Ящерица под женской кожей
| Ящерица под женской кожей | |
| Una lucertola con la pelle di donna | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария |
Лючио Фульчи |
| В главных ролях |
Флоринда Болкан |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
Apollo Films |
| Длительность |
98-99 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Ящерица под женской кожей» (англ. Lizard in a Woman's Skin) или «Ящерица в женском обличии» (итал. Una lucertola con la pelle di donna) — кинофильм режиссёра Лючио Фульчи, психоделический джалло.
Содержание
Сюжет
Кэрол Аммонд — дочь лондонского адвоката. Ей постоянно снятся кошмарные сны с эротическим подтекстом. В этих снах она занимается любовью со своей знакомой фотомоделью Юлией Дюрер, а в одном из снов убивает её кинжалом. Кэрол рассказывает о своих снах своему психиатру, он толкует её последний сон как освобождение от обязательств.
А в это время Юлия Дюрер убита на самом деле, утром её нашли изрезанной канцелярским ножом. А Кэрол становится основной подозреваемой. Свидетелями совершённого убийства оказываются парочка хиппи, но они были одурманены ЛСД — Кэрол их тоже видела в своих снах. Отцу Кэрол удаётся вытащить дочь из заключения под залог. Инспектор же Корвин ищет нить, за которую можно ухватиться в этом деле.
Пытается разобраться в убийстве и муж Кэрол Франк, который пытается расшифровать сны. Немного позже обвинёным в убийстве оказывается и отец Кэрол, он не может вынести такого позора и заканчивает жизнь самоубийством. В конце выясняется, что на самом деле Дюрер была убита самой Кэрол, у которой с ней была лесбийская связь. Кэрол убила её и придумала себе психоаналитическое алиби, чтобы замаскировать совершённое преступление и избежать скандала.
В ролях
- Флоринда Болкан — Кэрол Аммонд
- Стэнли Бейкер — инспектор Корвин
- Жан Сорель — Фрэнк, муж Кэрол
- Сильвия Монти — дочь Фрэнка
- Анита Стриндберг — Юлия Дюрер
- Альберто де Мендоса — сержант Брэндон
- Пенни Браун — Дженни, девушка-хиппи
- Майк Кеннеди — Хуберт, парень-хиппи
Специальные эффекты
В одном из эпизодов этого фильма были показаны изувеченные, но ещё живые собаки, которые страдали от боли. Режиссёра обвинили в жестокости по отношению к животным, и он предстал перед судом, ему даже грозил тюремный срок. Но Карло Рамбальди, который делал спецэффекты в этой картине, принёс в здание суда муляжи, которые использовались на съёмках фильма, продемонстрировал их в работе, чем доказал невиновность Лючио Фульчи.
В сцене же с летучими мышами Рамбальди специально создал механических летучих мышей, которые скользили на проводах и махали крыльями. Впоследствии к мышам были добавлены наложения их теней. Эта сцена, по словам Фульчи, впечатлила самого Марио Бава.[1]
Факты
- Флоринда Болкан, исполнившая в этом фильме главную роль Кэрол, также снималась в телесериале «Спрут», в котором она играла графиню Ольгу, влюбленную в комиссара Катани.
- Известно две версии фильма, одна из которых урезана и в ней отсутствуют указанные выше сцены с собаками, а также сцена, в которой можно видеть держащую свои внутренности девушку.[2]
- По словам Лючио Фульчи концовка фильма могла предусматривать два варианта — фантастический и детективный. На последнем варианте настояли продюсеры фильма.[1]
Напишите отзыв о статье "Ящерица под женской кожей"
Примечания
Ссылки
- «Ящерица под женской кожей» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.allmovie.com/movie/v142238 «Ящерица под женской кожей»] (англ.) на сайте allmovie
Отрывок, характеризующий Ящерица под женской кожей
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
