Я не согласен ни с одним словом, которое вы говорите, но готов умереть за ваше право это говорить

«Я не согласен ни с одним словом, которое вы говорите, но готов умереть за ваше право это говорить» (вариант: «Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать») — крылатое выражение о принципах свободы слова, демократии, приписываемое Вольтеру (без указания произведения). На самом деле авторство принадлежит английской писательнице Эвелин Холл и прозвучало в её книге-биографии Вольтера «The Friends of Voltaire» (1906):

I disapprove of what you say, but I will defend to the death your right to say it.

В книге эта фраза прозвучала в вымышленном эпизоде сожжения книги Гельвеция «Об уме».

Эвелин Холл перефразировала слова Вольтера из «Трактата о веротерпимости» (в переводе на английский):

Not only is it extremely cruel to persecute in this brief life those who do not think the way we do, but I do not know if it might be too presumptuous to declare their eternal damnation.

Впервые без ссылки на Эвелин Холл фраза была приписана Вольтеру в «Ридерз дайджест» (номер за июнь 1934 года). Настоящий автор фразы специально дала интервью по этому поводу:

Я не хотела создать впечатление, что это подлинные слова Вольтера и удивилась бы, если бы они были найдены в каком-нибудь из его произведений. Это всего лишь парафраз слов Вольтера из «Очерков о терпимости» — «Думайте и позволяйте другим думать тоже».

Оригинальный текст (англ.)  

I did not mean to imply that Voltaire used these words verbatim and should be surprised if they are found in any of his works. They are rather a paraphrase of Voltaire’s words in the Essay on Tolerance — «Think for yourselves and let others enjoy the privilege to do so too».

В книге Норберта Гутермана псевдовольтеровская фраза приводятся как подлинные слова Вольтера с переводом на французский и ссылкой на письмо Вольтера к аббату ле Ришу (фр. Le Riche) от 6 февраля 1770 года.

Данная трактовка поддержана в книге «Они никогда не говорили этого». В ней приводится следующая фраза из письма:

I detest what you write, but I would give my life to make it possible for you to continue to write.

Однако в письме такой фразы нет:

A M LE RICHE A AMIENS.

6 February.

You left, Sir, des Welches for des Welches. You will find everywhere barbarians obstinate. The number of wise will always be small. It is true…it has increased; but it is nothing in comparison with the stupid ones; and, by misfortune, one says that God is always for the big battalions. It is necessary that the decent people stick together and stay under cover. There are no means that their small troop could tackle the party of the fanatics in open country. I was very sick, I was near death every winter; this is the reason, Sir, why I have answered you so late. I am not less touched by it than your memory. Continue to me your friendship; it comforts me my evils and stupidities of the human genre. Receive my assurances, etc.

Voltaire, however, did not hesitate to wish censure against slander and personal libels. Here is what he writes in his «Atheism» article in the Dictionnaire philosophique:

Aristophanes (this man that the commentators admire because he was Greek, not thinking that Socrates was Greek also), Aristophanes was the first who accustomed the Athenians to consider Socrates an atheist. … The tanners, the shoemakers and the dressmakers of Athens applauded a joke in which one represented Socrates raised in the air in a basket, announcing there was God, and praising himself to have stolen a coat by teaching philosophy. A whole people, whose bad government authorized such infamous licences, deserved well what it got, to become the slave of the Romans, and today of the Turks.

Отрывок, характеризующий Я не согласен ни с одним словом, которое вы говорите, но готов умереть за ваше право это говорить

Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.