта смелость,
когда в длину и ширину
временщики хотели сделать
штрафной площадкой
всю страну.
Страну покрыла паутина
запретных линий меловых,
чтоб мы,
кудахтая курино,
не смели прыгнуть через них.
Внушала,
к смелости ревнуя,
Ложно-болельщицкая спесь:
вратарь,
не суйся за штрафную!
Поэт, в политику не лезь!

Лев Яшин увековечен в одной из самых известных кричалок «Динамо»[28]:

Лишь в одну команду мы верим!
За неё всегда мы болеем!
Никогда в беде не оставим!
Только Яшин! Только «Динамо»!
Только Яшин! Только «Динамо»!
Только Яшин! Только «Динамо»!

Память

  • В 2011 году на улице Льва Яшина в Грозном открыт памятный знак в честь футболиста.
  • В Тольятти есть улица Льва Яшина.
  • ФИФА учредила приз имени Яшина — лучшему вратарю финальной стадии чемпионата мира по футболу.
  • Журнал «Огонёк» ежегодно вручает приз «Вратарь года» имени Льва Яшина.
  • 28 декабря 2009 года Центральный Банк России объявил о выпуске в обращение памятной серебряной монеты номиналом в 2 рубля из серии «Выдающиеся спортсмены России», посвящённой Льву Яшину. Монеты выпущены тиражом 3000 штук и изготовлены из серебра 925 пробы, вес чистого металла 15,5 граммов (пол-унции). Несмотря на объявленную дату выпуска, на монетах проставлено: «2010 год».
  • Центральный банк Республики Армения в 2008 году начал выпуск серии монет «Короли футбола», в которой выпущена монета памяти Льва Яшина. Номинал — 100 драм, изготовлена из серебра 925 пробы. Аверс: в центре — логотип серии. По краю — название страны на армянском (сверху) — ՀԱՅԱՍՏԱՆԻ ՀԱՆՌԱՊԵՏՈՒԹՅՈՒՆ и на английском (снизу) — REPUBLIC OF ARMENIA. Под логотипом — номинал монеты («100 ԴՌԱՄ» — 100 драм). Ниже — год выпуска, в середине которого — герб Республики Армения. Реверс: в центре — бюст футболиста на фоне летящего мяча с ярким шлейфом, выполненным в цветах национального флага. Вверху ближе к левой стороне имя с фамилией на английском языке. В нижней части — автограф игрока. Масса 28,28 г, диаметр 38,61 мм. Дизайн — Роберт Котович, монета отчеканена на Польском монетном дворе. Тираж монеты — до 200 тыс. экземпляров[30].
  • 21 июня 2014 года в бразильском городе Рио-де-Жанейро представили памятник Льву Яшину. Монумент располагается в музее современного искусства (Museu de Arte Moderna). Памятник является уменьшенной копией установленной статуи в Петровском парке в Москве[31].

Адреса

В 1980-е и 1990-е годы неоднократно велись разговоры о планах сноса дома № 15 на Миллионной улице, где в детстве жил знаменитый вратарь. После того, как в 1999 г. в день 70-летия Яшина командование войсками Московского округа внутренних войск установило на доме мемориальную доску, разговоры о сносе дома прекратились[12].

В 1960-х Яшин переехал в район Песчаных улиц[32]. 22 октября 2011 года на доме по адресу Чапаевский переулок, 18/1, где Лев Яшин проживал с 1964 по 1990 годы, была установлена мемориальная доска[3].

Марки

Факты

  • Известно, что Яшин много курил. Начал курить в 13 лет. Такие тренеры, как М. И. Якушин и Г. Д. Качалин, которые категорически запрещали делать это своим подопечным, относились к пристрастию Яшина снисходительно[34]. Из-за курения Яшин часто страдал от язвы желудка. Поэтому всегда носил с собой пищевую соду — она усмиряла боль[35].
  • Весной 1949 года в контрольном матче в Гаграх со сталинградской командой «Трактор» — одном из первых своих матчей — Яшин пропустил самый нелепый гол за всю свою карьеру: мяч был сильным ударом введён в игру вратарём соперников Ермасовым, Яшин на выходе из ворот столкнулся со своим партнёром по обороне Аверьяновым, а мяч закатился в сетку.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3013 дней]
  • 2 июля 1967 года Лев Яшин вышел на поле в ранге капитана сборной Турции по футболу, которая встречалась в Стамбуле с «Галатасараем». Матч был посвящён уходившему из футбола турецкому вратарю Тургаю Шерену, который в этой игре защищал цвета своего клуба. В игре Яшин не пропустил ни одного мяча, а Шерен дважды извлекал мяч из сетки[36].
  • Лев Яшин — автор уникального достижения: он провёл 22 сезона в одном клубе (с 1949 по 1970 годы). Даже в матчах за сборную Яшин играл в форме с буквой «Д» на свитере. Он был первым вратарём в советском футболе, кто провёл сто игр «на ноль».[37] Сотым на его счету стал матч чемпионата страны между «Динамо» и ЦСКА 28 октября 1962 года. Всего же Яшин сыграл 207 «сухих» матчей из 438 зачётных в символическом Клубе своего имени, в который входят отечественные голкиперы, сохранившие свои ворота в неприкосновенности в 100 и более играх.

Сочинения

См. также

Напишите отзыв о статье "Яшин, Лев Иванович"

Примечания

  1. [www.fifa.com/classicfootball/players/player=174638/index.html Yashin, the impregnable Spider]. FIFA (22 октября 2011). Проверено 21 июля 2013. [www.webcitation.org/6INOp8bn7 Архивировано из первоисточника 25 июля 2013].
  2. Соскин, 2014, с. 134.
  3. 1 2 [sport.ria.ru/soccer/20111022/467596509.html Мемориальная доска, посвященная Льву Яшину, открыта в Москве]. РИА Новости Спорт (22 октября 2011). Проверено 23 октября 2011. [www.webcitation.org/65C28Uz2G Архивировано из первоисточника 4 февраля 2012].
  4. [www.iffhs.de/?b40f8ca85bd0e027e8f05f04f02788342b90c443ccb40385fdcdc3bfcdc0aec70aeedb8a3f0e03790c443e0f40390418 The World’s best Goalkeeper of the Century]
  5. [www.rsssf.com/miscellaneous/best-x-players-of-y.html#ff-poc France Football’s Football Player of the Century]
  6. [www.rsssf.com/miscellaneous/best-x-players-of-y.html#placar100 Placar’s 100 Craques do Século]
  7. [www.rsssf.com/miscellaneous/100magn.html Venerdм’s All-Time Top-100 (100 Magnifici)]
  8. [www.rsssf.com/miscellaneous/best-x-players-of-y.html#gs-50 Guerin' Sportivo’s I 50 Grandi del Secolo by Adalberto Bortolotti]
  9. [www.rsssf.com/miscellaneous/best-x-players-of-y.html#planete50 Planète Foot’s 50 Meilleurs Joueurs du Monde]
  10. [www.rsssf.com/miscellaneous/best-x-players-of-y.html#vi-rw Voetbal International’s Wereldsterren by Raf Willems]
  11. 1 2 Венглинский, Ильинский, 2005, с. 7.
  12. 1 2 3 Валерий Гук.  [www.newsvostok.ru/PDF/40_2014.pdf Держать удары Яшин учился в Богородском] // Восточный округ. — 2014. — № 40 за 14 ноября. — С. 11.
  13. Венглинский, Ильинский, 2005, с. 19.
  14. [torpedom.ru/gb/comments.php?id=180402&n=13 ФК ТОРПЕДО МОСКВА - Форум]. torpedom.ru. Проверено 17 сентября 2016.
  15. [www.itnsource.com/en/shotlist/RTV/1959/11/24/BGY503200354/?s=Yashin UK: SHEFFIELD WEDNESDAY vs MOSCOW TORPEDO SOCCER MATCH: SHEFIELD.]. www.itnsource.com. Проверено 17 сентября 2016.
  16. Есенин, 1983, с. 70.
  17. [news.bbc.co.uk/sport3/worldcup2002/hi/team_pages/russia/newsid_1751000/1751095.stm The path of the «Panther»]. BBC Sport (9 апреля 2002). Проверено 21 ноября 2014.
  18. Есенин, 1983, с. 125—126.
  19. Есенин, 1983, с. 126.
  20. . Он перешёл на работу в Центральный совет общества «Динамо», где был заместитель начальника отдела футбола и хоккея ЦС «Динамо» (с мая 1975 года по октябрь 1976 года). Затем заместитель по воспитательной работе начальника Управления футбола Спорткомитета СССР (с октября 1976 по 1984 год), одновременно с этим был заместителем председателя Федерации футбола СССР (с 1981 по 1989 годы). В 1985 году вернулся в родное общество, став старшим тренером по воспитательной работе ЦС общества.[www.nvspb.ru/stories/valentina_yashina_posle_matcha/Валентина Яшина: После матча Лев всегда меня спрашивал: «Ну, Как Я Торчал?»]
  21. Марк Зайчик. [www.zman.com/news/article.aspx?ArticleId=112404 Кого Яшин послал в Израиль на ПМЖ?]. — статья на сайте Zman.com (22.10.2011).
  22. 1 2 Соскин, 2014, с. 134-137.
  23. Whitfield, 2012, с. 26.
  24. [footballfacts.ru/players/29521-frolov-vasilij-sergeevich/221 Фролов Василий Сергеевич судья]
  25. [www.olympic.ru/ru/olympics_6.asp Олимпийская идея в знаках, символах, наградах]
  26. «Портрет на обложке». Интервью со Львом Яшиным в журнале «Физкультура и спорт», № 5, 1990.
  27. [visualrian.ru/images/item/94960 Звезды мирового футбола | Библиотека изображений «РИА Новости»]
  28. [youtube.com/watch?v=NO79IOBUFyI Только Яшин, только Динамо] на YouTube
  29. [www.championat.ru/football/_russiapl/news-803894.html Именами Яшина и У. Садаева назовут улицы города Грозный]
  30. [www.mennica.com.pl/ru/produkty-i-uslugi/monetnye-produkty/monety-zarubezhnykh-ehmitentov/produkt/zobacz/lev-jashin-100-dram-cerija-koroli-futbola.html Монетный двор Польши — Лев Яшин, 100 драм (Серия «Короли футбола»]
  31. [lenta.ru/news/2014/06/21/lev/ В Рио-де-Жанейро открыли памятник Льву Яшину]. Lenta.ru (21 июня 2011). Проверено 21 ноября 2014.
  32. Сергей Чуев, Владимир Пахомов, Артём Гусятинский.  [www.sovsport.ru/gazeta/article-item/71315 Миг между прошлым и будущим] // Советский спорт. — 2000. — № за 20 апреля.
  33. [www.clubcollector.com/products_pictures/F%20900-903B67.JPG Внешний вид почтового блока Монтсеррата]
  34. Галедин, 2014.
  35. [www.sports.ru/football/6251126.html У Лёвы и в помине не было никакой заносчивости] — Интервью Анзора Кавазашвили сайту Sports.ru
  36. Есенин, 1983, с. 106.
  37. [academydinamo.ru/yashin/ Л. И. Яшин]

Литература

  • Асаулов В. Ф.  Лев Яшин — русский гений. — М.: Вагриус, 2008. — 368 с. — ISBN 978-5-9697-0471-8.
  • Венглинский Г. П., Ильинский М. М.  Лев Яшин: вратарь эпохи. Заметки и мнения современников. — М.: Вече, 2005. — 160 с. — ISBN 5-9533-1007-2.
  • Винокуров В. И.  Лев Яшин: биографический очерк. — М.: Книжный клуб, 1999. — 64 с. — (Память. Спорт как спорт). — ISBN 5-7717-0017-7.
  • Винокуров В. И.  Яшин, Платини, Беккенбауэр и Мюллер: биографические очерки. — М.: Эксмо, 2009. — 288 с. — (Клуб 100 лучших футболистов мира). — ISBN 978-5-699-31147-7.
  • Галедин В. И.  Лев Яшин. — М.: Молодая гвардия, 2014. — 301 с. — (Жизнь замечательных людей. Вып. 1462). — ISBN 978-5-235-03669-7.
  • Горянов Л. Б.  Новеллы о вратаре. — М.: Советская Россия, 1973. — 192 с.
  • Есенин К. С.  [fs1.uclg.ru/books/pdf/1358933688_Esenin_Sbornay_SSSR.pdf Футбол. Сборная СССР]. — М.: Физкультура и спорт, 1983. — 208 с.
  • Соскин А. М.  Триумф без пощады. Лев Яшин сквозь фильтр времени. — М.: Книжный клуб, 2004. — 111 с.
  • Соскин А. М.  Лев Яшин. За кулисами славы. — М.: Алгоритм, 2007. — 413 с. — (Память). — ISBN 978-5-9265-0422-1.
  • Соскин А. М.  Лев Яшин. Блеск сквозь слёзы. — М.: Алгоритм, 2009. — 384 с. — ISBN 978-5-9265-0710-9.
  • Соскин А. М.  Лев Яшин. Легендарный вратарь. — М.: Алгоритм, 2014. — 349 с. — (Легенды нашего спорта). — ISBN 978-5-4438-0705-8.
  • Chris Whitfield. [books.google.kz/books?id=NEC9MQ3YCDgC&pg=PT26 BALLS! The Best European Football Nations]. — Sedbergh Publishing, 2012. — С. 1. — 149 с. — ISBN 9781476439174.

Видео

  • DVD. «Ты был кумиром нашим: Лев Яшин». Серия: Звёзды российского спорта. Документальный фильм. ВИБ-Фильм, 2004 г., 72 мин., Россия
  • VHS. «Вратарь ХХ века: Лев Яшин». Дистрибьютор: ТЕН-Видео. Спортивная видеопрограмма. ЦСДФ. 1989 г., СССР
  • VHS. «Звёзды России. Лев Яшин. Легенды и были». Серия: Звёзды России. Документальный фильм. Орбита-М. 2000 г., 52 мин., Россия
  • [www.google.com/search?tbm=vid&hl=en&source=hp&biw=1280&bih=681&q=Лев+Яшин&gbv=2&oq=Лев+Яшин&gs_l=video-hp.13..0.3440.3440.0.9814.1.1.0.0.0.0.142.142.0j1.1.0...0.0...1ac.5wP9C2karwI Поиск по «Лев Яшин»] на Google videos

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=9057 Яшин, Лев Иванович]. Сайт «Герои Страны».

  • [www.rusteam.permian.ru/players/yashin.html Профиль на сайте «Сборная России по футболу»]
  • [aandre99.narod.ru/dm/YashinAllMatch.htm Лев Иванович Яшин] Страничка на сайте Meko, посвящённая Льву Яшину
  • [www.kulichki.com/vv/pesni/da-segodnya-ya-v.html «Вратарь» — песня В. Высоцкого, посвящённая Л. Яшину]
  • [football.ua/unicredit-top50/news/158611.html Мастеровой человек, покоривший мир]
  • [ihtik.lib.ru/2011.07_ihtik_hudlit-ru/2011.07_ihtik_hudlit-ru_73332.rar Яшин Л. И. 1976. «Записки вратаря». В FB2 на «ihtik.lib.ru»]


Отрывок, характеризующий Яшин, Лев Иванович


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.