1-й танковый корпус

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; background-color: #BDB76B" colspan="2"> Боевой путь </td></tr>
<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; background-color: #BDB76B" colspan="2"> 1-й танковый Инстербургский Краснознамённый корпус (1тк) </td></tr>
Награды:
Почётные наименования: Инстербургский
Войска: сухопутные войска
Род войск:
танковые войска
Формирование: 31 марта 1942
Расформирование (преобразование): 10 июня 1945
Преемник: 1-я танковая Истербургская Краснознаменная дивизия
Великая Отечественная война

1-й танковый Инстербургский Краснознамённый корпус — воинское формирование РККА ВС СССР в годы Великой Отечественной войны.





Боевой путь

Согласно директиве НКО № 724218сс от 31 марта 1942 года 1-й танковый корпус начал формироваться в Москве и Липецке. Костяк корпуса составила 1-я гвардейская танковая бригада (в то время воевала восточнее Гжатска в составе 5-й армии генерала Л. А. Говорова), командир которой М. Е. Катуков вскоре был назначен командиром формируемого 1-го танкового корпуса. Комиссаром корпуса был назначен В. Р. Бойко, а начальником штаба — майор Никитин, который до этого командовал штабом 1-й гвардейской танковой бригады[1]. Кроме того, в подчинение Катукова передавались 89-я бригада тяжёлых танков КВ под командованием Юрова, 49-я танковая бригада Черниенко и 1-я мотострелковая бригада Мельникова. Всего в корпусе должно было быть 24 танка КВ, 88 танков Т-34 и 69 лёгких танков, что в то время представляло собой значительную силу[1].

В течение апреля к прибывшей в Липецк 1-й гвардейской танковой бригаде присоединились остальные бригады, таким образом к концу апреля 1942 года укомплектование корпуса закончилось, а личный состав приступил к боевой учёбе[1].

С 21 апреля 1942 года директивой Ставки ВГК № 170284 от 20 апреля 1942 года 1-й танковый корпус, вместе с 3-м и 4-м танковыми корпусами передан в состав Брянского фронта. Соединения и части корпуса заняли позиции в деревнях севернее города Ливны Орловской области[1].

C сентября 1942 года командующим 1 тк назначен Бутков, Василий Васильевич.

С 1 ноября по 20 декабря 1942 года корпус принимал участие в Сталинградской битве. В тяжёлых боях нанёс поражение 48-му танковому корпусу противника. В течение 21-22 ноября с боями прошёл более 80 км, разгромив при этом румынскую 1-ю танковую дивизию и остатки 22-й танковой дивизии вермахта. 23 ноября мотострелковая бригада из состава корпуса ворвалась на станцию Чир, перекрыв таким образом железную дорогу, являвшуюся главной артерией снабжения сталинградской группировки противника.

На 23 ноября в составе корпуса оставалось 30 танков из 136.

29 декабря 1-й танковый корпус 2-й гвардейской армии освободил Котельниково.

Затем после четырёхмесячного отдыха корпус действовал в составе 11-й гвардейской армии в боях севернее Орла. До конца войны в составе этой же армии корпус участвовал в операциях на 1-м Прибалтийском и 3-м Белорусском фронтах[1].

Приказом НКО СССР № 0013 от 10 июня 1945 корпус переформирован в 1-ю танковую Истербургскую Краснознаменную дивизию[1] с местом дислокации — Калининград, Корнево, Мамоново Калининградской области. После расформирования дивизии созданная на её основе войсковая часть находится в подчинении Краснознамённого Балтийского флота. Боевые знамёна корпуса и входивших в него частей хранятся в Музее Вооружённых Сил в Москве[2].

Состав

На конец апреля 1942 года[1]:

На вооружении корпуса находилось 24 танка КВ, 88 танков Т-34 и 69 лёгких танков[1].

В июне 1942 года вместо 49-й в его состав вошла 117-я танковая бригада[1].

С середины осени 1942 года и до конца войны 1-я гвардейская танковая бригада и 1-я мотострелковая бригада убыли в состав 3-го механизированного корпуса, а взамен прибыли 159-я танковая и 44-я мотострелковая бригады[1]:

На 12 январь 1945 года (резерв 3-го Белорусского фронта) — 172 танков и САУ (и ещё 4 в ремонте), в том числе: 117 Т-34 (плюс 4 в ремонте), 21 СУ-76, 13 СУ-85, 21 ИСУ-122[3].

Подчинение

Командиры

  1. Генерал-майор танковых войск Катуков Михаил Ефимович (31 марта 1942 — 18 сентября 1942);
  2. Генерал-майор танковых войск (с 7 июня 1943 — генерал-лейтенант танковых войск) Бутков Василий Васильевич (19 сентября 1942 — 11 мая 1945)

Награды и почётные наименования

  • Инстербургский — в ознаменование одержанной победы и отличие в боях за овладение городом Инстербург. Приказ Верховного Главнокомандующего № 026 от 19.02.1945 года.
  • Орден Красного Знамени — за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество.Указ Президиума Верховного Совета СССР от ??.

Отличившиеся воины

Управление корпуса:

89-я танковая Тильзитская орденов Суворова и Кутузова бригада :

117-я танковая Унечская Краснознамённая ордена Суворова бригада:

159-я танковая Полоцкая ордена Ленина Краснознамённая орденов Суворова и Кутузова бригада:

44-я мотострелковая Полоцкая Краснознамённая орденов Суворова и Кутузова бригада:

  • Афанасьев, Сергей Владимирович, красноармеец — пулемётчик 9-й стрелковой роты 3-го мотострелкового батальона. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24.03.1945 года.
  • Выдренко, Дмитрий Александрович, красноармеец — замковый 57 мм противотанковой пушки 3-го мотострелкового батальона. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24.03.1945 года.
  • Иванов, Георгий Яковлевич, младший сержант — заряжающий орудия истребительно-противотанковой артиллерийской батареи. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24.03.1945 года.
  • Сергеев, Михаил Егорович, красноармеец — заряжающий орудия 3-го мотострелкового батальона. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24.03.1945 года.
  • Серяков, Пётр Прохорович, старший сержант — командир противотанкового орудия мотострелкового батальона. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24.03.1945 года. Звание присвоено посмертно.
  • Фёдоров, Валентин Витальевич, младший сержант — наводчик орудия истребительно-противотанковой артиллерийской батареи. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 24.03.1945 года.

354-й гвардейский тяжелый самоходно-артиллерийский Тильзитский Краснознамённый ордена Кутузова полк:

  • Сибиряков, Алексей Порфирьевич, гвардии старший лейтенант — командир батареи. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 29.06.1945 года. Звание присвоено посмертно.

Память

Напишите отзыв о статье "1-й танковый корпус"

Литература

  • П. И. Кириченко. [militera.lib.ru/h/kirichenko_pi/ Первым всегда трудно. Боевой путь 1-го танкового Инстербургского Краснознаменного корпуса.] — М.: Яуза, Эксмо, 2007.
  • Фронтовая иллюстрация 2005. № 1. Е. Шиловский. Штурм Кенигсберга. январь — апрель 1945 года. М.: Издательство «Стратегия КМ», 2002.

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 [tankfront.ru/ussr/tk/tk01.html 1-й танковый корпус] на сайте [tankfront.ru tankfront.ru]
  2. П. И. Кириченко. С. 348.
  3. [tankfront.ru/ussr/tk/tk01.html 1-й танковый корпус] на сайте [tankfront.ru tankfront.ru] со ссылкой на: Штурм Кёнигсберга. С. 6.
  4. [www.intomoscow.ru/photo.html?id=32682 Intomoscow. Путеводитель по Москве]

Ссылки

  • [tankfront.ru/ussr/tk/tk01.html 1-й танковый корпус] на сайте [tankfront.ru tankfront.ru].


Отрывок, характеризующий 1-й танковый корпус

«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.