1-я танковая дивизия (1-го формирования)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «1-я танковая бригада»)
Перейти к: навигация, поиск
<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; background-color: #BDB76B" colspan="2"> Боевой путь </td></tr>
<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; background-color: #BDB76B" colspan="2"> 1-я танковая дивизия </td></tr>
Награды:
Войска: сухопутные
Род войск: автобронетанковые
Формирование: июнь 1940
Расформирование (преобразование): 20 сентября 1941
Предшественник: 20-я тяжёлая танковая бригада
1-я легкотанковая бригада
34-я легкотанковая бригада
210-й химический танковый батальон
25-я кавалерийская дивизия
15-я стрелково-пулемётная бригада
Преемник: 123-я танковая бригада
51-й отдельный танковый батальон
106-й отдельный танковый батальон
107-й отдельный танковый батальон
отдельный танковый батальон 8-й армии
1941: Оборона Карелии
1941: Оборона Ленинграда
Всего 1-я танковая дивизия (СССР) формировалась 2 раза. См. список других формирований

1-я танковая дивизия — воинское соединение СССР в Великой Отечественной войне.





История

Дивизия формировалась в лагере Струги Красные с июня 1940 года. 1-й танковый полк дивизии формировался из остатков 34-й легкотанковой бригады, 1-го танкового батальона 1-й легкотанковой бригады, 91-го танкового батальона 20-й тяжёлой танковой бригады, 210-го химического танкового батальона. 2-й танковый полк на базе 4-го и 8-го танковых батальонов 1-й легкотанковой бригады, 17-го танкового полка 25-й кавалерийской дивизии, 95-го танкового батальона 20-й тяжёлой танковой бригады. Артиллерийский полк создавался из конно-артиллерийского дивизиона 25-й кавалерийской дивизии, мотострелковый — из 15-й стрелково-пулемётной бригады и кавалерийского полка 25-й кавалерийской дивизии. Конно-зенитный дивизион той же дивизии был реорганизован в 1-й зенитно-артиллерийский дивизион. Вышеназванные части, послужившие базой для формирования частей 1-й танковой дивизии, принимали участие в советско-финской войне (1939—1940).

К началу Великой отечественной войны 1-й и 2-й танковые полки дивизии должны были иметь по штатам, принятым в апреле 1941 года, 375 танков всех типов и 56 бронемашин. При этом к 22 июня эти полки были укомплектованы в основном устаревшей матчастью — танками БТ-5, БТ-7, Т-26, ОТ-130, Т-28, бронемашинами БА-10 и БА-20, а также несколькими танками Т-50. Численность средних танков Т-34 была ниже штатной. Ударную мощь дивизии значительно усилили 24 танка КВ-1, полученные в июле 1940 года. Танковые, 1-й мотострелковый и 1-й артиллерийский полки дивизии были почти полностью механизированы: имелись не только тягачи «Коминтерн» и «Комсомолец», грузовики ГАЗ-АА, ГАЗ-3А, ЗИС-5, ЗИС-6, но и полевые бензоцистерны, мастерские, хлебопекарни, рефрижераторы, душевые и даже передвижной дивизионный клуб[1].

После советско-финской войны вернулась в Псков, находясь в составе 1-го механизированного корпуса и являясь при этом образцово-показательной танковой дивизией РККА.

В действующей армии с 22.06.1941 по 20.09.1941.

17.06.1941 в штаб корпуса поступил приказ начальника штаба Ленинградского военного округа генерал-майора Никишева об отправке дивизии в район Алакуртти и исключении её из состава корпуса. Данная переброска дивизии на, в общем-то, второстепенное направление непосредственно перед началом войны, даёт пищу для размышлений многих историков на тему возможно планируемого удара РККА по Финляндии, также на тему малой осведомлённости руководства СССР о войне с Германией и т. п. Однозначной причины переброски дивизии до сих пор не установлено, наиболее вероятной кажется причина отражения удара вражеских войск и последующего контрудара, с выходом дивизии к побережью Ботнического залива.

В течение 18-19.06.1941 года дивизия отправлялась эшелонами со станции Березки и к 22.06.1941 практически полностью сосредоточилась на станциях Алакуртти и Кайрала, отдельные части попали при разгрузке под авиаудар. К 26.06.1941 дивизия сосредоточилась в полном составе в районе станции Алакуртти, озера Сари-Ярви, восточных скатов горы Кустовара и предназначалсь для совместных действий с 42-м стрелковым корпусом. Главные силы дивизии находились в районе Алакуртти, кроме того отдельные части (2-й танковый батальон 1-го танкового полка) были выделены для взаимодействия со 122-й стрелковой дивизией, мотострелковый полк прикрывал левый фланг корпуса.

28.06.1941 года 2-й танковый полк сосредоточился в 1,5 километрах южнее Алакуртти, исключая 3-й батальон, отбывший в резерв штаба армии и направленный в район Кандалакши.

04.07.1941 по приказу Жукова было предписано погрузить дивизию без одного полка в эшелоны и отправить в район Красногвардейска, с отправкой всей тяжёлой бронетехники. Однако этот приказ командование армии не торопилось выполнять.

04.07.1941 2-й танковый батальон из 1-го танкового полка и один батальон из состава мотострелкового полка участвовали в контратаке на правом фланге корпуса, в целом, не имея успеха. 06.07.1941 вновь части дивизии принимали участие в бою, но в условиях лесисто-болотистой местности вынуждены были атаковать малыми группами.

С 07.07.1941 года обороняет полосу в районе Юнааиванселька, Витхарью, Кусизара, до 14.07.1941 ведёт частные бои силами 1-го танкового полка, 2-й танковый полк в этих боях не участвовал.

14.07.1941 пришёл повторный приказ об отправке дивизии. Однако в корпусе оставляли по 5-6 танков в каждой стрелковой дивизии. На основе отправленного в Кандалакшу 3-го батальона 1-го танкового полка и из этих танков 09.08.1941 года был сформирован 107-й отдельный танковый батальон. 1-й мотострелковый полк вообще не мог быть отправлен, потому что был втянут в бои на левом фланге корпуса, вёл бои вплоть до октября 1941 года, понёс большие потери, отведён в Кандалакшу где впоследствии был переформирован в 1046-й стрелковый полк 289-й стрелковой дивизии

17.07.1941 года эшелоны с дивизией (без 3-го батальона 2-го танкового полка, 1-го мотострелкового полка, 3-го батальона 1-го танкового полка) отправились через Петрозаводск на Ленинград. Дивизия оставила из-за технических неисправностей в Алакуртти 2 КВ-1, 23 БТ-7, 10 Т-26 и в Кандалакше — 30 БТ. За время боёв безвозвратные потери дивизии составили 33 БТ, 1 Т-26, 3 БА-10.

18.07.1941 в Петрозаводске был остановлен и разгружен 3-й танковый батальон 2-го танкового полка, а затем из Красногвардейска были возвращены оставшиеся два батальона, таким образом, весь 2-й танковый полк остался в Карелии. Эти приказы уже отдавал Ворошилов, в то время командующий Северным фронтом. В конце июля 1941 года 3-й танковый батальон 2-го танкового полка был передан в Суоярвскую оперативную группу, а 1-й и 2-й — в Петрозаводскую оперативную группу.

1-й танковый полк и другие подразделения дивизии, переброшенные из Заполярья 18.07.1941 сосредоточились в районе посёлка Рошаля, 21.07.1941 сосредоточились в районе Кикерино — Волосово,

а с 22.07.1941 — передислоцировалась в район Большие Корчаны, Пружицы, Ильеши, Гомонтово.

31.07.1941 вновь передислоцирована в район Коростелево, Скворицы, Большие Черницы. В начале августа дивизия дислоцировалась в Войсковицы, Мал. Парицы, Скворицы, Шпаньково и находилась в резерве фронта.

23.07.1941 года 2-й танковый полк двухбатальонного состава в районе Палалахты пошёл в наступление по дороге Кутчезеро — Ведлозеро, имея в составе 4 КВ-1, 13 Т-28, 29 БТ-7, 57 БТ-5, 32 Т-26, в том числе 23 огнеметных, 19 бронемашин БА-10 и БА-20, до 200 автомашин. Наступление полка поддерживал 24-й мотострелковый полк НКВД. Часть сил была брошена в обходной маневр на Савиново и Куккозеро. Наступление захлебнулось и было продолжено только в начале августа, силами полка и 272-й стрелковой дивизии. Наступление также имело частный успех, наступающие войска продвинулись на 5-15 километров. После наступления финских частей, остатки полка отошли к Петрозаводску и приняли участие в его обороне.

В начале августа 1941 года 1-й батальон в течение трёх суток удерживает станцию Котлы, обеспечивая отправку скопившихся грузов, затем совершив марш, передислоцировался в лес западнее Ильеши, где находились основные подразделения дивизии. Батальон был пополнен 12-ю танками КВ.

Вечером 10.08.1941 переброшена в район Большие Корчаны, совхоз Озертицы.

11.08.1941 полк получил приказание сосредоточиться в районе Шадырицы, по дороге попал в засаду, потерял 11 КВ, 8 БТ-2, 9 БТ-7, 2 БА-10.

12.08.1941 дивизия перешла к обороне в районе Выползово, Кряково, Неревицы, Лелино, имея эшелонированную оборону танковыми засадами. В этот момент дивизия насчитывала 58 исправных танков из них 4 Т-28 и 7 КВ-1. С 12 по 15 августа 1-я танковая дивизия уничтожила 103 танка, 12 орудий и до 2-х батальонов пехоты. Потери дивизии за этот период составили: 6 танков КВ-1, 4 Т-28, 32 БТ-7, 6 Т-50, 4 Т-26 и 7 бронемашин[2]. После этого дивизия использовалась в обороне мелкими группами, придаваемыми пехотным подразделениям, и отходила к Красногвардейску.

С 16.08.1941 по 31.08.1941 дивизия, получив пополнение, методом подвижных танковых засад вела упорные сдерживающие бои с превосходящими силами противника, в результате чего уничтожила до батальона пехоты, 77 танков, 7 орудий, 2 миномета, 4 самолета. В том числе 43 танка были подбиты ротой старшего лейтенанта З. Г. Колобанова 20 августа 1941 года. Потери дивизии за этот период составили 11 танков КВ-1, 4 Т-28, 3 БТ-7, 1 Т-34, 8 Т-26, огнеметный Т-26, 2 БА.

С 18.08.1941 года дивизия переформировывается и пополняется. Ещё с конца июля в составе дивизии был образован 2-й танковый полк 2-го формирования. Он действовал в районе Кингисеппа, отступал к Копорье и затем на Ораниенбаумский плацдарм, где 24.10.1941 года переформирован в отдельный танковый батальон 8-й армии.

20.08.1941 года остатки 2 танкового полка переформированы в 51-й отдельный танковый батальон и 106-й отдельный танковый батальон.

В начале сентября 1941 года дивизия оборонялась на юго-восточных подступах к Красногвардейску, имея в составе 20 КВ-1. В середине сентября 1941 года оборонялась на рубеже Лигово — Пулково, действуя, в частности совместно с 70-й стрелковой дивизией.

20.09.1941 года в блокадном Ленинграде дивизия расформирована, личный состав поступил на формирование 123-й танковой бригады.

Полное название

1-я танковая Краснознамённая дивизия

Состав

  • 1-й танковый полк
  • 2-й танковый полк (1-го формирования) — до 18.07.1941
  • 2-й танковый полк (2-го формирования) — с 29.07.1941
  • 1-й мотострелковый полк — до 17.07.1941
  • 1-й гаубичный артиллерийский полк
  • 1-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион
  • 1-й разведывательный батальон
  • 1-й понтонно-мостовой батальон
  • 1-й отдельный батальон связи
  • 1-й медико-санитарный батальон
  • 1-й автотранспортный батальон
  • 1-й ремонтно-восстановительный батальон
  • 1-я рота регулирования
  • 1-й полевой хлебозавод
  • 63-я полевая почтовая станция
  • 204-я полевая касса Госбанка

Укомплектованность

  • на июнь 1941 года — 370 танков, БТ-5 — 89, БТ-7 — 176, Т-26 — 18, огнемётных Т-26 — 50 (по другим данным всего 105 Т-26), Т-28 — 38 и 53 бронемашины.
  • на 01.07.1941 — всего 340 танков (30 Т-28, 199 БТ, 65 Т-26, 40 Т-27). Кроме того позднее дивизия получила 4 КВ-1 и 2 КВ-2.
  • на 11 августа 1941 года — 14 Т-28, 22 КВ различных модификаций, 48 БТ различных модификаций, 12 Т-26 и 7 Т-50.

Подчинение

Дата Фронт (округ) Армия Корпус Дивизия Примечания
22.06.1941 года Северный фронт 14-я армия - - -
01.07.1941 года Северный фронт 14-я армия - - -
10.07.1941 года Северный фронт 14-я армия - - -
01.08.1941 года Северный фронт Кингисеппский участок обороны - - кроме 2-го танкового полка (1ф) в и
1-го мотострелкового полка в 14А.
01.09.1941 года Ленинградский фронт - - - кроме 2-го танкового полка (2ф) в КОГ ЛФ и
1-го мотострелкового полка в 14А
01.10.1941 года - - - - в составе не имеется, кроме 2-го танкового полка (2ф) в
1-го мотострелкового полка в составе 14-й армии
01.11.1941 года - - - - в составе не имеется, кроме 2-го танкового полка (2ф) в

Командиры

Награды и наименования

Награда Дата За что получена
Орден Красного Знамени - по преемственности от 20-й ттбр.

Воины дивизии

Награда Ф. И. О. Должность Звание Дата награждения Примечания
Борисов, Александр Михайлович командир танка 2-го танкового батальона 1-го танкового полка старший сержант 22 июля 1941 Умер от ран 5 августа 1941 года.
Колобанов, Зиновий Григорьевич командир роты 1-го танкового батальона 1-го танкового полка лейтенант 7 февраля 1942 Советский танковый ас.

Напишите отзыв о статье "1-я танковая дивизия (1-го формирования)"

Примечания

  1. [samsv.narod.ru/Div/Td/td001_1/default.html 1-я Краснознамённая танковая дивизия] на сайте клуба «Память» Воронежского государственного университета, со ссылкой на: Военный вестник. Сентябрь 2000 г., № 9
  2. Мощанский И., Хохлов И. 2 // Невский бастион. Ленинградская стратегическая оборонительная операция 10 июля - 30 сентября 1941 года. — Военная летопись. — М.: БТВ-МН, 2002. — С. 28. — 2 000 экз. — ISBN 5-94889-018-X.

Литература

Ссылки

  • [mechcorps.rkka.ru/files/mechcorps/pages/1_meh.htm 1-й механизированный корпус]
  • [www.soldat.ru/doc/perechen Перечень № 6 кавалерйиских, танковых, воздушно-десантных, дивизий и управлений артиллерийских, зенитно-артиллерийских, миномётных, авиационных и истребительных дивизий, входивших в состав действующей армии в годы Великой Отечественной войны 1941—1945]


Отрывок, характеризующий 1-я танковая дивизия (1-го формирования)

– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.