1-й латышский стрелковый полк
| 1-й латышский стрелковый полк | |
| Годы существования |
6 июля 1941 — ??.08.1941 |
|---|---|
| Страна | |
| Входит в |
придан 10-й стрелковой дивизии |
| Тип | |
| Включает в себя | |
| Численность |
до 1500 |
| Участие в | |
| Командиры | |
| Известные командиры |
А. М. Жунс |
1-й латышский рабочий стрелковый полк — национальное формирование РККА, сформированное из добровольцев, проживавших на территории Латвийской ССР[1].
История
В июле 1941 года ЦК КП(б) Латвии и СНК Латвийской ССР предложили объединить отступившие на эстонскую территорию отряды латвийских добровольцев и ополченцев в два рабочих стрелковых полка. Для выполнения этого поручения от ЦК КП(б) Латвии в Таллин были направлены секретарь ЦК КП(б)Л А. Я. Пельше и Я. Г. Авотинь[2].
Формирование 1-го латышского рабочего стрелкового полка началось 6 июля 1941 года в городе Тырва, оно было продолжено 7 июля в Вильянди и завершено 8 июля 1941 года в Пылтсамаа. Полк был сформирован в результате объединения батальонов Рабочей гвардии и отрядов партийных и советских активистов, в его состав вошли 3-й батальон Рижской рабочей гвардии, Тукумский батальон, Валмиерский батальон, Рижская комсомольская рота и другие отряды и группы[3]. Формирование полка проходило при поддержке ЦК КП(б)Э и командования 8-й армии[2].
Полк был сформирован на основании постановлении СНК СССР от 24 июня 1941 года "Об охране предприятий и учреждений и создании истребительных батальонов"[4].
Общая численность полка составила 1480 человек. Командиром полка стал бывший начальник милиции Тукумского уезда, в прошлом — латышский красный стрелок Аугуст Жунс, комиссаром - Эдуард Либерт[1]. Вооружение полка составляли в основном английские винтовки, также имелось 16 английских ручных пулемётов «Виккерс» и один немецкий пулемёт, который был снят со сбитого самолёта.
Общая численность полка составляла 1 500 человек[5]. В составе полка было много евреев[6].
7 июля 1941 года полк занял Пылтсамаа и в следующие дни действовал побатальонно, вместе с подразделениями РККА обеспечивая охрану путей сообщения в тылах РККА в районе Пикавере - Ариевере - Валли - Коэру от действовавших здесь немецких диверсантов и вооружённых формирований эстонских националистов[4]. В это время полк уничтожил несколько вооружённых групп эстонских националистов.
16 июля 1941 года полк поступил в оперативное подчинение 10-й стрелковой дивизии 10-го стрелкового корпуса РККА[1], 18 июля он получил новое наименование - "1-й латышский стрелковый полк"[4] и стал регулярной частью РККА[3].
В этот же день, 18 июля 1941 года, 1-му латвийскому стрелковому полку поставили задачу: вместе с Валмиерским рабочим батальоном оборонять город Тюри[4].
Также с 18 июля в полк был включён как 4-й батальон полка Валмиерский истребительный батальон под командованием А. Лукашенко численностью в 680 чел.[7]
20 июля 1941 занимавший оборону в районе города Тюри полк впервые вступил в бой с наступавшими войсками 18-й армии вермахта. В ходе этого боя было замечено, что многие мины, выпущенные немецкими войсками, не взрываются. При их изучении было установлено, что вместо взрывчатки мины были заполнены песком; в одной из мин имелась записка «Помогаем, чем можем. Чехословацкие рабочие». Только после того, как противник вышел в тыл полка и возникла угроза окружения, полк начал отход на новые позиции у города Пайде[4].
24 июля 1941 года[3] южнее Пайде полк был атакован, нападение было отбито, но в бою у моста через реку Валге-Йыги погиб командир полка А. М. Жунс. Новым командиром полка стал капитан А. Мельников[4].
В результате наступления немецких войск полк вместе с другими подразделениями РККА оказался в окружении. После трёхдневного перехода вышел к Мустла, где проходила линия фронта, и 2 августа занял боевой рубеж.
В дальнейшем, полк участвовал в обороне Таллина[8]. 5 августа 1941 года полк был размещён на второй линии обороны Таллина в районе населённых пунктов Перила и Кивилоо, на этом участке он находился до 21 августа.
19 августа 1941 года после мощного артиллерийского и миномётного обстрела немецкие войска возобновили наступление на Таллин, личный состав полка снова вступил в бой[4].
24 августа 1941 года немецкие войска начали новое наступление на Таллин. В этот день полк вместе с батальоном морской пехоты занимал оборонительные позиции на шоссе в районе Кейла. За этот день бойцы полка и морские пехотинцы отбили 12 атак[4] и заняли позиции вблизи предместья Таллина Нымме (между Вильяндским шоссе и озером Юлемисте).
Использовался в качестве ударной надежной силы на самых напряженных участках фронта, эта часть из добровольцев была в трудные дни самым надежным формированием.[6]
28 августа 1941 года началась эвакуация советских войск из Таллина, в этот день в составе 10-й стрелковой дивизии полк был погружен на транспорты и военные корабли Балтийского флота и эвакуирован в Кронштадт[4].
Во время перехода из Таллина в Кронштадт через заминированный Финский залив суда подверглись ожесточенной бомбардировке, большая часть полка погибла.[9]
Из 283 оставшихся в строю военнослужащих полка в Кронштадте был сформирован 1-й латышский батальон, который вошёл в состав 62-го стрелкового полка 10-й стрелковой дивизии. Командиром батальона был назначен Ж. К. Фолманис[3][4]. Формирование батальона началось 3 сентября 1941 года в Кронштадте и было завершено 7 сентября 1941 года в Стрельне.
В дальнейшем, батальон участвовал в боях в районе Стрельны[4] и в обороне Ленинграда[3].
Батальон состоял из 237 бойцов (179 латышей, 27 русских, 21 еврей, 4 поляка, 2 белоруса, по одному литовцу, немцу, татарину и эстонцу), в том числе 32 коммунистов и 44 комсомольцев[10].
После боев в районе Петергофа в сентябре 1941 г. в батальоне осталось 50 — 60 человек, их включили в состав 76-го латышского отдельного стрелкового полка (сформированного в сентябре 1941 года из остатков 2-го латышского рабочего добровольческого полка).
Напишите отзыв о статье "1-й латышский стрелковый полк"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Н. А. Кирсанов. По зову Родины. Добровольческие формирования Красной Армии в период Великой Отечественной войны. М., «Мысль», 1974. стр.14-15
- ↑ 1 2 Советская Латвия / редколл., гл. ред. П. П. Еран. Рига, Главная редакция энциклопедий, 1985. стр.281
- ↑ 1 2 3 4 5 Советская Латвия / редколл., гл. ред. П. П. Еран. Рига, Главная редакция энциклопедий, 1985. стр.225-226
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Борьба за Советскую Прибалтику в Великой Отечественной войне 1941-1945 (в 3-х книгах). Книга 1. Рига, «Лиесма», 1966. стр.113-116
- ↑ [www.litmir.net/br/?b=168045&p=11 Мощанский И. Б. — Запад — Восток, ООО "Издательский дом «Вече», Москва, 2010]
- ↑ 1 2 Арон Шнеер — [www.jewniverse.ru/RED/Shneyer/glava6kr_ar%5B2%5D.htm#_ftn18 Плен]
- ↑ данный батальон был сформирован в конце июня из партийного актива и борцов за установление советской власти в Валмиере и в её уезде. Принимал участие в эвакуации материальных ценностей Валмиеры, доставил для дальнейшей эвакуации в глубь СССР обоз в 150 подвод и крупное стадо скота.
- ↑ Таллина оборона 1941 // Советская военная энциклопедия. / ред. Н. В. Огарков. том 7. М., Воениздат, 1979. стр.643-645
- ↑ Латвийские евреи-воины, погибшие в борьбе с нацизмом 1941—1945. Книга памяти. Составитель С. Аролович. Рига, 1997, с. 4.
- ↑ В. И. Савченко. Латышские формирования советской армии на фронтах Великой Отечественной войны. Рига, 1975. С. 85
Литература
- В. И. Савченко, Латышские формирования советской армии на фронтах Великой Отечественной войны. Рига, 1975. С. 85.
- И. Б. Мощанский, Запад — Восток, ООО «Издательский дом „Вече“», Москва, 2010
Отрывок, характеризующий 1-й латышский стрелковый полк
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
