.22 Short
| .22 Short | |
|---|---|
 .22 Short (слева) и .22 Long Rifle (справа) | |
| Тип патрона : | Малокалиберный, кольцевого воспламенения |
| Страна-производитель: |  США
|
| Патрон: | 5,6×10,7 мм |
| История производства: | |
| Производитель: | Smith & Wesson |
| Годы производства: | с 1857 года |
| Характеристики: | |
| Длина патрона, мм: | 17,4 |
| Настоящий калибр пули, мм: | 5,66 (0,223 дюйма) |
| Длина гильзы, мм: | 10,7 |
| Диаметр дульца гильзы, мм: | 5,66 |
| Диаметр основания гильзы, мм: | 5,66 |
| Диаметр фланца гильзы, мм: | 6,9 |
| Начальная скорость пули, м/с: | 250…350 |
| Энергия пули, Дж: | 55…90 |
.22 Short (возможные варианты названия — .22 Шорт, .22 Kurz, .22 Курц, в просторечии иногда «пионер») — патрон 5,6×10,7 мм R кольцевого воспламенения малой мощности, один из наименее мощных в своём классе.
История
Патрон .22 Short — старейший патрон из всех, производимых в настоящее время[1]. Он был создан около 1857 года известной американской оружейной фирмой Smith & Wesson для револьвера Smith and Wesson Model 1. В первые годы патрон именовался просто .22 (то есть имеющий калибр 0,22 дюйма), но после появления в 1871 году более длинного (5,6×15 мм) патрона R 22 Long он получил своё нынешнее наименование short, то есть короткий. Название вполне соответствует внешнему виду этого поистине крошечного боеприпаса — его длина менее 2 см.
Патрон был первоначально предназначен для малогабаритных «карманных» револьверов, служивших целям самозащиты. Однако под него появилось много моделей и длинноствольного оружия.
В первые годы он выпускался с зарядом из дымного пороха. Вслед за изобретением бездымного пороха в 1887 году, этот тип патрона получил в спортивных стрелковых кругах самое широкое распространение[2].
Особенности и применение
.22 Short — маломощный патрон. Отдача при стрельбе им практически не ощущается. Начальная скорость пули у него невелика, обычно в пределах 320…350 м/с, что примерно равно скорости дроби охотничьего ружья. Отсутствие отдачи, относительно слабый звук выстрела и малая дальность полёта пули делают этот патрон очень подходящим для начального обучения стрельбе, например в школьных тирах. Патрон .22 Short оказался сильно потеснён патроном .22 Long Rifle, но по-прежнему применяется довольно широко.
Он выпускается преимущественно со свинцовой безоболочечной осаленной пулей, однако существуют варианты и с омеднённой пулей, имеющей в головной части экспансивную полость. Впрочем, для охоты он подходит плохо — дульная энергия пули достаточна только для стрельбы животных не больше крупной крысы, хотя в принципе, этим патроном можно бить птицу. Однако эффективная дальность стрельбы — максимум 50 метров — ограничивает его применение по птице. Поэтому основная ниша патрона .22 Short — спортивная и развлекательная стрельба.
Патроном .22 Short при необходимости можно стрелять из оружия под более длинные патроны семейства .22 без малейших проблем[3], поскольку диаметр пули у него, как и у более длинных «собратьев» такой же, как и у гильзы. Охотники-промысловики иногда в качестве вынужденной меры применяют его при добыче пушного зверя, заряжая в «мелкашки» (например, ТОЗ-8), рассчитанные на патрон .22 Long Rifle.
В продаже патрон .22 Short найти несложно — его производит большинство оружейных фирм. Цена его крайне невелика, что ещё больше повышает его значение как массового учебного боеприпаса.
См. также
Напишите отзыв о статье ".22 Short"
Примечания
- ↑ Chuck Hawks. [www.chuckhawks.com/22_rimfire_cartridges.htm .22 Short, .22 Long and .22 Long Rifle] (англ.). chuckhawks.com. Проверено 16 апреля 2010. [www.webcitation.org/678MDZ3h4 Архивировано из первоисточника 23 апреля 2012].
- ↑ [www.worldweapon.info/patron-22-short Патрон .22 Short]. Энциклопедия вооружений (21 марта 2009). Проверено 16 апреля 2010. [www.webcitation.org/678MC3O5g Архивировано из первоисточника 23 апреля 2012].
- ↑ [www.answers.com/topic/22-long-rifle .22 Long Rifle] (англ.). Answers.com. Проверено 16 апреля 2010. [www.webcitation.org/678ME0sC1 Архивировано из первоисточника 23 апреля 2012].
Отрывок, характеризующий .22 Short
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
