Гладких, Яков Емельянович

Яков Емельянович Гладких
Дата рождения	3 апреля 1899(1899-04-03)
Место рождения	станица Новониколаевская, Кубанская область, Российская империя
Дата смерти	26 ноября 1975(1975-11-26) (76 лет)
Место смерти	станица Каневская, Краснодарский край, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя СССР СССР
Род войск	пехота, танковые войска
Звание
Сражения/войны	Гражданская война в России
Награды и премии
Связи	Ковтюх, Епифан Иович

Яков Емельянович Гладки́х (3 апреля 1899, станица Новониколаевская, Кубанская область — 26 ноября 1975, станица Каневская, Краснодарский край) — советский офицер, участник Гражданской войны, майор, адъютант Е. И. Ковтюха.

Биография

Родился 3 апреля 1899 года в крестьянской семье в станице Новониколаевская, Кубанская область. Окончил три класса церковно-приходской школы.

В начале 1918 записался добровольцем в отряд Беликова РККА. В июне 1918 — секретарь полкового революционного комитета 1-го Северо-Черноморского ревполка. В августе 1918 назначен адъютантом Е. И. Ковтюха, командующего 1-й левой колонной войск в районе станицы Гривенская на Таманском полуострове.

В августе—сентябре 1918 года участвовал в походе Таманской армии, отрезанной белогвардейцами от главных сил Красной армии на Таманском полуострове.

С 1919 года — комендант гарнизона города Вольска. В январе 1920 года участвовал в боях за освобождение Царицына, в составе 50-й Таманской стрелковой дивизии Е. И. Ковтюха. В августе 1920 года участвовал в речном десанте под командованием Е. И. Ковтюха и комиссара Д. А. Фурманова (600 штыков и сабель, 4 орудия, 15 пулемётов), ударившем в тыл С. Г. Улагая в станице Гривенская.

В октябре 1920 года переехал в Москву, где поступил на рабочий факультет МГУ. Записался в отряд особого назначения при ЦК РКП(б). В 1923 году назначен дежурным адъютантом в управлении командующего Московским военным округом Н. И. Муралова.

С мая 1924 — командир 1-й роты 65-го стрелкового полка 22-й стрелковой Краснодарской дивизии. В 1927 году окончил Владикавказскую пехотную школу комсостава. С октября 1927 — командир 4-й стрелковой роты 1-го батальона 134-го стрелкового Приднестровского полка 45-й Краснознамённой стрелковой дивизии.

В 1928 году награждён Орденом Красного Знамени за отличия в боях в Гражданской войну. В 1931 году принят в члены ВКП(б).

С 1932 года — командир моторизированного отряда 45-го механизированного корпуса. С начала 1933 года — командир разведывательного батальона. С ноября 1933 года — командир 31-го танкого батальона 2-й танковой бригады.

В 1935 году награждён в Кремле орденом Ленина по представлению В. К. Блюхера.

В 1937 году окончил Военную академию механизации и моторизации РККА в Москве. С марта 1937 года — командир танкового батальона 100-й стрелковой дивизии.

В 1938 году репрессирован и приговорён к 8 годам лагерей. Освобождён в 1946 году.

В 1957 году реабилитирован и восстановлен в партии.

Гладких стал прообразом Алексея Приходько, героя книги А. Серафимовича «Железный поток». В 1967 году снялся в советском художественном фильме Ефима Дзигана «Железный поток» по одноименной повести Александра Серафимовича, где был занят в роли красного командира Смирнюка.

Награды

• Орден Ленина (1935)
• Орден Красного Знамени (20.02.1928)

Сочинения

• Я. Е. Гладких. Моя жизнь. — Мариуполь: ОАО «ММК им. Ильича», 2006. — 204 с. — (Автобиографический очерк).

Литература

• Стародубцев В. Г. [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=13112 Глава первая] / Люди, годы, Колыма : Док. повесть. – Магадан, 2001. – 108 с. : ил. – (Особый остров ; вып. 6).

Отрывок, характеризующий Гладких, Яков Емельянович

Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.