1-й Венецианский кинофестиваль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
1-й Венецианский кинофестиваль
Общие сведения
Дата проведения

с 6 по 21 августа 1932 года

Место проведения

Италия Италия, Венеция

 2-й

1-й международный Венецианский кинофестиваль проходил с 6 по 21 августа, 1932 года. Доктор Джекилл и мистер Хайд[1] первый фильм который был показан на фестивале. Награды не вручались, так как состоялся опрос, при котором, определили победителей.





История создания Венецианского кинофестиваля

С определением самого первого кинофестиваля в мире обычно никаких проблем не возникает — безусловно, им является Венецианский международный кинофестиваль, впервые проведенный в 1932 году. Разумеется, история показов искусства в Венеции уходит корнями ещё глубже — в 1895 год, когда в этом городе состоялась первая в мировой истории международная художественная выставка, позже получившая название Венецианская биеннале. Кстати, в те же 30-е годы ХХ века к выставкам достижений художников помимо кино добавились фестивали музыкантов и театралов — и Венеция собрала полный набор искусств. Однако злопыхатели любят припоминать, что инициатором создания кинофорума на острове Лидо близ Венеции стал не кто иной, как Бенито Муссолини. Впрочем, сами венецианцы относятся к вопросам истории достаточно спокойно: да, было такое, и невозможно предположить, что какое-то публичное действие в Италии 1930-х совершалось без ведома Муссолини. Кроме того, они достаточно четко отдают честь реальному организатору, графу Джузеппе Вольпи, который, несмотря на фашистское прошлое, остался в истории кинофестиваля до сих пор: именно в его память учреждены Кубки Вольпи. Именно Венецианский фестиваль стал непосредственным «виновником» появления своих двух соперников — Каннского, организованного французскими кинематографистами в 1939 году, и Римского, основанного всего пять лет назад. И если в Канн французы перебрались не от хорошей жизни — в те годы в Венеции предпочтение отдавалось исключительно немецкому кино, то Римский кинофестиваль был призван сберечь итальянский кинематограф от голливудского кинонашествия. Правда, толком не удалось ни то ни другое: Венеция до сих пор считается наиболее престижной в плане наград, благородно оставив Канну второе место, а в Рим американцы едут не менее охотно, чем в город на островах. С другой стороны, у первого особая судьба — фактически именно с его подачи появились все остальные кинофестивали в мире. Вместе с тем история Венецианского кинофестиваля началась с достаточно неожиданного поворота. На самом первом фестивале приз зрительских симпатий за лучшую режиссуру получила картина «Путёка в жизнь» Николая Экка — фильм о беспризорниках, снятый в СССР. Правда, даже первый приз Венеции, Кубок Муссолини, не всегда получали фильмы из Италии или Германии — так, в 1935 году лучшим иностранным фильмом стала голливудская экранизация «Анны Карениной» с Гретой Гарбо. В 1951 году Венеция вручила «Золотого льва» фильму «Расёмон» японца Акиры Куросавы, показав миру новое японское кино. Именно здесь получил «путёвку в жизнь» итальянский неореализм Висконти и Росселини, фильмы Антониони и Феллини, французская новая волна — Жан-Люк Годар и Ален Рене. Советское кино также регулярно получало награды Венеции: «Садко» Александра Птушко и чеховская «Попрыгунья» Самсона Самсонова получили «Серебряных львов», а в 1962 году киномир узнал Андрея Тарковского, получившего «Золотого льва» за «Иваново детство». В истории Венецианского кинофестиваля были две чёрные полосы. Он прекращался дважды. Впервые это случилось во время Второй мировой войны, когда она пришла на территорию Италии и стало не до кино, а второй раз в конце 60-х, когда в его организацию вмешалось правительство Италии, пытавшееся изменить правила конкурсных программ и в конечном итоге просто отменившее его. Возрождение кинофестиваля в Венеции состоялось лишь в 1979 году, но его организаторы не стали «обнулять» счетчик — как и после войны. Несмотря ни на что, правило — про хорошее и новое — сохраняется до сих пор; более того, по условиям кинофестиваля, фильмы основного конкурса не могут быть раньше показаны публике и не должны ранее участвовать в других фестивалях. Это требование, например, привело к скандалу на российском «Кинотавре-2010», когда фильм «Овсянки» был неожиданно снят с конкурса ради участия в отборе в Венецию. В настоящее время на кинофестивале вручаются призы в основном конкурсе — золотые (лучший фильм) и серебряные (лучший режиссёр) «Львы», Кубки Вольпи за лучшую мужскую и женскую роль, есть приз имени Марчелло Мастроянни лучшему молодому актеру или актрисе. Кроме того, вручаются призы за сценарий или работу оператора, специальный приз жюри. Три режиссёра дважды становились лауреатами «Золотого льва» — это Андре Кайет (1950, 1960), Луи Малль (1980, 1987) и Чжан Имоу (1992, 1999). Дважды приз выигрывали картины из СССР (1962 — «Иваново детство» Андрея Тарковского; 1991 — «Урга» Никиты Михалкова). В 2003 году «Золотой лев» достался российскому фильму «Возвращение» режиссёра Андрея Звягинцева.

Конкурсная программа

Награды

Напишите отзыв о статье "1-й Венецианский кинофестиваль"

Примечания

  1. [www.labiennale.org/en/cinema/history/the30s.html?back=true Venice Film Festival: The 30s work=labiennale.org]. [www.webcitation.org/6B7Ui9Nrw Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].

Ссылки

1-й Венецианский кинофестиваль
1932 год
Преемник:
2-й Венецианский кинофестиваль

Отрывок, характеризующий 1-й Венецианский кинофестиваль

– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.