105 год до н. э.
Поделись знанием:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
(перенаправлено с «105 до н. э.»)
Годы |
---|
109 до н. э. · 108 до н. э. · 107 до н. э. · 106 до н. э. — 105 до н. э. — 104 до н. э. · 103 до н. э. · 102 до н. э. · 101 до н. э. |
Десятилетия |
120-е до н. э. · 110-е до н. э. — 100-е до н. э. — 90-е до н. э. · 80-е до н. э. |
Века |
III век до н. э. — II век до н. э. — I век до н. э. |
Содержание
События
Римская Республика
- Консулы Публий Рутилий Руф (плебей) и Гней Маллий Максим (патриций).
- Югурта бежит к Бокху. Бокх выдает Югурту Сулле. Конец Югуртинской войны. Часть Нумидии отдана Бокху, часть — Гауде, внуку Массиниссы.
- 6 октября в Битве при Араузионе кимвры и тевтоны уничтожают римскую армию под командованием проконсула Квинта Сервилия Цепиона и консула Гнея Маллия Максима. Крупнейшее поражение римлян со времен Битвы при Каннах.
- Тевтоны и кимвры направляются в Испанию.
- За поражение при Араузионе Квинт Цепион лишен проконсульских полномочий и права заседать в Сенате.
- Во главе армии поставлен Гай Марий.
Азия
- Митридат II, царь Парфии, наносит тяжелое поражение армянам.
- Митридат VI заключает союз с царём Вифинии Никомедом III. Они захватывают Пафлагонию и Галатию.
- В Сирии возобновляется гражданская война между Антиохом Грипом и Антиохом Кизикеном.
Китай
- Ушилу становится шаньюем хунну. Заговор «великого дуюя» против шаньюя. Дуюй ориентировался на поддержку У-ди.
- Посол Чэ Лин убит в Фергане.
Родились
Скончались
- Увэй — шаньюй Хунну.
- Марк Аврелий Скавр — консул-суффект 108 года до н. э. Взят в плен кимврами в битве при Араузионе и заживо сожжен.
Напишите отзыв о статье "105 год до н. э."
Литература
- Б.Байер, У. Бирштайн и др. История человечества 2002 ISBN 5-17-012785-5
См. также
Отрывок, характеризующий 105 год до н. э.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.