100 mm/47 OTO Mod. 1924/1927/1928

100-мм/47 корабельная универсальноа пушка Mod. 1924/1927/1928

100 mm/47 OTO Mod. 1924/1927/1928
100-мм/47 корабельная универсальная пушка Mod. 1928 на крейсере «Красный Кавказ»
История производства
Годы производства:	c 1930
Производитель:	OTO
История службы
Годы эксплуатации:	с 1930
Состояло на вооружении:	Королевские ВМС Италии Италия Италия ВМФ СССР
Войны и конфликты:	Вторая мировая война
Характеристики орудия
Калибр, мм:	100
Длина ствола, мм/калибров:	4985/49,85
Длина канала ствола, мм:	4700
Объём каморы, дм³:	7,76
Тип затвора:	горизонтально-клиновой
Масса ствола с затвором, кг:	2195
Масса снаряда, кг:	13,75
Начальная скорость снаряда, м/с:	840
Принцип заряжания:	унитарное
Скорострельность, выстрелов в минуту:	8 — 10
Характеристики артустановки
Общая масса АУ, кг:	15 000
Расстояние между осями орудий, мм:	440
Угол подъёма ствола, °:	-5/+85
Угол поворота, °:	-175/+175
Максимальная скорость вертикального наведения, °/с:	7
Максимальная скорость горизонтального наведения, °/с:	13
Максимальная дальность стрельбы, м:	15 240 (+45°)
Досягаемость по высоте, м:	8500
Бронирование:	8
Расчёт установки, чел.:	16

100 mm/47 Mod. OTO 1924/1927/1928 — 100-миллиметровое корабельное универсальное артиллерийское орудие, разработанное и производившееся в Италии. Состояло на вооружении Королевских ВМС Италии. Было спроектирована в 1910 году чешской компанией Škoda как орудие 10cm/50 K11 для вооружения кораблей австро-венгерского флота и активно применялось в годы Первой мировой войны. В 1920 году образцами этих орудий завладели итальянцы и было принято решение создать на его основе зенитное орудие для кораблей итальянского флота. Производство осуществлялось компанией OTO. Применялись на лёгких крейсерах типов «Альберико да Барбиано», «Луиджи Кадорна», «Раймондо Монтекукколи», «Дюка д’Аоста», «Джузеппе Гарибальди», тяжёлых крейсерах типа «Тренто», «Зара», а также «Больцано». Кроме того, использовалось советским флотом на лёгких крейсерах «Червона Украина», «Красный Крым» и «Красный Кавказ». К началу Второй мировой войны считалось устаревшим.

На базе этого орудия была разработана 100-мм/47 пушка на упрощенном станке, для вооружения миноносцев, не имевшая возможности ведения зенитного огня.

История создания

По условиях Сен-Жерменского мирного договора 1919 года, флот бывшей Австро-Венгрии делился между странами-победителями. В результате, итальянский флот в 1920 году получил свою долю трофейных кораблей. В их числе были лёгкие крейсера «Сайда» и «Гельголанд», принадлежавшие к типу «Новара», а также семь эскадренных миноносцев типа «Татра». Основным вооружением этих кораблей было 100-мм пушка 10cm/50 K11, разработанная чешской фирмой Skoda. Орудие специально создавалось для вооружения лёгких кораблей и считалось весьма удачным. Оно имело высокую дульную энергию, а небольшая высота цапф, в сочетании с горизонтально-клиновым затвором и унитарным патроном, обеспечивали значительную практическую скорострельность. В целом, в своей категории, пушка несколько уступало только русскому 102-мм/60 орудию.

Характеристики орудия 10cm/50 K11
калибр, мм	100
длина ствола, калибров	50
масса орудия, кг	2020
масса установки, кг	4750/7240
скорострельность, в/мин	8 — 10
вес снаряда, кг	13,75
вес унитарного патрона, кг	26,2
угол возвышения,°	—4/+14
начальная скорость, м/с	880
дальность стрельбы, м	11 000

Орудие 10cm/50 K11 произвело хорошее впечатление на итальянских военных моряков и было принято решение воспроизвести его для собственного флота. Работы были поручены компании OTO.

Конструкция орудия

Пушка 10cm/50 K11 была скопирована компанией OTO в 1924 году и запущена в серийное производство. Известны три модели этого орудия, самым распространённым стала Mod. 1927. Конструкция самого орудия осталась практически без изменений, итальянским изготовителем был лишь введен лейнер. Живучесть ствола составляла 500 выстрелов. Подача патронов была ручной, но заряжание облегчалось наличием пневматического досылателя.

Однако орудие устанавливалось на станки принципиально новой модели. Спаренная установка была сконструирована инженер-генералом итальянского флота Эудженио Минизини. Масса установки достигала 15 тонн и она снабжалась массивным броневым щитом толщиной 8 мм. Углы вертикального наведения колебались от —5° до +85°. Горизонтальное наведение было круговым, но на кораблях ограничивалось надстройками. Оригинальной особенностью установки стала конструкция лафета. Для преодоления известной проблемы зенитных орудий — трудностей заряжания на малых углах возвышения из-за большой высоты цапф, Э. Минизини сделал их высоту переменной. При положении ствола в диапазоне —5°…+25° высота оси цапф оставалась неизменной и равнялась 1,42 м. При дальнейшем подъеме ствола возрастала и высота оси цапф, достигая 2,32 м при возвышении ствола свыше +50°. Такое решение, с одной стороны, делало установку универсальной, с другой — усложняло и утяжеляло конструкцию.

Измерения дальности до цели производилось с помощью оптического дальномера OG-3 производства компании «Галилео». Дальномер был стереоскопическим, с базой 3 м и обеспечивал измерения на дальности от 8 до 140 кабельтов. Качество этого прибора оценивалось как весьма низкое. Общей проблемой управления зенитным огнём всех итальянских кораблей стало большое время реакции: электромеханические вычислители работали слишком медленно и не выдавали нужных значений упреждения.

Оценка проекта

По меркам 1920-х годов, орудие являлось мощным и эффективным средством ПВО, способным поставить солидную огневую завесу против тихоходных самолётов-бипланов того времени. Однако к началу Второй мировой войны орудие явно устарело. Скорострельность уже считалась недостаточной, а скорости наведения теперь не соответствовали скоростным самолётам. С учётом неэффективной системы управления огнём, это делало зенитные свойства орудия не соответствующими задачам. Сознавая сложившуюся ситуацию, итальянские моряки начали частично заменять 100-мм орудия на 37-мм зенитные автоматы, а также инициировали разработку нового зенитного орудия 90 mm/50 Mod. 1938/1939.

При сравнении итальянского орудия с аналогичными артсистемами флотов других морских держав, можно отметить, что по своим характеристикам оно примерно соответствовало французскому универсальному орудию 100 mm/45 Model 1930 и, до некоторой степени, британскому 102-мм орудию 4"/45 QF Mark XVI. Однако и французская и британская системы к началу войны выглядели устаревшими. При сравнении с наиболее совершенными универсальными орудиями подобного калибра, заметно отставание итальянской модели. Немецкая 10.5 cm/65 SKC/33 и японская Type 98 отличались превосходными баллистическими характеристиками, высокой скорострельностью, значительными скоростями наведения. Система управления огнём этих орудий также явно отличалась от итальянской в лучшую сторону. Кроме того, немецкая установка имела стабилизацию в трех плоскостях, а японская размещалась в полноценной башне.

Сравнительные характеристики универсальных орудий калибра 100—105 мм времен Второй мировой войны
орудие	100 mm/47 OTO Mod. 1928 Италия Италия		10.5 cm/65 SKC/33 Третий рейх Третий рейх	4"/45 Mk. XVI Великобритания Великобритания	100 mm/45 Model 1930 Франция Франция	10 cm/65 Type 98 Япония Япония	Б-34 СССР СССР
калибр, мм	100		105	102	100	100	100
длина ствола, калибров	47		65	45	45	65	56
масса орудия, кг	2195		4560	2039	1620	3053	4010
масса установки, кг	15 000		27 055	16 816	13 500	34 500	12 500
количество стволов в установке	2		2	2	2	2	1
скорострельность, в/мин на ствол	8 — 10		15—18	12	10	15—21	15
вес снаряда, кг	13,75		15,1	15,88	13,5	13	15,8
скорость наведения, вертикальная/горизонтальная, °	7/13		12/8,5	?/?	?/?	16/12	20/25
угол возвышения,°	-5/+85		-10/+80	-10/+80	-10/+80	-10/+90	-5/+85
начальная скорость, м/с	840		900	811	780	1000	910
дальность стрельбы, м	15 240		17 700	18 150	15 900	19 500	22 000
досягаемость по высоте, м	8500		12 500	11 890	10 000	13 000	15 000 (10 000 )

См. также

• Прибор управления зенитным огнём

Ссылки

[www.navweaps.com/Weapons/WNIT_39-47_m1924.htm 100 mm/47 Models 1924, 1927 and 1928]

Литература

• Campbell J. Naval weapons of World War Two. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1985. — ISBN 0-87021-459-4.

Отрывок, характеризующий 100 mm/47 OTO Mod. 1924/1927/1928

«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.