Юсы

Ю́сы — буквы старославянских азбук, кириллицы и глаголицы, обозначавшие древнеславянские носовые гласные, впоследствии (в X веке) утратившие назализацию в большинстве славянских языков. Предположительно оба кириллических юса происходят либо из особого начертания греческой буквы альфы Ѧ, характерного для христианских надписей IX—XI веков, либо, по другой версии, из глаголического малого юса, повёрнутого на 90° по часовой стрелке.

Юс малый

Юс малый (Ѧ ѧ) обозначал носовой гласный [ɛ̃]. Начертание в кириллице — , в глаголице — . Со временем в восточнославянских языках перешёл в звук [а] после смягчённого согласного, обозначаемый на письме буквой Я: пѧть — пять. Современная буква Я произошла от курсивной формы малого юса XVII века и была закреплена введением гражданского шрифта в 1708.

В современном церковнославянском языке русского извода малый юс и йотированное А (Ꙗ) по произношению не различаются: оба знака эквивалентны русской Я. В некоторых учебных азбуках юс и Ꙗ даже печатали рядом, как если бы это были варианты одной и той же буквы. Правила церковнославянской орфографии требуют использования буквы Ꙗ в начале слов, юса же в середине и в конце, за следующими двумя исключениями:

• личное местоимение я (= их, 3-е лицо вин. пад. множ. и двойств. числа) пишется через юс (но образованное от него относительное местоимение яже (= которая, которые, которых) — через Ꙗ);
• слово языкъ и производные от него пишутся различно в зависимости от смысла: через малый юс пишутся орган речи и средство общения, народ же («нашествие галлов и с ними двунадесяти язык») — через Ꙗ.

Изображаемый малым юсом носовой звук славянского языка в польском языке не перешёл в «я» и ему соответствуют буквы ę и ą (e и а с хвостиком) после мягких согласных (польск. pięć, piąty, рус. пять, пятый < праслав. *рętь). Носовое произношение сохраняется, за исключением ę в некоторых позициях (например, когда ę стоит в конце слова).

Юс большой

Юс большой (Ѫ ѫ) обозначал носовой гласный [ɔ̃]. Начертание в кириллице — , в глаголице — . В русском языке с X—XI веков совпал в произношении с [у]: рѫка — рука. С середины XII века исчез из русского письма (заменён буквой У), под южнославянским влиянием вернулся в XV веке, в XVII веке исчез окончательно.

В болгарском алфавите большой юс («голям юс», «голяма носовка», «широко ъ») существовал до реформы 1945 года, хотя гласный к этому времени давно перестал быть носовым и совпал по звучанию с ъ. В польском алфавите большому юсу соответствуют буквы ę и ą (e и а с хвостиком) после твёрдых согласных (польск. ręce, rąk, рус. ру́ки, рук < праслав. *rǫka; польск. pąć, рус. путь < праслав. *pǫtь), причём носовое произношение сохраняется.

В церковнославянской письменности юс большой встречается только в особой таблице — ключе границ Пасхалии, отмечая те годы, когда празднование Пасхи приходится на 24 апреля (ст. ст.).

Йотированные юсы

В кириллице и глаголице существовали также лигатуры для обозначения йотированных юсов: малого Ѩ ѩ (кириллица — , глаголица — ) и большого Ѭ ѭ (кириллица — , глаголица — ).

Йотированный большой юс использовался в болгарской письменности до 1910-х годов, причём его i-образная левая часть иногда снабжалась такой же точкой, что и буква і.

Закрытые и смешанные юсы

В памятниках югославского письма XI—XII веков также встречаются особые закрытые юсы. Ꙙ (и его редкий йотированный вариант Ꙝ) обычно использовался на месте малого или малого йотированного юсов. За исключением отдельных случаев, русским памятникам эти буквы практически неизвестны. Также встречается смешанный юс Ꙛ.

Числовое значение

Обычно считается, что юсы числового значения ни в кириллице, ни в глаголице не имеют, хотя малый юс Ѧ иногда использовался для обозначения числа 900 — по той причине, что он несколько походит на архаическую (не входящую в классический греческий алфавит) древнегреческую букву сампи (Ϡ), имеющую то же числовое значение.

Альтернативная терминология

Иногда для краткости вместо словосочетаний вроде «малый юс» и т. п. используют условные названия: «ѧс», «ѫс» и т. п. По этой же системе и буквы Ъ и Ь именуют на письме «ър» и «ьрь». Часто такие условные имена пишут через дефис: «текст с ъ-рами и ѫ-сами».

В некоторых хорватских источниках словом «юс» (jus) называют букву Ю, тогда как «настоящие» юсы именуются «эн», «ен», «он» и «ён» (en, jen, on, jon). Ъ и Ь же — «ёр» и «ер» (jor, jer).

Юсы в Unicode

Символ	Код	Название в Юникоде	Комментарий
Кириллица
Ѧ	U+0466	CYRILLIC CAPITAL LETTER LITTLE YUS	Малый юс
ѧ	U+0467	CYRILLIC SMALL LETTER LITTLE YUS
Ѩ	U+0468	CYRILLIC CAPITAL LETTER IOTIFIED LITTLE YUS	Йотированный малый юс
ѩ	U+0469	CYRILLIC SMALL LETTER IOTIFIED LITTLE YUS
Ѫ	U+046A	CYRILLIC CAPITAL LETTER BIG YUS	Большой юс
ѫ	U+046B	CYRILLIC SMALL LETTER BIG YUS
Ѭ	U+046C	CYRILLIC CAPITAL LETTER IOTIFIED BIG YUS	Йотированный большой юс
ѭ	U+046D	CYRILLIC SMALL LETTER IOTIFIED BIG YUS
Ꙙ	U+A658	CYRILLIC CAPITAL LETTER CLOSED LITTLE YUS	Закрытый малый юс
ꙙ	U+A659	CYRILLIC SMALL LETTER CLOSED LITTLE YUS
Ꙛ	U+A65A	CYRILLIC CAPITAL LETTER BLENDED YUS	Смешанный юс
ꙛ	U+A65B	CYRILLIC SMALL LETTER BLENDED YUS
Ꙝ	U+A65C	CYRILLIC CAPITAL LETTER IOTIFIED CLOSED LITTLE YUS	Йотированный закрытый малый юс
ꙝ	U+A65D	CYRILLIC SMALL LETTER IOTIFIED CLOSED LITTLE YUS
Надстрочные буквы кириллицы
ⷽ	U+2DFD	COMBINING CYRILLIC LETTER LITTLE YUS	Надстрочный малый юс
ⷾ	U+2DFE	COMBINING CYRILLIC LETTER BIG YUS	Надстрочный большой юс
ⷿ	U+2DFF	COMBINING CYRILLIC LETTER IOTIFIED BIG YUS	Надстрочный йотированный большой юс
Глаголица
Ⱔ	U+2C24	GLAGOLITIC CAPITAL LETTER SMALL YUS	Малый юс
ⱔ	U+2C54	GLAGOLITIC SMALL LETTER SMALL YUS
Ⱕ	U+2C25	GLAGOLITIC CAPITAL LETTER SMALL YUS WITH TAIL	Малый юс с хвостиком
ⱕ	U+2C55	GLAGOLITIC SMALL LETTER SMALL YUS WITH TAIL
Ⱗ	U+2C27	GLAGOLITIC CAPITAL LETTER IOTATED SMALL YUS	Йотированный малый юс
ⱗ	U+2C57	GLAGOLITIC SMALL LETTER IOTATED SMALL YUS
Ⱘ	U+2C28	GLAGOLITIC CAPITAL LETTER BIG YUS	Большой юс
ⱘ	U+2C58	GLAGOLITIC SMALL LETTER BIG YUS
Ⱙ	U+2C29	GLAGOLITIC CAPITAL LETTER IOTATED BIG YUS	Йотированный большой юс
ⱙ	U+2C59	GLAGOLITIC SMALL LETTER IOTATED BIG YUS

См. также

• Возникновение носовых гласных в праславянском языке

Литература

• Юсы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [books.google.ru/books?id=rhgUAAAAYAAJ&pg=PA1 Рассуждение о славянском языке (1820)] // Филологические наблюдения А. Х. Востокова. — СПб., 1865. — С. 8—12.
• Изотов А. И. Старославянский и церковнославянский языки. — М.: Филоматис, 2007. — С. 18—19. — 240 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-98111-084-8.
• Карский Е. Ф. Славянская кирриловская палеграфия. — 2-е изд., факсимильное. — Л., М.(факс.): Из-во АН СССР; из-во «Наука» (факс.), 1928, 1979 (факс.). — С. 167—168, 207—209.
• Мейе, Антуан. Фонетика // Общеславянский язык = Le slave commun (1924, 1934) / Пер. с франц. и примеч. П. С. Кузнецова / Общ. ред. С. Б. Бернштейна. — 2-е изд. — М.: Прогресс, 2000, 2001. — С. 49—54. — 500 с. — 1000 экз. — ISBN 5-01004712-8, 5-01-004660-1, [edurss.ru/cgi-bin/db.pl?lang=Ru&blang=ru&page=Book&id=122867 978-5-397-01978-1].
• Срезневский И. И. [e-heritage.ru/ras/view/publication/general.html?id=46863268 Древние славянские памятники юсового письма, с описанием их и с замечаниями об особенностях их правописания и языка]. — СПб., 1868. — 640 с. — (Сборник статей, читанных в Отделении русского языка и словесности Академии наук; т. 3).

Отрывок, характеризующий Юсы

Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?