Юс малый

Малый юс (Ѧ, ѧ) — буква исторической кириллицы и глаголицы, ныне употребляемая только в церковнославянском языке. В старославянском глаголическом алфавите имеет вид и считается 35-й по порядку, в кириллице выглядит как и занимает 36-ю позицию. Числового значения в глаголице и поздней кириллице не имеет, в ранней кириллице использовалась как знак числа 900 (так как по форме напоминает греческую букву сампи (Ϡ, ϡ) с тем же числовым значением). В церковнославянской азбуке обычно объединяется с буквой «А йотированное» и занимает 34-е место; иногда не объединяется, тогда ставится в алфавите после йотированного А. Происхождение глаголической буквы спорно (её возводят то к глаголическому же Н, то к лигатурам из греческих букв, наподобие εν или ον); кириллическую обычно объясняют как повёрнутую по часовой стрелке на четверть круга глаголическую.

Фонетическое значение и варианты начертания

Первоначальное фонетическое значение буквы — носовой гласный [ɛ̃], реже (и только в древнейших памятниках) йотированный [jɛ̃] (в этом случае для нейотированного звука в глаголице используется начертание с дополнительной вертикальной линией от самой левой точки буквы вниз, именуемой условно «носовой с хвостиком» (в англоязычной литературе почему-то «носовой ер»), а в кириллице — знак в виде А с дополнительной горизонтальной чертой, соединяющей ножки внизу; иногда встречается начертание в виде буквы А с v-образной перекладиной). В единичных случаях в древнейших глаголических текстах встречается использование малого юса то ли как знака носового произношения предыдущей гласной, то ли в роли буквы Н: аѧ҃ћлъ (ангел).

Постепенно звуковое содержание малого юса изменилось, превратившись в [^ja] после согласных и [ja] после гласных и в начале слова, то есть совпало со значением буквы «йотированное А». В русском языке на его месте обычно употребляется Я (пѧть — пять); носовое же произношение и особые буквы сохраняются только в польском (pięć).

Поздняя орфография

Из-за того, что произношение юса и йотированного аза (Ꙗ) совпало, использование двух букв стало разграничиваться искусственными формальными правилами. Например, такими:

• система 1: юс пишется после согласных, а в остальных случаях — йотированный аз;
• система 2: йотированный аз используется в качестве прописной буквы, а юс — в качестве строчной.

В новомосковском изводе церковнославянского языка (то есть с XVII века) малый юс и йотированный аз (Ꙗ) по произношению не различаются: оба знака эквивалентны русской Я. В некоторых учебных азбуках Ѧ и Ꙗ даже печатали рядом, как если бы это были варианты одной и той же буквы. Правила церковнославянской орфографии требуют использования буквы Ꙗ в начале слов, буквы Ѧ же в середине и в конце, за следующими двумя исключениями:

• личное местоимение ѧ҆̀ (= их, 3-е лицо вин. пад. множ. и двойств. числа) пишется через Ѧ (но образованное от него относительное местоимение ꙗ҆́же (= которая, которые, которых) — через Ꙗ;
• слово ѧ҆́зыкъ и производные от него пишутся различно в зависимости от смысла: через Ѧ пишутся орган речи и средство общения, народ же («наше́ствїе га́ллѡвъ и҆ съ ни́ми двꙋна́десѧти ꙗ҆зы̑къ») — через Ꙗ.

Церковнославянской орфографией иногда пользовались и при печати текстов на других языках — например, русском и сербском; в этом случае местоимение 1-го лица ꙗ҆̀ (в собственно церковнославянском языке не существующее, ему соответствует а҆́зъ) по общему правилу передавалось начертанием Ꙗ.

В отличие от русского языка, буква Ѧ иногда пишется в церковнославянском после шипящих (хотя читается в этом случае так же, как буква А). Основные случаи её использования в такой позиции таковы:

• в окончаниях местоимений, причастий, прилагательных и существительных указывает на формы множественного числа: дщѝ на́ша (наша дочь) — дщєрѝ на́шѧ (наши дочери);
• в суффиксе кратких действительных причастий настоящего времени (им. падеж ед. числа мужского и среднего рода) иногда может использоваться для снятия омонимии с формами аориста: слы́шѧ (слыша) — слы́ша (ты/он слышал, аорист от слы́шати; они слыли, аорист от слы́ти), но часто пишется и без необходимости, например в полной форме слы́шѧй (слышащий), ни с чем не омонимичной.

Новое время. Гражданский шрифт

В гражданском шрифте Петра I малый юс присутствовал только в первом экспериментальном варианте (1707 или 1708 года), но почти сразу (в 1708 году) был заменён формой нынешней буквы Я, происходящей от скорописной формы малого юса XVII в.

Модернизирующая стилизация

В наше время, при издании древних текстов гражданским шрифтом, иногда предпочитают не использовать соответствующее малому юсу сегодняшнее начертание Я, а предпринимают попытку просто стилизовать эту букву (равно как и прочие) под нынешние формы. Обычно при этом получается что-то вроде несколько расширенной прописной буквы А с третьей ножкой, а строчная буква делается как уменьшенный вариант прописной, вот в таком духе:

Это решение небезупречно по эстетическим соображениям: буква получается слишком несбалансированной (пустой сверху и переусложнённой внизу). Для облегчения нижней части знака иногда среднюю ножку рисуют тонкой, а не толстой (хотя чертится она сверху вниз, а не наоборот) и (или) оставляют без засечек; у боковых ножек иногда засечки делают односторонними (только наружу). В результате получается изображение, по стилю отличающееся от других букв шрифта. Иногда предлагают верхнюю часть знака и левую ножку строить по модели нынешней русской буквы Л (у Л и Д в старину тоже был острый верх, сейчас это сохранилось в некоторых шрифтах):

Архаизирующая стилизация

В силу того, что буква Я — всего лишь новый облик малого юса, её традиционно и изображали в виде малого юса в стилизованных под старину русских надписях (в рекламе, на обложках книг по древнерусской истории и филологии и т. п.), а не изобретали «архаизированное» Я-образное начертание, как это часто делают сегодня.

Альтернативные названия

В церковнославянской азбуке малый юс могут называть просто «юс» (так как другие юсы не используются) или даже «я».

В литературе по филологии, палеографии и т. п. иногда для краткости вместо словосочетания «малый юс» используют условное написание «ѧс» (аналогичным образом вместо «большой юс» — «ѫс» и т. п.).

В некоторых хорватских источниках словом «юс» (jus) называют букву Ю, тогда как «настоящие» юсы именуются «эн» (малый), «ен» (малый йотированный), «он» (большой) и «ён» (большой йотированный) — en, jen, on, jon.

Таблица кодов

Малый юс в стандартных 8-битовых кодировках отсутствует (можно считать, что отождествляется с Я). Наличествует только в Юникоде:

Регистр	Десятич- ный код	16-рич- ный код	Восьмерич- ный код	Двоичный код
Прописная	1126	0466	002146	00000100 01100110
Строчная	1127	0467	002147	00000100 01100111

В HTML прописную букву Ѧ можно записать как Ѧ или Ѧ, а строчную ѧ — как ѧ или ѧ.

См. также

• Я (кириллица)
• А йотированное
• Юсы

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Юс малый

«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.