Ященко, Александр Семёнович

Александр Семёнович Ященко
Дата рождения:	24 февраля (8 марта) 1877(1877-03-08)
Место рождения:	Ставрополь
Дата смерти:	10 июня 1934(1934-06-10) (57 лет)
Место смерти:	Берлин
Страна:	Российская империя Российская империя
Научная сфера:	правоведение
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Московский университет

Алекса́ндр Семёнович Я́щенко (24 февраля [8 марта] 1877, Ставрополь — 10 июня 1934, Берлин) — русский юрист, правовед, философ, библиограф.

Ранние годы

Родился в семье чиновника. С отличием окончил классическую гимназию в Ставрополе (1895). Поступил в Московский университет: сначала на математический факультет, а впоследствии перешёл на юридический. Будучи студентом, посещал литературный салон В. А. Морозовой и был знаком с Ю. Балтрушайтисом, В. Я. Брюсовым, Г. И. Чулковым.

В 1905 году уехал на два года в заграничную командировку — с целью завершения работы над магистерской диссертацией. Помимо научных занятий писал заметки для либеральных изданий «Век» и «Русские ведомости». Вернувшись из Парижа в Москву, стал приват-доцентом университета: читал лекции (1907—1908), а в декабре 1908 года защитил магистерскую диссертацию в области международного права — «Международный федерализм. Идея юридической организации человечества в политических учениях до конца XVII века» С 1909 года Ященко был приват-доцентом, а затем экстраординарным профессором кафедры энциклопедии и философии права Юрьевского университета, сочетая преподавательскую деятельность с написанием докторской диссертации «Теория федерализма. Опыт синтетической теории права и государства». Защита этой научной работы состоялась позднее, 1 февраля 1913 года, в alma mater учёного — Московском университете.

С 1911 по 1917 годы А. С. Ященко преподавал на кафедре энциклопедии и истории права Петербургского университета, будучи приват-доцентом и экстраординарным профессором юридического факультета. Свободное время он нередко проводил в кругу друзей — известных деятелей литературы и искусства, в числе которых были писатели А. Н. Толстой и Ф. К. Сологуб, поэт А. А. Блок, актриса Л. Б. Яворская (Барятинская) и другие. В 1917 году входил в число литераторов и философов, объединённых московским журналом «Народоправство».

Подготовил обширный труд «Русская библиография по философии и религии с начала письменности и до наших дней», фрагмент которого опубликован в «Учёных записках Императорского Юрьевского университета» (1915).

В 1917—1918 годах — ординарный профессор по кафедре международного права в Пермском университете.

Эмиграция

Весной 1919 года был включён в состав первой советской делегации в Берлин в качестве эксперта по международному праву. Не разделяя позицию большевиков, отказался вернуться с делегацией в Советскую Россию и стал одним из первых «невозвращенцев». В Берлине сблизился с В. Б. Станкевичем, стал одним из деятельных участников его группы «Мир и труд» и в его журнале «Жизнь» публиковал статьи общественно-политической направленности. На общественно-политические и литературные темы выступал в газете «Голос России» и журнале под редакцией Б. С. Оречкина «Русский эмигрант».

В 1921 году в Берлине начал издавать журнал «Русская книга», в 1922 преобразованный в журнал «Новая русская книга». Цель журнала состояла в том, чтобы собирать и объединять сведения о русской и заграничной издательской и литературной деятельности, создавая своего рода информационный канал, соединяющий русскую печать зарубежья и отечества. Активный участник образованного в Берлине «Дома искусств» (1921). Сотрудничал в просоветской сменовеховской газете «Накануне», редактировал её приложение «Иностранная жизнь». Работал в немецком издательстве «Taurus», готовил к изданию двуязычные словари.

Литва

С осени 1924 года, назначенный ординарным профессором юридического факультета Литовского университета в Каунасе и заведующим кафедрой международного права, поселился в Литве. В литовском университете читал курсы международного права, международного частного права и международного экономического права. В 1926—1927 опубликовал несколько статей, комментирующих торговые соглашения Литвы, в правительственной газете «Lietuva» («Литва»). Статьи по международным отношениям помещал в журнале «Vairas» («Руль», 1929—1930). Издал на литовском языке несколько работ по международному праву. В 1932 году встречался в Берлине с А. Н. Толстым.

Примечания

Комментарии

Источники

Литература

• Ященко А. С. Международный федерализм. Идея юридической организации человечества в политических учениях до конца XVII века. — М., 1908. (Магистерская диссертация)
• Ященко А. С. Теория федерализма. Опыт синтетической теории права и государства. — Юрьев, 1912. (диссертация)
• Флейшман Л., Хьюз Р., Раевская-Хьюз О. [www.rp-net.ru/book/publications/russkij-berlin/Russkij-Berlin.doc Русский Берлин 1921—1923. По материалам архива Б. И. Николаевского в Гуверовском институте]. — 2-е изд., испр.. — М.—Paris: Русский путь—YMCa-Press, 2003. — 392 с. — ISBN 2-85065-259-8; 5-85887-161-5.
• Глигич-Золотарева М. В. Теория федерализма Александра Ященко // Конституционно-правовые идеи в монархической России : сборник статей. — М.: Ин-т государства и права РАН, 2007. — С. 106—128.

Ссылки

• [az.lib.ru/j/jashenko_a_s/text_0020.shtml Ященко Александр Семёнович]. Классика. az.lib.ru. — Биографичская справка. Проверено 8 мая 2015.

• Баринов Д. А.,Ростовцев Е. А. (сост. и ред.): [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/335-yashchenko.html Ященко Александр Семенович]. Биографика СПбГУ. history.spbu.ru (2015). Проверено 8 мая 2015.

Отрывок, характеризующий Ященко, Александр Семёнович

Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.