Ящик Пандоры (фильм)

Ящик Пандоры
Die Büchse der Pandora
Жанр	драма
Режиссёр	Георг Вильгельм Пабст
Продюсер	Сеймур Небенцаль
Автор сценария	Франк Ведекинд Георг Вильгельм Пабст Ладислаус Вайда
В главных ролях	Луиза Брукс Фриц Кортнер Фрэнсис Ледерер
Оператор	Гюнтер Крампф
Композитор	Кертис Айвен Салке
Кинокомпания	Nero Film A. G.
Длительность	140 мин. (оригинальная версия) 133 мин. (восстановленная версия)
Сборы	$9 950
Страна	Германия Германия
Язык	Немецкий
Год	1929
IMDb	ID 0018737
Выход фильма «Ящик Пандоры» (оригинальное название — Die Büchse der Pandora)

К:Фильмы 1929 года

«Ящик Пандоры» (нем. Die Büchse der Pandora) — классический немецкий немой фильм, поставленный в 1928 году Георгом Вильгельмом Пабстом с Луизой Брукс в главной роли. Премьера состоялась 29 января 1929 года.

Сюжет

Лулу — любовница Людвига Шёна, респектабельного владельца газеты. Фильм начинается с того, что Шён приходит к Лулу объявить о своей помолвке с Шарлоттой фон Царников, дочерью министра. К своему неудовольствию, он обнаруживает Лулу в компании непрезентабельного старика, пьяницы Шигольха — её старого знакомого (природа отношений Лулу и Шигольха из содержания фильма не до конца ясна).

На следующий день Лулу встречается со своим лучшим другом Альвой — сыном доктора Шёна. Шён-старший недоволен тем, что Лулу пришла в его дом, но ему приходит в голову идея: чтобы отвлечь Лулу от мыслей о своей будущей женитьбе, он предлагает ей главную роль в ревю, которое делает Альва. Лулу соглашается, однако когда Шён приходит на премьеру с Шарлоттой, Лулу отказывается выступать перед своей соперницей. Шён отправляется за кулисы, чтобы уговорить Лулу не срывать представление, но в результате Лулу соблазняет Людвига, уединившись с ним в складском помещении. Шарлотта обнаруживает любовников в объятьях друг друга.

Помолвка доктора Шёна с Шарлоттой разорвана, и он соглашается жениться на Лулу. В самый разгар свадьбы он застаёт Лулу в спальне, заигрывающей с Шигольхом и их знакомым, антрепренёром Родриго Квастом. Выйдя из себя, доктор Шён достаёт пистолет. Гости в панике разбегаются, Лулу и Шён остаются одни. Людвиг протягивает Лулу пистолет и требует, чтобы она покончила с собой. Лулу отказывается; Шён пытается заставить её силой, и в борьбе пистолет случайно разряжается. Шён убит наповал.

Лулу отдают под суд. Она обвинена в убийстве и приговорена к пяти годам тюрьмы. Но Шигольху и Квасту удаётся включить пожарную сигнализацию, и в создавшейся неразберихе Лулу сбегает из зала суда. Она отправляется в дом Шёна, где её встречает Альва. Он признаётся в любви Лулу, и они решают бежать из страны. Графиня Августа Гешвитц, которая тоже влюблена в Лулу, даёт ей свой паспорт. В поезде Лулу узнаёт по портрету один из пассажиров, маркиз Касти-Пьяни, и вымогает деньги в обмен на молчание. Он же предлагает место, где можно укрыться: небольшой корабль, на котором разместилось нелегальное казино.

Несколько месяцев спустя маркиз, продолжающий использовать своё влияние на Лулу, заключает сделку с богатым египтянином, согласно которой Лулу отправится в бордель последнего в обмен на денежную сумму, которую получит Касти-Пьяни. В это же время Родриго Кваст тоже начинает шантажировать Лулу в надежде получить денег на новую постановку. Последняя надежда Лулу — на выигрыш Альвы в картах. Альве не везёт, и он пытается сжульничать, но его обман быстро раскрывают другие игроки. Лулу обращается за помощью к Шигольху. Тот использует любовь Августы к Лулу и заставляет её соблазнить Кваста. Когда Кваст и Августа уединяются, Шигольх убивает Родриго. Лулу, Альва и Шигольх сбегают с корабля.

Действие заканчивается в Лондоне. Трое беглецов живут в бедности на чердаке. В канун Рождества Лулу вынуждена выйти на панель. Первым же её клиентом оказывается Джек Потрошитель. Он говорит ей, что денег при себе не имеет, но Лулу, проникшаяся к нему симпатией, всё равно приглашает Джека в своё жилище (до их прибытия Шигольх выталкивает наружу Альву и уходит сам). Идя по лестнице, тронутый Джек незаметно для Лулу выбрасывает свой нож. Но внутри, на чердаке, ему на глаза попадается другой нож, и тогда уже маньяку не удаётся сдержать себя. В это время Альва, ничего не знающий о происходящем, присоединяется к проходящему мимо шествию Армии спасения.

В ролях

Актёр	Роль
Луиза Брукс	Лулу Лулу
Фриц Кортнер	Людвиг Шён Доктор Людвиг Шён
Френсис Ледерер	Альва Шён Альва Шён
Карл Гётц	Шигольх Шигольх
Краффт-Рашиг	Родриго Кваст Родриго Кваст
Алис Робер	Августа Гешвитц Графиня Августа Гешвитц
Дэйзи Д´ора	Шарлотта Мария Аделаида фон Царников Шарлотта Мария Аделаида фон Царников
Густав Диссль	Джек Потрошитель Джек Потрошитель
Михаэль фон Невлински	Касти-Пьяни Маркиз Касти-Пьяни
Зигфрид Арно	Инструктор Инструктор

История создания

Фильм основан на двух пьесах Франка Ведекинда — «Дух земли» и «Ящик Пандоры» («Ларец Пандоры»). Одна экранизация второй из названных драм уже была создана в 1921 году; роль Лулу там исполняла Аста Нильсен.

После долгих поисков актрисы на главную роль Пабст увидел Луизу Брукс в фильме «Девушка в каждом порту» (1928) Говарда Хоукса и попытался связаться с Paramount Pictures, где работала Брукс, чтобы добиться её участия в «Ящике Пандоры». Предложение Пабста даже не было рассмотрено голливудской студией; Пабсту удалось пригласить Брукс в свой фильм, только когда её контракт с Paramount был разорван. До того, как Брукс дала согласие на съёмки, Пабст рассматривал кандидатуру Марлен Дитрих.

Реакция критики и позднейшее признание

Непосредственно после появления фильм не вызвал одобрения критиков. За пределами Германии была показана перемонтированная версия ленты, из которой были изъяты сомнительные с точки зрения морали моменты, и которая заканчивалась хэппи-эндом. Успеха картина не имела; к примеру, обозреватель газеты The New York Times назвал фильм «бессвязной мелодрамой». В Германии вызвало недовольство искажение текста Ведекинда и тот факт, что главную роль исполнила американка. Однако истинная причина недовольства состояла скорее всего не в том, что Пабст попытался переложить в визуальный ряд пьесу, чьё основное достоинство состояло в тонко продуманных диалогах, а в том, что экспрессионизм пьесы не соответствовал реализму «золотых двадцатых», царившему в Германии на момент выхода фильма.

Фильм был заново открыт в 1950-е годы и причислен к классике немецкого кино эпохи Веймарской республики. Он регулярно попадает в разнообразные списки лучших фильмов. На сайте They Shoot Pictures, Don’t They?, который обобщает из разных источников рейтинги, составленные кинематографистами и критиками, «Ящик Пандоры» занимает 213 место среди тысячи самых прославленных фильмов всех времён.

Пабсту, как пишут критики, удалось создать на экране особую атмосферу «сексуального безумия». Он блестяще владеет режиссурой, иногда для передачи драматического конфликта режиссёру достаточно одного кадра. Визуально картина построена на контрастном кьяроскуро, большую роль играют тени и туман; по словам Майкла Уилмингтона, эти приёмы предвосхищают эстетику американского нуара. Картина в целом состоит из нескольких сегментов, каждый из которых имеет собственных неповторимый стиль. Отношения Лулу с доктором Шёном полны психологического реализма. Лондонская кода заретушевана экспрессионистическими элементами. Сцена ревю, выполненная в голливудском стиле, насыщена энергией и юмором.

Особое место в поздних отзывах на «Ящик Пандоры» занимает игра Луизы Брукс. Анри Ланглуа вскоре после того, как фильм был заново открыт критикой, произнёс: «Нет никакой Гарбо. Нет никакой Дитрих. Есть только Луиза Брукс». Дэвид Томсон писал о том, что Брукс создала не просто персонаж, но навсегда утвердила в кино образ femme fatale. Михаил Ямпольский, в свою очередь, сравнивает её с Брижит Бардо, Джин Сиберг и Анной Карина: по мнению этого искусствоведа, все они — воплощения чистой женственности; «актрисы „вне амплуа“, актрисы „собственного тела“». По словам известного американского критика Роджера Эберта, именно благодаря Брукс картина оказалась в числе выдающихся произведений кинематографа.

Мотивы

Название картины отсылает к древнегреческому мифу о Пандоре, которая, из любопытства открыв ларец, данный ей богами, выпустила на волю беды, обрушившиеся на мир. Точно так же Лулу приносит несчастья всем, кого с ней сталкивает судьба. Сравнение Лулу с Пандорой прямо высказано в самом фильме в сцене суда.

Фильм часто упоминается в качестве одного из первых, открыто показывающих лесбийские отношения: мужеподобная графиня Августа Гешвитц в фильме испытывает романтическое влечение к Лулу.

Интересные факты

• Некоторые сцены из фильма использованы в клипе на песню Pandora’s Box британской поп-группы OMD.

См. также

«Голубой ангел» — фильм 1930 года.

Ссылки

• «Ящик Пандоры» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.allmovie.com/movie/v37169 Ящик Пандоры] (англ.) на сайте allmovie
• [www.rottentomatoes.com/m/pandoras_box/ Ящик Пандоры] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
• [www.freewebs.com/everybreeze/contents.html Pandora's Box: The Script] (англ.). — Материалы о фильме. Проверено 8 марта 2011. [www.webcitation.org/5xY52H5Yt Архивировано из первоисточника 29 марта 2011].
• Louise Brooks. [www.freewebs.com/everybreeze/contents.html PABST AND LULU] (англ.). — Отрывок из книги Луизы Брукс о «Ящике Пандоры». Проверено 8 марта 2011. [www.webcitation.org/5xY5FuLJC Архивировано из первоисточника 29 марта 2011].

Отрывок, характеризующий Ящик Пандоры (фильм)

– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.