1-й армейский корпус (ВСЮР)

К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)

1-й армейский корпус (ВСЮР) 1 ак
Командир 1-го армейского корпуса ген.лейтенант А. П. Кутепов
Годы существования	15 ноября 1918 года —
Страна	Юг России
Входит в	Добровольческая армия, ВСЮР, Русская армия
Тип	армейский корпус
Дислокация	Юг России

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

1-й армейский корпус (1 ак) — самое известное оперативно-тактическое соединение (армейский корпус) Вооружённых Сил Юга России (ВСЮР), Добровольческой армии, Русской армии. Создан 15 ноября 1918 г. в результате начала стратегического развёртывания Добровольческой армии. Первым командиром корпуса был генерал-лейтенант Б. И. Казанович, которого 13 января 1919 г. сменил генерал-майор А. П. Кутепов.

С 15 мая 1919 г. корпус включал две самые боеспособные, элитные дивизии — 1-ю и 3-ю пехотные дивизии ВСЮР, которые состояли из так называемых «цветных» полков Белой Гвардии, отличавшихся высоким моральным духом и наиболее стойких в бою.

Участие в Весеннем наступлении войск ВСЮР в мае 1919 года

В мае 1919 начинается наступление ВСЮР в общем направлении на северо-запад и северо-восток, Кавказская армия наступала на Царицын, Донская армия прорывалась на соединение с восставшими донскими казаками (Вёшенское восстание), а Добровольческая армия наступала на Харьков. С этого времени 1ак неизменно выполняет роль тарана на направлении главного удара Добармии. Белым противостояла 13-я армия РККА под командованием бывшего штаб-ротмистра А. И. Геккера (нач.штаба: бывший подполковник Генштаба А. А. Душкевич). Л. Д. Троцкий поклялся, что «Харькова мы ни в коем случае не отдадим». Также была образована новая 14-я армия РККА, во главе которой был поставлен К. Е. Ворошилов, была поставлена задача нанести белым фланговый удар. Но план провалился: Кавказская конная дивизия генерал-майора А. Г. Шкуро нанесла не успевшим сосредоточиться войскам Ворошилова полное поражение. Одновременно 1 АК вместе с Терской конной дивизией генерал-майора С. М. Топоркова безостановочно наступал на Харьков. Опрокидывая противника и не давая ему опомниться, войска прошли за месяц 300 с лишним вёрст. Терцы Топоркова 1 июня захватили Купянск и к 11 июня, обойдя Харьков с севера и северо-запада, отрезали сообщения харьковской группе большевиков и уничтожили несколько эшелонов подкреплений. После пятидневных боёв, 10 июня левая колонна Кутепова взяла Белгород, а на следующий день ворвалась в Харьков и после ожесточённого уличного боя заняла его. В приказе председателя Реввоенсовета Республики рисовалась картина «позорного разложения» 13-й армии — «случаи бессмысленной паники имеются на каждом шагу». Как писал потом Главнокомандующий ВСЮР А. И. Деникин:

Мы занимали огромные пространства, следуя на плечах противника, не давая ему опомниться, мы имели шансы сломить сопротивление превосходящего нас численно его сил. Мы отторгали от советской власти плодороднейшие области, лишали его хлеба, огромного количества военных припасов и неисчислимых источников пополнения армии. В подъёме, вызванном победами…была наша сила…только новые районы, новый прилив живой силы могли спасти наш организм от увядания…. Состав Вооружённый Сил Юга с мая по октябрь 1919 последовательно возрос с 64 до 150 тысяч. Таков был результат нашего наступления. Только при этом условии мы имели возможность продолжать борьбу, иначе мы были бы задушены противником, имевшим огромное численное превосходство.

Участие в боях летом 1919 года

После взятия Харькова перед белым командованием встала дилемма: руководствуясь здравым смыслом и законами военно-стратегической науки остановиться и укрепиться имеющимися небольшими наличными силами и перейти к обороне от численно значительно более сильного противника либо следовать за отступающими и разбитыми красными армиями поставить все на карту — «победа или смерть!».

До второй половины июля на фронте царило затишье: войска готовилась к генеральному наступлению на Москву, 1ак получил невиданное ранее пополнение добровольцами и из числа перешедших в ходе боёв к белым красноармейцам, число которых увеличивалось летом 1919 года лавинообразно. Получив данные разведки, что красные силами Ударной группы бывшего генерал-лейтенанта Селивачёва готовят в районе Готни удар во фланг, Кутепов приказал за три дня до ему известной даты красного наступления (3 августа) перейти в наступление. Белые ударили в стык 14-й и 13-й армий РККА, сконцентрировав свои силы под Белгородом. Когда красные со стороны Воронежа начали прорываться в направление на Купянск, генерал В. З. Май-Маевский приказал пехоте Кутепова и коннице генерала А. Г. Шкуро (3-й конный корпус ВСЮР) парировать удар красных, также был задействован и прибывший в Добровольческую армию 4-й Донской конный корпус генерал-лейтенанта К. К. Мамонтова.

В боях за Курск в первых числах сентября 1ак разбил 12 советских полков и 7-го числа, проигнорировав запрет Кутепова, генерал Н. С. Тимановский взял Курск, за что получил от Кутепова выговор, а от Деникина — звание генерал-лейтенанта.

Участие в Орловско-Кромском сражении

1ак перегруппировался: на брянском направлении встала 3-я пехотная дивизия (6000 штыков, 700 сабель, 20 орудий, 112 пулемётов, 6 бронепоездов и 3 танка), на главном (орловском направлении) — Корниловская группа (с 16 октября — дивизия) полковника Н. В. Скоблина (8000 штыков), из которых 3200 штыков и 500 сабель с 17 орудиями вдоль железной дороги Курск−Орёл, а 1200 штыков на шоссе Курск−Кромы−Орёл. На правом фланге стояла Сводная дивизия (4700 штыков, 700 сабель, 27 орудий, 122 пулемёта, 6 бронепоездов и 3 танка), действовавшая в направлении Елец−Ливны. К концу сентября складывается следующее положение: корниловцы нанесли поражения 9 и 55 стрелковым дивизиям РККА и рвутся в направлении на Орёл, но тем самим образуется разрыв в 60 вёрст с находящейся слева Дроздовской дивизией, которая наступает в направлении на Дмитровск. Штаб Добрармии получал сведения о том, что в районе Карачева красные накапливают резервы и создаётся угроза контрудара в стык между Корниловской группой и Дроздовской дивизией, но несмотря на эти данные, командир 1ак генерал Кутепов получил от генерала Май-Маевского приказ не останавливаясь наступать на Орёл. «Я Орёл возьму, но мой фронт выдвинется как сахарная голова. Когда Ударная группа противника перейдёт в наступление и будет бить по моим флангам, я не смогу маневрировать. И тем не менее мне приказали взять Орёл!» (А. П. Кутепов). Ключом к Орлу были Кромы, и в ходе четырёхдневных боёв 24−27 сентября Кромы были взяты 2-м Корниловским полком. Благодаря переходу на сторону белых начштаба 55-й дивизии красных бывшего полковника Лаурица сопротивление оборонявших Орёл красных войск было сломлено: в 16:00 30 сентября 1-й Корниловский полк ворвался в Орёл. Путь на Москву белогвардейцам был открыт, резервы красных не сосредоточились, и крайней точкой «белого нашествия» стал Мценск, куда ворвалась группа белых конных разведчиков, схватила командовавшего обороной города быв. генерала Сапожникова и покинула город.

Отношение местного населения к пришедшим белогвардейцам было двояким: с одной стороны участились случаи грабежей и мародёрства белых (несмотря на то, что ген. Кутепов безжалостно вешал мародёров, абсолютно не делая различия между солдатами и офицерами), с другой, стороны в городе Ливны пришедших марковцев встречали цветами, а ген. Тимановский приказал передать орловским крестьянам «Чтобы они не обращали внимания на требования всяких там помещиков», а за время сентябрьских боёв корниловцы, насчитывавшие 6100 чел., взяли в плен около 8000 красноармейцев, большинство из которых, как свидетельствуют в своих воспоминаниях белые офицеры, участники боёв, сдавались они в плен добровольно, подчас целыми ротами. По свидетельству командующего красным Южным фронтом А. И. Егорова после оставления красными Орла разложение красных войск достигло апогея: в 9-й дивизии разбегались целые полки, а прибывшее свежее пополнение сдавалось в плен целыми батальонами. Белые пленных красноармейцев распускали по домам, а тех, кто добровольно выражал желания биться в тяжелейших условиях с красными почти сразу ставили в строй корниловских полков. Бывшие пленные в большинстве своём сражались ожесточённо, из соображений мщения и ненависти.

Скоблин после взятия Орла предложил смелый план: прекратить рваться на север, перебросить все корниловские полки под Кромы и всеми силами отразить готовившийся красными удар ему во фланг, а фронт под Орлом передать алексеевцам. Кутепов его план отверг, приказав перебросить под Кромы только 2-й Корниловский полк, а Дроздовской дивизии нанести по изготовившейся для удара Ударной группе (основу её составила Латышская стрелковая дивизия), по тайному соглашению советского руководства с руководителем белой Польши Ю.Пилсудским переброшенная из Белоруссии. В общем и целом 1ак, насчитывавшему 11 полков, теперь противостояло 25 только стрелковых красных полков. Причём, если основу Ударной группы составляли латышские стрелки и червонные казаки, то северо-восточнее к исходным рубежам подходила Эстонская стрелковая дивизия РККА, переброшенная с петроградского фронта. Красное командование (командующий Южным фронтом бывший полковник А. И. Егоров и командующий 14-й армии бывший штабс-капитан, коммунист И.Уборевич) ставило цель перед Ударной группой (командующий начдив латышей бывший генерал-майор А. А. Мартусевич) и эстонцами окружить зарвавшихся корниловцев в районе Орла, но Скоблин вовремя приказал отойти и Уборевич считал, что поставленная его войскам задачу исполнить не удалось, несмотря на решающее численное превосходство. Стремясь в 1-ю очередь маневрировать и уходя из под прямого удара, Кутепов принял рискованное решение вести одновременно наступление и на Орёл, и на Кромы, но тем самым становилось невозможным сосредоточением всех сил в кулак последним усилием переломить ход сражения.

Бои под Орлом 8−9 октября были невероятно яростными и самыми кровопролитными за всю гражданскую войну: именно в них массово применялись «психические атаки», когда белогвардейцы без единого выстрела в полный рост плечо к плечу шли на красные окопы, красные пулемёты работали безостановочно, так, что их стволы раскалялись докрасна, белые падали ежесекундно, но строй мгновенно смыкался и на место убитых вставали живые белогвардейцы и упорно шаг за шагом шли на красные пулемёты. Многих, даже храбрейших красноармейцев охватывала паника и им начинало казаться, что белогвардейцы бессмертны. «За трое суток непрерывных боёв дивизия потеряла треть личного состава» (Н. В. Скоблин). Страшные потери понесли и красноармейцы: в латышских батальонах количество потерь доходило до 40−50 %, в эскадронах червоных казаков — убит каждый третий. Выбитые 14 октября из Дмитровска дроздовцы раз за разом безостановочно контратаковали. Тогда комдив «червонцев» В. М. Примаков применил коварство: приказал своим станичникам надеть кокарды и погоны и, прорвав фронт на стыке Корниловской и Дроздовской дивизий, пошёл в рейд по белым тылам, пройдя 120 вёрст и выдавая себя за белоказаков-шкуринцев, безжалостно расправляясь с местными крестьянами, как выказавшими пробелогвардейские настроения, так и разжигая ненависть к белогвардейцам, грабя, бесчинствуя и убивая всех подряд. Белогвардейцы ненавидели «червонцев» смертельно и действовал закон категорически не брать в плен червонных казаков, зверски расправляясь с примаковцами на месте. В боях 1−6 ноября червонцы нанесли дроздовцам страшное поражение, окружённые офицеры 3-го Дроздовского полка все до единого покончили с собой, когда надежда прорваться из железного кольца угасла. Кутепов докладывал Май-Маевскому: «Под натиском превосходящих сил противника наши части отходят на всех направлениях. В некоторых полках корниловцев и дроздовцев остаётся по 200 штыков. Потери с нашей стороны достигают 80 процентов…».

В тяжелейших боях в ходе Орловско-Кромского сражения 1ак — основа южной Белой Гвардии — был обескровлен, но полностью уничтожить его войскам Южного фронта не удалось. В 2-й половине ноября корпус насчитывал 2600 штыков — 12 процентов его численности перед сражением.

Отступление и Новороссийская катастрофа

См. также: Новороссийская катастрофа

В тылу Добровольческой армии складывается крайне нездоровая обстановка паники и морального разложения. Назначенный командующий Добрармией вместо генерала Май-Маевского барон П. Н. Врангель энергично приступил к искоренению погромов, грабежей, массового мародёрства — симптомов полной деморализации тыла. Ему энергично помогал генерал Кутепов, который действовал по им же высказанным принципу: «Там, где я командую, грабежей быть не может!». Так, командир 1-го армейского корпуса, прибыв в Харьков, где находилось много ценных грузов и соответственно процветало их расхищение и мародёрство, приказал своему конвою и охранной роте вешать грабителей, застигнутых на месте преступления тотчас, и мгновенно прославился своим «судом скорым и беспощадным». Также он приказал сжигать в своих войсках погромные антисемитские листки, заявив: «Сегодня громят евреев. А завтра те же лица будут грабить кого угодно!» 29 ноября добровольцы покинули Харьков, в котором не пустовал ни единый фонарь.

Отступление продолжалось и становилось все более трагическим: прикрывая отступление своей дивизии, в лесах под Изюмом полностью погиб 3-й Корниловский полк. Против корпуса сражались 5 стрелковых и 3 кавалерийские красные дивизии, 3 отдельные кавбригады. Ввиду громадных потерь 20 декабря вся Добровольческая армия была сведена в Добровольческий корпус под командованием генерала Кутепова, оказавшийся в подчинении командующего Донской армии генерала В. И. Сидорина. Ведя постоянные арьергардные бои и преследуемые наседавшим противником, добровольцы отступили за Дон. 26 декабря пал Новочеркасск — столица донских казаков, двумя днями позже — пал Ростов-на-Дону. Однако, под Батайском красная кавалерия С. М. Будённого и Б. М. Думенко была отброшена корниловцами, и угроза прорыва красных на южный берег Дона была ликвидирована.

С началом нового 1920 года добровольцы получили краткую передышку, особенно важную, если учитывать, что личный состав корпуса насчитывал 1763 офицера, 4638 штыков, 1723 сабель, 63 орудия и 259 пулемётов. На отдыхе Кутепов продолжил укрепление дисциплины и принял ряд мер по улучшению морального состояния чинов корпуса. 7 февраля началось наступление: добровольцы вошли в Ростов-на-Дону, красные были разгромлены, сдались в плен свыше 4 тыс. красноармейцев, захвачено 6 бронепоездов, 22 орудия и 123 пулемёта. Однако, пока добровольцы отражали натиск 8-й армии красных, донские казаки безоглядно отступали, следствием постоянной фланговой угрозы стала гибель Марковской дивизии в боях у станицы Ольгинская. Бешеная ярость добровольцев по отношению к предателям — донским казакам — подвигла Деникина изъять Добркорпус из подчинения генерала Сидорина и подчинить его лично Ставке Главкома ВСЮР. 3 марта корпус с боями дошёл до столицы кубанского казачества — Екатеринодара.

Ввиду полного морального разложения Донской армии генерал Деникин видел только в добровольцах надёжные войска, единичные случаи неустойчивости в бою и дезертирства имели место, но в целом офицерская Белая Гвардия оставалась крепчайшим боевым организмом и выказывала твёрдость в самых тяжёлых обстоятельствах. Но одновременно выросла среди добровольцев возмущение и антипатия к Ставке ВСЮР и особенно к крайне непопулярному начальнику штаба ВСЮР генерал-лейтенанту И. П. Романовскому, настроенные право офицеры открыто называли его «масоном и автором разгрома белых войск». Раздавались призывы к убийству Романовского. 23 февраля 1920 Кутепов отправил в Ставку телеграмму-ультиматум, в которой требовал сохранения бесценных кадров офицеров и солдат-добровольцев, начать срочную эвакуацию раненых и семей добровольцев, незамедлительной, пока не поздно мобилизации всех транспортов для эвакуации чинов корпуса из Новороссийска, принудительного направления всех офицеров в ряды Добркорпуса, включая имеющих отсрочку или бронь, а также передачи всей полноты власти перед началом эвакуации в Новороссийске командиру Добркорпуса.

11 марта началось движение добровольческих частей на Новороссийск. Обстановка в городе даже по мнению Кутепова категорически не давала шанс на продолжение борьбы, а только на экстренную эвакуацию. По личному приказу Деникина оцепление из офицерских рот корниловцев и дроздовцев охраняло посадку на корабли в первую очередь добровольцев, из-за чего масса донских казаков не погрузилась на транспорты, занятые дроздовцами, корниловцами, марковцами. Уже когда миноносец «Пылкий», куда с штабом корпуса прибыл Кутепов, отходил от берега ему доложили, что часть дроздовцев не эвакуировали из-за отсутствия мест, Кутепов приказал развернуть миноносец и, рискуя его плавучестью, взял оставшихся солдат и офицеров на его борт. На рассвете 14 марта командир корпуса последним покинул Новороссийск.

Крымская эпопея

Как только личный состав корпуса прибыл в Крым, генерал Кутепов начал жесточайшее укрепление дисциплины — за пьяный дебош нескольких офицеров-алексеевцев он разжаловал в рядовые, а за более серьёзное нарушение дисциплины следовало более суровое наказание, вплоть до смертной казни, которую Кутепов применял с лёгкостью даже к заслуженным ветеранам-белогвардейцам, выжившим в месяцы страшного отступления поздней осенью 1919 − зимой 1920. Деятельность Кутепова достигла в апреле 1920 таких размахов, что земство города Симферополя обратилось к барону Врангелю с решительным протестом, справедливо жалуясь, что «разукрашенные господином Кутеповым улицы лишают симферопольцев возможности посылать своих детей в школу», однако все признавали, что бесчинства бывшие в первые дни после прибытия эвакуировавшихся из Новороссийска белогвардейцев прекратились. П. Н. Врангель был вынужден ограничить права воинских начальников передавать дела по мародёрству и грабежам военным трибуналам.

В мае 1920 Добркорпус получил своё старое прославленное название — Первый армейский корпус. Состав обновлённого корпуса:

• Корниловская дивизия
• Марковская дивизия
• Дроздовская дивизия
• 1-я кавалерийская дивизия
• 2-я конная дивизия

На рассвете 25 мая 1920 корпус перешёл в наступление. Наступление велось лобовыми атаками и поэтому потери в живой силе были огромные: у дроздовцев были убиты либо ранены все ротные и батальонные командиры, но зато только за первые двое суток боёв взято в плен 3,5 тыс. красноармейцев.

К 15 июня корпус планировалось отвести для отдыха и пополнения в тыл, но вместо этого Корниловская и Дроздовская дивизии провели блестящую операцию против внезапно прорвавшего фронт Конного корпуса Д. П. Жлобы. Этот редчайший пример, когда только пехотные части, используя массированный винтовочно-пулемётый огонь и артиллерию, наголову разгромили, по сути, уничтожили под Большим Токмаком конную группу красных, позднее был включен в обязательный курс французской Военной Академии.

5 июля Кутепову были подчинены Донской и Конный корпуса, была образована Ударная армейская группа генерала Кутепова. Началось наступление на Александровск (ныне г.Запорожье), белые нацелились перевалить Днепр. Но созданный под руководством бывшего подполковника инженерных войск русской армии Д. М. Карбышева Каховский стратегический плацдарм, нависший над ударной группой Кутепова, к тому же, прикрытый из-за Днепра тяжёлой артиллерией из Резерва Красной Ставки, не дал белым шанса прорваться на стратегический простор, за Днепр. Тяжёлые и кровопролитные бои шли весь август. В это время всех поразил пришедший однажды в штаб Корниловской дивизии приказ: по-большевистски за невыполнение боевой задачи по разгрому красных он предусматривал военный трибунал! Позднее, уже в эмиграции П. Н. Врангель назовёт сентябрьские бои 1920 «борьбой генерала Кутепова».

29 сентября красные прорвались, а Кутепов, помня уроки Кром и Орла, упорствовал, когда Врангель требовал от него безостановочно наступать, не оглядываясь на угрозу удара красных по почти неприкрытым флангам. 13−14 октября красные переправлялись через Днепр, в повестку дня вновь встал вопрос отводить войска для эвакуации. Видя создавшуюся угрозу для главных сил Русской армии попасть в красный мешок, П. Н. Врангель приказал А. П. Кутепову, назначенному командующим 1-й армии, сдерживая троекратно превосходившего численно противника, обеспечить отход остальных сил за крымские перешейки. Начавшаяся Чонгарско-Перекопская операция проходила в тяжёлых условиях — мороз −20°С и полнейшая измотанность частей несколькими месяцами непрерывных боёв. 16 октября 1-я конная армия С. М. Будённого вышла в тыл 1-й армии белых и Кутепов бросил свои войска на прорыв затягивающегося мешка. Будённовцы были прижаты к заливу Сиваш, а войска Кутепова прорвались в Крым. 26 октября красным удалось прорвать перекопские укрепления белых и Кутепов отдал своим войскам приказ отступать и готовиться к эвакуации. Генерала беспокоил горький опыт новороссийской катастрофы, но организованная заблаговременно Врангелем эвакуация была проведена блестяще. 3 ноября 1920 последние суда покинули Крым, последние четырёхмесячные бои 1-го корпуса на русской земле закончились.

В эмиграции

Командование

Командиры:

• генерал-лейтенант Казанович, Борис Ильич (15 ноября 1918 − 13 января 1919)
• генерал-лейтенант Кутепов, Александр Павлович (13 января 1919 − август 1920)
• генерал-лейтенант Писарев, Пётр Константинович (август 1920 − декабрь 1920)
• генерал-лейтенант Витковский, Владимир Константинович (с 8 декабря 1920).

Начальники штаба:

• полковник Гейдеман, Константин Иванович (19 — 20 ноября 1918; убит)
• генерал-майор Ефимов, Николай Павлович (6 декабря 1918 − март 1919)
• полковник Полеводин, Мануил Христофорович (врио до 10 марта 1919)
• генерал-майор Абутков, Николай Владимирович (с 10 марта 1919)
• генерал-майор Достовалов, Евгений Исакович (май − декабрь 1919)
• генерал-майор Достовалов, Евгений Исакович (декабрь 1919 − апрель 1920)
• генерал-лейтенант Агапеев, Владимир Петрович (сентябрь 1919 − октябрь 1919) ???
• генерал-майор Достовалов, Евгений Исакович (июнь 1920 − октябрь 1920)
• генерал-майор Егоров, Афанасий Ефимович (октябрь 1920 — апрель 1921)
• генерал-майор Штейфон, Борис Александрович (c 25 апреля 1921)
• генерал-майор Бредов, Фёдор Эмильевич (врио с июня 1922).

Инспектор артиллерии:

• генерал-майор Беляев, Иван Тимофеевич (с 17 марта 1919).

См. также

• Вооружённые силы Юга России
• Добровольческая армия в Харькове

Литература и Источники

• Деникин А. И. [militera.lib.ru/memo/russian/denikin_ai2/index.html Очерки русской смуты: — Т. I−V.]. — Париж; Берлин: Изд. Поволоцкого; Слово; Медный всадник, 1921−1926.; М.: «Наука», 1991.; Айрис-пресс, 2006. — (Белая Россия). — ISBN 5-8112-1890-7.
• Врангель П. Н. «Записки»
• Левитов М. Н. [www.dk1868.ru/history/LEVITOV.htm Корниловцы в боях летом−осенью 1919 года]
• Ларионов В. А. [www.dk1868.ru/history/larionov3.htm На Москву]
• Трушнович А. Р. [www.dk1868.ru/history/zap_korn.htm Воспоминания корниловца (1914−1934)]
• Туркул А. В. [www.monarhist-spb.narod.ru/library/Turkul/Turkul-00.htm Дроздовцы в огне: Картины гражданской войны, 1918−1920 гг.]
• Сайт историка С. В. Волкова. [swolkov.ru/books.htm Русское офицерство и Белое движение]

Отрывок, характеризующий 1-й армейский корпус (ВСЮР)

– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.


После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»