.505 Gibbs
| .505 Gibbs | |
|---|---|
| Тип патрона : | Винтовочный / Охотничий крупнокалиберный |
| Страна-производитель: |  Великобритания
|
| Патрон: | 12,8×80 мм |
| Тип оружия, использующего патрон: | охотничьи штуцеры |
| История производства: | |
| Конструктор: | Джордж Гиббс (George Gibbs) |
| Время создания: | 1911 |
| Годы производства: | 1911 — настоящее время |
| Характеристики: | |
| Длина патрона, мм: | 97,8 |
| Настоящий калибр пули, мм: | 12,8 (.505 дюйма) |
| Масса пули, г: | 34…39 |
| Длина гильзы, мм: | 80 |
| Диаметр шеи гильзы, мм: | 13,7 |
| Диаметр плеча гильзы, мм: | 16,3 |
| Диаметр основания гильзы, мм: | 16,3 |
| Начальная скорость пули, м/с: | 640…700 |
| Энергия пули, Дж: | 7900-9000 |
.505 Gibbs (12,8×80 мм) — охотничий патрон сверхвысокой мощности, предназначенный для самой крупной дичи.
Содержание
История
Патрон .505 Gibbs был разработан британской фирмой George Gibbs (Бристоль) в 1911 году и вскоре пущен в серийное производство. Первоначально патрон назывался .505 Magnum (иногда он до сих пор именуется .505 Magnum Gibbs). Он предназначался в первую очередь для африканских сафари.[1]
Как во время создания, так и в наши дни патрон .505 Gibbs входил в число самых мощных боеприпасов к охотничьему оружию. Сейчас это один из наиболее мощных серийно выпускаемых охотничьих патронов вообще. По объёму порохового заряда он уступает только патрону .500 Jeffrey. Мощность его чрезвычайно велика — до 8 кДж[2], а при ручном снаряжении может достигать даже 12 кДж.
Предназначение и применение
Патрон рассчитан на самую крупную и опасную дичь, прежде всего, африканского слона. Высокая мощность этого патрона делает его незаменимым в сложных ситуациях, например, при нападении слона или разъярённого льва, когда необходимо остановить нападающего зверя одним выстрелом в течение считанных секунд. Хорошо подходит этот патрон и для добычи остальных представителей «большой пятёрки» — носорога и буйвола (крупных экземпляров, особенно относящихся к так называемым капским буйволам).
Но именно чрезвычайно высокая мощность сильно ограничивает применение патрона. Для всей остальной дичи, даже леопарда, который также относится к «большой пятёрке», патрон подходит мало. Исключительно мощная отдача, из-за которой стрельба этим патроном тяжело переносится охотниками даже крепкого телосложения, лишает смысла его применение по дичи мельче крупного буйвола.
В наши дни только две известных фирмы выпускают патрон .505 Gibbs — шведская Norma и британская Kynoch. Впрочем, и раньше его выпуск был достаточно ограниченным. Цена одного патрона — около 40 долл.[3]
Оружие под патрон .505 Gibbs имеет массу 5-7 кг. В основном это штуцеры, реже — карабины.
Патрон .505 Gibbs в культуре
Патрон получил известность благодаря рассказу Эрнеста Хемингуэя «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера» (из цикла Снега Килиманджаро). В этом произведении профессиональный охотник Роберт Уилсон владеет оружием именно под этот патрон. Им он стреляет по нападающим льву и буйволу.[4]
См. также
Напишите отзыв о статье ".505 Gibbs"
Примечания
- ↑ Ganyana. [huntnetwork.net/modules/wfsection/html/Ahcurrent%20African%20Cartridges%20The.505%20Gibbs.pdf Current African Cartridges the .505 Gibbs] (англ.). African Hunter Vol. 6 No. 5. Проверено 23 марта 2010. [www.webcitation.org/674vdG5fH Архивировано из первоисточника 21 апреля 2012].
- ↑ [gunsammo.ws/505-Gibbs.htm 505 Gibbs] (англ.). Norma Precision AB. Проверено 23 марта 2010. [www.webcitation.org/674vdgDQJ Архивировано из первоисточника 21 апреля 2012].
- ↑ [www.ammo-one.com/505Gibbs.html British Cartriges: 505 Gibbs, 505 Rimless] (англ.). Проверено 23 марта 2010. [www.webcitation.org/674veQbsp Архивировано из первоисточника 21 апреля 2012].
- ↑ Эрнест Хемингуэй. [lib.ru/INPROZ/HEMINGUEJ/makomber.txt Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера]. — Текст рассказа на lib.ru. Проверено 23 марта 2010. [www.webcitation.org/6523KuzOY Архивировано из первоисточника 28 января 2012].
Отрывок, характеризующий .505 Gibbs
– «Первопрестольной столице нашей Москве.Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
