Улан-Удэ — Тарбагатай — Окино-Ключи (автодорога)
Улан-Удэ — Николаевский — Тарбагатай — Подлопатки — Окино-Ключи | ||
| ||
Страна | ||
---|---|---|
Регион | ||
Статус |
региональная | |
Владелец |
государственная | |
Управляется |
ГКУ «Бурятрегионавтодор» | |
Длина |
176 | |
Начало | ||
Конец | ||
Дорожное покрытие |
асфальт | |
Автодоро́га Ула́н-Удэ́ — Никола́евский — Тарбагата́й — Подлопа́тки — Оки́но-Ключи́ — региональная автомобильная дорога общего пользования Республики Бурятия[1].Протяжённость — 176 км. Проходит в юго-западном направлении по территории городского округа Улан-Удэ (8 км) и районов Бурятии: Тарбагатайского (103 км), Мухоршибирского (31 км) и Бичурского (34 км).
Маршрут
Начинается в Октябрьском районе города Улан-Удэ ответвлением на юго-восток от магистральных улиц Пищевая и Бограда под названием Спиртзаводская трасса. У границы с Тарбагатайским районом дорога следует на юг, за посёлком Николаевский — на юго-запад, от села Нижний Жирим следует в южном направлении.
(в скобках — расстояние до центра населённого пункта)
- 0 км — соединение улиц Пищевая, Бограда и Спиртзаводской трассы
- 1-й км — АЗС (справа)
- 8-й км — граница городского округа Улан-Удэ и Тарбагатайского района
- 19-й км — отворот налево в посёлок Николаевский
- 38-й км — село Надеино (слева), отворот налево на село Куйтун (7,5 км)
- 54-й км — отворот налево на село Большой Куналей (13 км)
- 55-й км — село Пестерево (слева)
- 61-й км — село Тарбагатай, пересечение с федеральной автомагистралью Р258 «Байкал», мост через реку Куйтунку
- 76-й км — село Нижний Жирим
- 89-й км — село Верхний Жирим
- 92-й км — отворот налево на сёла Барыкино-Ключи (5 км) и Хандагатай (8 км)
- 99-й км — село Барыкино (справа)
- 100-й км — отворот направо на село Харитоново (18 км)
- 112-й км — граница Тарбагатайского и Мухоршибирского районов
- 116-й км — мост через реку Сухара
- 117-й км — примыкание слева автодороги местного значения Мухоршибирь — Балта, на которой улус Балта (2 км)
- 122-й км — отворот направо к улусу Усть-Алташа (2,5 км)
- 136-й км — село Подлопатки
- 138-й км — мост через реку Хилок
- 140-й км — примыкание справа автодороги республиканского значения 03К-025 Стрелка — Подлопатки, на которой село Черноярово (2 км)
- 143-й км — граница Мухоршибирского и Бичурского районов
- 155-й км — село Билютай
- 176-й км — село Окино-Ключи (справа)
- 176 км — соединение с региональной автодорогой Р441 Мухоршибирь—Бичура—Кяхта
Напишите отзыв о статье "Улан-Удэ — Тарбагатай — Окино-Ключи (автодорога)"
Примечания
- ↑ [egov-buryatia.ru/uploads/tx_npa/108.doc Перечень автомобильных дорог общего пользования регионального значения РБ]
Отрывок, характеризующий Улан-Удэ — Тарбагатай — Окино-Ключи (автодорога)
Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.