Я помню чудное мгновенье…

«К***»
Жанр:	стихотворение
Автор:	Александр Сергеевич Пушкин
Язык оригинала:	русский
Дата написания:	1825
Дата первой публикации:	1827
Текст произведения в Викитеке

«Я помню чудное мгновение…» — традиционное название (по первой строке) стихотворения Александра Сергеевича Пушкина «К***», обращённого (согласно общепринятой версии) к Анне Керн, супруге коменданта Рижской крепости героя Отечественной войны 1812 года Ермолая Фёдоровича Керна.

История

Стихотворение было написано не позже 19 июля 1825 года. В это время Пушкин вынужден был находиться на территории фамильного имения Михайловское. Впервые стихотворение «К***» было напечатано в известном альманахе «Северные цветы», издателем которого был лицейский товарищ Пушкина Антон Антонович Дельвиг, в 1827 году. В первый раз Пушкин увидел Керн ещё задолго до своего вынужденного затворничества; встреча состоялась в Санкт-Петербурге в 1819 году, Анна Керн произвела на поэта неизгладимое впечатление.

В следующий раз Пушкин и Керн увиделись только в 1825 году, когда Керн гостила в имении своей тётки Прасковьи Осиповой в имении Тригорское; Осипова была соседкой Пушкина и хорошей его знакомой. Считается, что новая встреча, состоявшаяся после столь длительного перерыва, вдохновила Пушкина на создание эпохального стихотворения.

Известно, что автограф произведения А. С. Пушкин лично подарил Анне Керн перед её отъездом из Тригорского в Ригу, который состоялся 19 июля 1825 года, однако автограф, согласно её воспоминаниям, находился в рукописи второй главы «Евгения Онегина», которую А. П. Керн должна была взять с собой перед отъездом. Пушкин неожиданно отобрал автограф и лишь после просьб вернул его опять (Губер П. Дон-Жуанский список А. С. Пушкина. Харьков, 1993). Помимо прочего, этот эксклюзивный беловой вариант был безвозвратно утерян — судя по всему, именно в Риге, в доме коменданта.

Характеристика

Главной темой стихотворного послания Пушкина является тема любви, которая всегда занимала ключевое место в его творчестве. Именно биографические реалии организуют композиционное единство этого значимого в мировой литературе образца любовной лирики. Пушкин представляет ёмкий очерк своей жизни между первой встречей с героиней послания и настоящим моментом, косвенно упоминая основные события, произошедшие с биографическим лирическим героем: ссылка на юг страны, период горького разочарования в жизни, в который были созданы художественные произведения, проникнутые ощущениями неподдельного пессимизма («Демон», «Свободы сеятель пустынный»), подавленное настроение в период новой ссылки в родовое имение Михайловское. Однако вдруг наступает воскресение души, чудо возрождения жизни, обусловленное явлением божественного образа музы, которая приносит с собой прежнюю радость творчества и созидания, которая открывается автору в новом ракурсе. Именно в момент духовного пробуждения и прилива витальной энергии лирический герой вновь встречает героиню стихотворного послания: «Душе настало пробуждение:/ И вот опять явилась ты…».

Образ героини существенно обобщён и максимально поэтизирован; он значительно отличается от того образа, который предстаёт на страницах пушкинских писем в Ригу и друзьям, созданных в период вынужденного времяпровождения в Михайловском. Вместе с тем неоправданна постановка знака равенства, равно как и отождествление «гения чистой красоты» с реальной биографической Анной Петровной Керн. На невозможность признания узко биографической подоплёки стихотворного послания указывает тематическая и композиционная схожесть с другим любовным поэтическим текстом под названием «К ней», созданного Пушкиным в 1817 году.

Многие поэтические символы, употребляющиеся в стихотворении, утратили своё первоначальное значение в контексте канонизации романтического дискурса: «видение», «божество», «слёзы»; черты лица героини «милые» и «небесные». Одновременно неподражаемая простота пушкинского нарратива оживляет старые клишированные формулы романтической лирики, одаряя их новым поэтическим звучанием. Выдающаяся поэтическая конструкция «гений чистой красоты» взята из романтической повести «Лалла-Рук» Томаса Мура, в переводе Василия Андреевича Жуковского.

Здесь важно вспомнить об идее вдохновения. Любовь для поэта ценна также и в смысле дарования творческого вдохновения, желания творить. В заглавной строфе описывается первая встреча поэта и его возлюбленной. Пушкин характеризует этот момент очень яркими, выразительными эпитетами («чудное мгновение», «мимолетное виденье», «гений чистой красоты»). Любовь для поэта — это глубокое, искреннее, волшебное чувство, которое полностью захватывает его. Дальнейшие три строфы стихотворения описывают следующий этап в жизни поэта — его изгнание. Тяжелое время в судьбе Пушкина, полное жизненных испытаний, переживаний. Это время «томления грусти безнадежной» в душе поэта. Расставание с его юношескими идеалами, этап взросления («Рассеял прежние мечты»). Возможно, были у поэта и моменты отчаяния («Без божества, без вдохновения») Упоминается также о ссылке автора («В глуши, во мраке заточения …»). Жизнь поэта словно замерла, потеряла смысл. Жанр — послание.

Выдвигались и другие версии по поводу героини стихотворения Пушкина. Михаил Дудин считал ей крепостную девушку Ольгу Калашникову, чему посвятил своё стихотворение «Об Ольге Калашниковой моя песня». Вадим Николаев (В. Николаев, «Кому было посвящено „Чудное мгновенье“?», «Литературная учёба», 2008, № 3) выдвинул версию, согласно которой стихотворение посвящено Татьяне Лариной, что это «не любовная лирика, а стихи о создании образа». Согласно ещё одной альтернативной версии, пушкинское стихотворение могло быть посвящено императрице Елизавете Алексеевне.

Об А. П. Керн в связи с этим стихотворением Пушкина ярко пишет Ю. Лотман: "А. П. Керн в жизни была не только красивая, но и милая, добрая женщина с несчастливой судьбой. Её подлинным призванием должна была стать тихая семейная жизнь, чего она, в конце концов, добилась, выйдя уже после сорока лет, вторично и весьма счастливо замуж. Но в тот момент, когда она в Тригорском встретилась с Пушкиным, это — женщина, оставившая своего мужа и пользующаяся довольно двусмысленной репутацией. Искреннее чувство Пушкина к А. П. Керн, когда его надо было выразить на бумаге, характерно трансформировалось в соответствии с условными формулами любовно-поэтического ритуала. Будучи выражено в стихах, оно подчинилось законам романтической лирики и превратило А. П. Керн в «гений чистой красоты».³

Стихотворение представляет собой классический катрен⁴ - классический в том смысле, что каждая строфа заключает в себе законченную мысль.

Это стихотворение выражает в поэтическом смысле концепцию Пушкина, согласно которой — можно согласиться с интерпретацией Лотмана⁵ — движение вперед, то есть развитие, мыслилось Пушкиным как возрождение: «первоначальные, чистые дни» — «заблуждения» — «возрождение». Эту идею Пушкин в 20-е годы с разными вариациями формулировал в своей поэзии. И наше стихотворение — одна из вариаций на эту тему.

Романсы

На это стихотворение существуют романсы более 20 композиторов: Н. С. Титова (1829), А. А. Алябьева (1832), Н. А. Мильгунова (1832), Карла Гедике (1833), Я. Ф. Пригожего (1883) и других.

Наиболее известным вариантом является тот, который написал Михаил Глинка в 1838—1840 гг. Любопытно, что его возлюбленной (и адресатом романса) была дочь Анны Керн — Екатерина Ермолаевна.

Отрывок, характеризующий Я помню чудное мгновенье…

На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.


В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»