108-я стрелковая дивизия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
108-я стрелковая дивизия
Награды:

Почётные наименования:

«Бобруйская»

Войска:

сухопутные

Род войск:

пехота

Формирование:

1939

Боевой путь

1941:
Белоруссия, Смоленская область, Московская область
1942:
Московская область, Смоленская область
1943:
Смоленская область, Орловская область, Брянская область, Белоруссия
1944:
Белоруссия, Польша
1945:
Польша, Германия

108-я стрелковая Бобруйская ордена Ленина Краснознамённая дивизия — войсковое соединение СССР в Великой Отечественной войне.

Период нахождения 108-й стрелковой дивизии в действующей армии в ходе Великой Отечественной войны с 22 июня 1941 года по 9 мая 1945 года[1].

Дивизия сформирована в 1939 году и входила в 44-й стрелковый корпус резерва Западного фронта, дислоцировалась в Вязьме.





Содержание

Участие в Великой Отечественной войне

Белостокско-Минское сражение (22 июня — 8 июля 1941)

С 15 июня 1941 года 108 стрелковая дивизия в составе 44-го стрелкового корпуса 13-й армии начала перебазирование в район в район Заславль, Ждановичи. 22 июня дивизия сосредотачивалась в районе Колодищи, восточнее Минск[2].

24 июня дивизия в составе двух полков (407 и 444 сп), одного дивизиона 575 артиллерийского полка и приданного 3-го дивизиона 49 корпусного артиллерийского полка выступила для занятия обороны в Минском УР на участке Красное, Дзержинск, Станьково шириною полосы обороны в 40 километров[3]. Третий полк дивизии (539 сп) продолжал перегруппировку в район Минска, значительная часть артиллерии и противотанковых средств дивизии находились в распоряжении командира 44 стрелкового корпуса, соединение было не полностью обеспечено боеприпасами и имуществом, а уже выгруженные запасы на станции Ратомка своими транспортными средствами, еще не полученными по мобилизации, дивизия доставить не могла. Прибывший к 27 июня 539 сп 108 сд, отдельно от основных сил дивизии, занял оборону по правому берегу реки Птичь по рубежу Озеры, Волковичи, Лецковщина с задачей не допустить прорыва противника к Минску с юго-западного направления[4]. С утра 27 июня части 2 и 44 стрелковых корпусов, в том числе 108 стрелковая дивизия были подчинены 13 армии, командующий которой генерал-лейтенант Филатов П.М. довел задачу Народного комиссара обороны: Минск не в коем случае не сдавать, даже при условии полного окружения войск его обороняющих[5].

С утра 28 июня позиции 444 сп 108 сд в районе Дзержинск были атакованы частями 2-й немецкой танковой группы. К середине дня танки противника наступая из района Дзержинск прорвали оборону 108 сд, уничтожили артиллерийский дивизион 575 артиллерийского полка и приданный 3-й дивизион 49 корпусного артиллерийского полка. Несколько танков атаковали командный пункт 44 стрелкового корпуса[4].

С вечера 28 июня части 108 стрелковой дивизии вели бои в полном окружении (в т. н. «Минском котле»), без связи с командованием. В ночь на 29 июня командир дивизии генерал-майор А.И.Мавричев вывел остатки дивизии в район Старое Село где занял круговую оборону, отдельные подразделения дивизии продолжали занимать очаговую оборону в районах Дзержинск, Кукшевичи, Станьково, Подгай[6]. В течение дня 29 июня противник активных действий против дивизии не предпринимал, занимаясь сменой частей занявших накануне Минск. 30 июня выходивший из окружения в составе отряда штаба своей армии командующий 3-й армии генерал-лейтенант Кузнецов В. И. объединил под своим командованием остатки 64-й и 108-й стрелковых дивизий и, в связи с бессмысленностью удержания занимаемых позиций после падения Минска принял о прорыве в ночь с 1 на 2 июля соединений из окружения в юго-восточном направлении через Фаниполь, далее в направлении Бобруйск, Гомель[7].

К 1 июля в подчинении командира 108 стреловой дивизии входило около 500 человек из состава 407 стрелкового полка, подразделения противотанкового дивизиона и разведывательного батальона дивизии, около 300 человек от подразделений обеспечения, два уцелевших орудия 49 корпусного артиллерийского полка, около 120 человек пограничных войск и личный состав других частей, примкнувших к дивизии, всего около 2000 человек[8]. Перед прорывом все ненужное имущество, документация были сожжены, техника, оставшаяся без горючего и снарядов — уничтожена. 2 июля 1941 года при прорыве сводного отряда дивизии через шоссейную и железную дороги Дзержинск-Минск в ходе боя были потеряны последние орудия противотанкового дивизиона и 49 корпусного артиллерийского полка. Через две недели около 1200 человек из состава 108 стрелковой дивизии вышли за линию фронта[9][10].

Смоленское сражение (10 июля — 10 сентября 41)[11][12]

Во второй половине июля остатки частей 44-го стрелкового корпуса, в том числе 108-я стрелковая дивизия, были выведены в резерв Западного фронта и сосредоточены в районе Семлево, Вязьма где проводили срочное переформирование. 26 июля 44-й стрелковый корпус начал выдвижение в район Свищево и к Соловьёвской переправе и уже 27 июля прибывшая первой 108-я стрелковая дивизия, включённая в состав Группы войск ярцевского направления генерал-майора Рокоссовского, приняла участие в отражении попытки противника овладеть Соловьёвской переправой.

28 июля дивизия в составе корпуса перешла в наступление в направлении Усинино с задачей освободить дорогу для обеспечения снабжения 20-й армии. До 5 августа дивизия вела боевые действия на западном берегу реки Вопь, обеспечивая действия войск обороняющих Смоленск, затем заняла оборону на восточном берегу реки Вопь по рубежу отм. 169.9, хутора Скрушевские.

В ночь с 15 на 16 августа полоса обороны 108-й дивизии была расширена за счёт участка, принятого от 64-й стрелковой дивизии, задействованной в операции по разгрому духовщинской группировки противника. 3 и 4 сентября дивизия пыталась перейти в наступление на западном берегу реки Вопь в направлении Подрошье, однако успеха не имела и 5 сентября перешла к обороне на прежнем рубеже.

Вяземская операция (2-13 октября 1941)[13]

К октябрю 1941 года дивизия была пополнена и занимала оборону по реке Вопь южнее Ярцево (Смоленская область). К началу Вяземской операции дивизия имела численность 10095 человек, оборонялась в районе Ярцево в первом эшелоне 16-й армии на направлении сосредоточения основных усилий объединения. Участок обороны дивизии располагался вне направления ударов противника.

6 октября дивизия была направлена в район Вязьмы, в состав создаваемой 16-й армии на Вяземском направлении для противодействия прорвавшимся группировкам противника. Однако, время было упущено, управление 16-й армии успело избежать окружения, а 108-я стрелковая дивизия попала в группу генерала Ершакова, в составе которой вела бои с 9 по 12 октября пытаясь вырваться из окружения.

Менее одной трети дивизии, во главе с командиром генерал-майором Орловым Н. И., вышли к своим в районе Дорохово.

Клинско-Солнечногорская оборонительная операция (15 ноября — 5 декабря 1941)[14]

Вышедшие из окружения остатки дивизии были включены в состав 33-й армии. В начале ноября соединение было пополнено личным составом до 7556 человек и участвовало в строительстве оборонительных сооружений на участке Зосимова пустынь, Наро-Фоминск. К 15 ноября 108-я стрелковая дивизия находилась во втором эшелоне 33-й армии, занимая оборону в 15 км от переднего края на рубеже Рассудово, Руднево с задачей прикрыть Киевское шоссе.

20 ноября 1941 года в связи с прорывом противника на ближних подступах к Москве командованием Западного фронта дивизия была передана в состав 5-й армии и на автомашинах переброшена в район Звенигорода, где совместно с 145-й отдельной танковой бригадой заняла оборону на стыке с 16-й армией по рубежу Котово, Насоново. С 21 ноября 1941 года ведя упорные бои с наступающими частями 9-го немецкого армейского корпуса соединение, под давлением противника, медленно отходило в восточном направлении. 24 ноября в состав дивизии были влиты остатки 129-й стрелковой дивизии. 27-29 ноября дивизия закрепилась на рубеже Ивановское, Фуньково. 30 ноября под давлением противника Ивановское было оставлено. В ходе боёв под Звенигородом потери дивизии составили более половины личного состава, её численность сократилась до 2400 человек.

Наро-Фоминская оборонительная операция (1-5 декабря 1941)[14]

К началу последней попытки немецких войск прорваться к Москве 108-я стрелковая дивизия вела оборонительные бои на правом фланге 5-й армии на стыке с 16-й армией. 1 декабря 1941 года в полосе обороны дивизии в наступление перешли соединения 9-го немецкого армейского корпуса. К исходу 2 декабря в результате ожесточённых боёв, доходивших до рукопашных схваток, дивизия отошла в юго-восточном направлении на рубеж Аносино, Покровское, Павловская Слобода, Юрьево.

Утром 3 декабря дивизия, усиленная 37-й стрелковой и 22-й танковой бригадами контратаковала противника с рубежа Покровское, угол леса восточнее Юрьево. В течение суток Покровское и Падиково несколько раз переходили из рук в руки. 4 декабря дивизия закрепилась на рубеже Павловская Слобода, Юрьево. После тяжелейших боёв в полках оставалось по 120—150 активных штыков. Действовавший против неё противник — подразделения 252-й пехотной дивизии, исчерпав свои силы, активных действий более не предпринимал.

Клинско-Солнечногорская наступательная операция (6-25 декабря 1941)[14][15][16]

К началу контрнаступления советских войск под Москвой 108-я стрелковая дивизия оставалась на правом фланге 5-й армии занимая оборону по рубежу Павловская Слобода, Юрьево.

В 14.00 5 декабря дивизия, в составе войск правого фланга 5-й армии оказывающим содействие войскам 16-й армии, перешла в наступление в направлении Павловская Слобода, Сурмино. К исходу дня части дивизии смогли продвинуться на 2-3 км однако преодолеть оборону противника, закрепившегося на рубеже Борисково, Падиково не смогли. Только к исходу 10 декабря дивизия после упорных боёв смогла овладеть сначала Падиково, затем Борисково.

После перехода 11 декабря в наступление ударной группы 5-й армии южнее Звенигорода, 108-я стрелковая дивизия преодолевая упорное сопротивление противника в течение двух суток смогла продвинуться ещё на 4-5 км, овладев 11 декабря районом Ивановское, а к исходу 12 декабря — Петровское. 13 декабря, после вывода в тыл противника 2-го гвардейского кавалерийского корпуса, противник, прикрываясь арьергардами, начал отход в направлении Руза. Продолжая вести упорные наступательные бои 108-я стрелковая дивизия, совместно с 37-й стрелковой бригадой и 43-й стрелковой бригадой к 18 декабря преодолев почти 40 км вышла на рубеж Ремяница, Вишенки.

С 19 декабря дивизия выведена в армейский резерв и переброшена на направление главного удара армии. Уже 20 декабря для наращивания усилий по овладению хорошо укреплённым городом Руза дивизия была введена в сражение, однако существенных результатов это не дало. 21 декабря 108-я стрелковая дивизия и 37-я стрелковая бригада двумя батальонами форсировали реку Руза и начали бой за овладение Малое Иванцево. К исходу дня немцы провели контратаку, вынудив наши подразделения отойти на восточный берег реки Руза. С этого времени наступление 5-й армии выдохлось, соединения и части понесли значительные потери и были вынуждены перейти к обороне. 108-я стрелковая дивизия, отражая контратаки противника, закрепилась в районе восточнее Лихачево.

Ржевско-Вяземская наступательная операция (8 января — 20 апреля 1942)[14][16]

К началу Ржевско-Вяземской операции 108-я стрелковая дивизия, занимала оборону на достигнутом рубеже — на левом фланге 5-й армии. За две недели в обороне дивизия была пополнена личным составом и подготовилась к новому наступлению.

С 6 по 10 января дивизия вела демонстративные наступательные действия. 11 января дивизия была переброшена армейским транспортом в район Крюково на левый фланг армии для наращивания усилий на направлении главного удара армии. 12 января дивизия перешла в наступление, овладев Новотроицк, Петрищево и выйдя к исходу дня на рубеж Ястребово, Ново-Архангельское. 13 января дивизия преодолев около 10 км вышла на рубеж Мишинка, Строганка, охватив Дорохово с юга. 14 января противник был вынужден оставить Дорохово, охваченное частями 50-й, 82-й и 108-й стрелковых дивизий. К 16 января, преодолев ещё около 20 км, дивизия овладела районом Отяково, Михайловское выйдя к южной окраине Можайска. С 17 по 20 января дивизия вела бои на южных подступах к Можайску, овладев 20 января Колачево.

20 января, противник был вынужден оставить Можайск. 21 января 108-я дивизия, преследуя противника, продвинулась на 15 км, овладела районом Артемки, Фомино.

Последним пунктом, которым овладела дивизия на Гжатском направлении было село Некрасово (ныне не существует). В дальнейшем советские войска на Гжатском направлении существенного продвижения не имели, так как они остановилась перед Васильковским узлом сопротивления немцев, в 16 км юго-восточнее города Гжатска (ныне Гагарин, Смоленская область). Этот узел входил в общую оборонительную систему Гжатского укрепленного района, преодоление которого было завершено только в 1943 году[17].

К апрелю 1942 года соединения 5-й армии были вынуждены перейди к обороне. Всего в ходе Ржевско-Вяземской наступательной операции 1942 года 108-я дивизия прошла с боями около 60 км.

Первая Ржевско-Сычёвская операция (30.07-01.10.1942)[18]

С апреля 1942 года по февраль 1943 года дивизия в составе 5-й армии занимала оборону в районе Гжатск. 16 июня на участке обороны 108 сд в 04.40 противник силами до роты перейдя в атаку из района Белочкино (14 км сев.-вост Гжатск), вклинился в юго-восточную часть рощи (400 м сев. Поляниново). 17 июня дивизия безуспешно пыталась контратаковать. В наступлении на Карманово (Гжатская операция) дивизия вероятно участия не принимала. В 5-й армии 108-я дивизия считалась одной из лучших, в том числе на базе дивизии были проведены сборы командиров соединений и частей. В феврале 1943 года дивизия была передана в состав 10-й армии.

Ржевско-Вяземская операция 1943 года (02.03-23.03.43)

В феврале 1943 года дивизия была выведена из состава 5-й армии и совершив 400-километровый марш на левый фланг Западного фронта вошла в состав 10-й армии. В марте 1943 года дивизия принимала участие в наступательных боях в районе Жиздры, ведя упорные бои по овладению Крестьянской горы (Кретовой горы). После прекращения неудавшейся операции дивизия занимала оборону на Жиздринском плацдарме по рубежу Ожигово, Дретово, Бабикино (35 км южнее Козельска), с апреля войдя в состав 16-й армии (с мая 1943 года — 11-я гвардейская армия).

Орловская наступательная операция (12.07-18.08.43)[18][19][20]

С мая 1943 года войска 11-й гвардейской армии вели подготовку к наступлению. В период подготовки к операции 108-я стрелковая дивизия, а также 217-я стрелковая дивизия и 16-я гвардейская стрелковая дивизия занимали армейскую полосу обороны, обеспечивая подготовку к наступлению остальных дивизий армии.

В ночь с 9 на 10 июля подразделения 11-й и 83-й гвардейских стрелковых дивизий сменили на переднем крае подразделения 108-й дивизии, после чего 108-я дивизия была выведена в резерв армии — в район Дретово. Артиллерия дивизии (122-мм гаубиц — 12, 76-мм дивизионных пушек — 16, 120-мм минометов — 14, 82-мм минометов — 58) была оставлена на занимаемых огневых позициях для участия в артиллерийской поддержке 83-й гвардейской стрелковой дивизии 8-го гвардейского стрелкового корпуса на время боя за главную полосу обороны противника. Кроме того, к проделыванию проходов в тыловых минных полях и заграждениях в полосе 11-й гвардейской дивизии привлекался 172-й отдельный саперный батальон дивизии.[21]
К исходу дня 17 июля частям 2-й танковой армии, закрепившись на поспешно занятых рубежах, удалось приостановить наступление 8-го гвардейского стрелкового корпуса 11-й гвардейской армии на Болховском направлении. Командующий армией принял решение нарастить усилия вводом в сражение своего резерва — 108-й дивизии.

В ночь с 17 на 18 июля части дивизии сменили подразделения 83-й гвардейской стрелковой дивизии и с утра перешла в наступление с рубежа Крутицкое, Подсадное в направлении Столбчее и Долбилово, обороняемые подразделениями 20-й танковой дивизии из состава 2-й танковой армии. В первом эшелоне наступали 444-й стрелковый полк на левом фланге и 539-й полк — на правом, во втором эшелоне — 407-й стрелковый полк. 539-й стрелковый полк успешно отразив контратаку противника силою до батальона овладел к 17.00 Руднево, оседлав шоссе Болхов, Знаменское. 444-й полк овладел Столбчее, но был остановлен упорным сопротивлением противника у Долбилово. Нарастив усилия вводом второго эшелона и отразив ещё одну контратаку, к исходу суток дивизия овладела Долбилово, тем самым выполнив ближайшую задачу, преодолела более 10 км и перерезала пути снабжения Болховской группировки противника.

19 июля предполагалась продолжить наступление, однако с утра по боевым порядкам дивизии был нанесён массированный авиационный удар и с 10.00 противник нанёс контрудар (до двух полков пехоты и до 120 танков) по частям дивизии. С приданным 333-м истребительным-противотанковым артиллерийским полком и остатками 5-го танкового корпуса (около 10 танков), дивизия вела упорные бои, в том числе в полуокружении, однако 20 июля ранее занятые районы пришлось оставить. Потеряв более 3500 человек, в том числе получил тяжёлые ранения командир 444-го полка майор Лазов А. В., части дивизии отошли в район 16 км юго-западнее Болхов. Именно за эти бои дивизия была награждена орденом Красного Знамени.
Окружить болховскую группировку немецко-фашистских войск так и не удалось, противник смог планомерно отойти на подготовленный рубеж обороны (линия «Хаген»).

В августе 108-я дивизия была передана в состав 50-й армии приняв участие в завершающих боях Орловской операции. 18 августа, совместно со 110-й стрелковой дивизией, 108-я дивизия пыталась наступать в районе Корнеево, Калинино, в направлении Улемль, для захвата плацдарма на западном берегу реки Болва но успеха не имели.

Брянская наступательная операция (01.09-03.10.43)[18][22]

30 августа 1943 года командующим Брянским фронтом генерал-полковником Поповым М. М. было принято решение о перегруппировке соединений 50-й армии из района Жиздры в район Кирова для нанесения удара во фланг и тыл кировской группировки вражеских войск.
К 2 сентября 108-я стрелковая дивизия, в составе 50-й армии, совершила 100 километровый марш, сосредоточившись в районе 12 км западнее Кирова. 4 сентября была проведена разведки боем, в которой в том числе участвовал один стрелковый батальон от 108-й дивизии, участок прорыва был уточнен. 7 сентября части 108, 369-й и 324-й стрелковых дивизий переходят в наступление в первом эшелоне армии с рубежа 20-25 км западнее Кирова в районе Дубровки (Калужской области). Оборона немецкой 321-й пехотной дивизии, не ожидавшей нанесения удара, была прорвана в первый день наступления, и в прорыв был введён 2-й кавалерийский корпус. К 11 сентября части кавалерийского корпуса смогли овладеть плацдармом на западном берегу реки Десна и перерезать важную железную дорогу Брянск, Рославль. Однако немецкое командование подтянуло резервы, и проведением ряда контратак приостановила наступление наших войск. Подразделения 2-го кавалерийского фактически оказались в окружении. 11 сентября 108-я стрелковая дивизия получила задачу обеспечить соединение с частями корпуса.

Замыслом действий командира дивизии предусматривалась в 09.00 12 августа, после огневого налёта прорвать оборону противника на рубеже Лужки, Каменка и, наступая вдоль восточного берега реки Десна, к исходу дня соединиться с 2-м кавалерийским корпусом. В первом эшелоне дивизии наступали 407-й и 444-й полк, во втором — 539-й полк. Для усиления дивизии были приданы 336-й танковый полк, 546-й истребительно-противотанковый полк, 312-й миномётный полк, 60-я гаубичная бригада и 40-й полк гвардейских миномётов. Справа переходила в наступление 413-я стрелковая дивизия, слева — 110-я стрелковая дивизия.

Однако чуть более чем за два часа до начала запланированного наступления, разведывательный взвод 407-го полка, при проведении разведывательного поиска ворвался в первую траншею противника, захватил пленных и уничтожил до 20 гитлеровцев. Увидев возможность развить успех, командир взвода начал расширять участок захвата. В свою очередь, командир 1-го батальона 407-го полка немедленно поддержал разведчиков, перешёл в атаку и расширил участок прорыва до 500 метров. Командир полка подполковник А.Рычков продолжил инициативу введя в прорыв 2-й и 3-й батальоны. Командир дивизии полковник Теремов П. А. немедленно ввёл в бой на участке прорыва 407-го полка 444-й полк. Вся артиллерия была переподчинена командирам полков, артиллерийская подготовка не понадобилась. В результате внезапных и решительных действий уже к 08.00 части дивизии расширили фронт прорыва до двух километров и продвинулись в глубину от трёх до пяти километров. Противник смог организовать только одну контратаку с силами до батальона, успешно отраженную двумя батальонами 539-го стрелкового полка, выдвинутых из второго эшелона. Дважды по наступающим подразделениям дивизии были попытки нанесения воздушных ударов, однако лётчики противника не смогли в лесистой местности обнаружить наши части. К исходу дня подразделения противника перед фронтом дивизии были уничтожены или рассеяны. Были захвачены пленные из немецкой 339-й пехотной дивизии.

13 сентября дивизия продолжила наступление и оторвавшись от главных сил армии на 35 км к исходу дня соединилась с частями 2-го кавалерийского корпуса, заняв оборону на восточном берегу реки Десна в районе Рековичи 407-м и 539-м полками. Подразделения 444-го полка, растянувшись почти на 15 км, обороняли несколько переправ через реку Десна на восточном берегу и прикрывали тылы дивизии от отступавших подразделений противника.

14 сентября противник, пользуясь задержкой наступления главных сил 50-й армии атаковал наши части на плацдарме силами немецкой 129-й пехотной дивизии при поддержке нескольких танков из состава 5-й танковой дивизии. В течение дня было отражено четыре атаки, однако к исходу дня противнику удалось овладеть Вязовском, господствующим над переправой на задеснинский плацдарм и находящимся в тылу у 407-го полка. Одновременно пытавшимся отойти на западный берег Десны немецким подразделениям удалось оттеснить подразделения 444-го полка от ряда переправ через Десну в южном направлении, создав угрозу тылам и артиллерии дивизии. В один из моментов боя небольшая группа немцев на трёх БТР с северного направления прорвалась непосредственно в район расположения КП дивизии, однако они были отражены учебной ротой и взводом ПТР. Была израсходована половина боекомплекта, в медсанбате находилось более 800 раненых, в основном из состава кавалерийского корпуса.

С утра 15 сентября контратака, организованная самим командира дивизии по овладению Вязовска, успеха не имела. После двух часового боя, в ходе которого северная окраина Вязовска несколько раз переходила из рук в руки, пришлось отойти в исходное положение. Одновременно противник возобновил атаки на правом фланге дивизии, вклинившись в оборону 539-го полка. В ходе этого боя был тяжело ранен командир приданного 546-го истребительно-противотанкового полка подполковник Журавлев. В сложной обстановке командиром было принято решение перебросить на плацдарм 444-й полк, оставив на прикрытие тылов дивизии одну усиленную стрелковую роту. Прибывший во второй половине дня на плацдарм 444-й полк переломил ход боя: в 16 часов перешёл в атаку на Вяземск и к 18.00 овладел селом, полностью разгромив противостоящего противника. Вклинение в оборону 539-го полка было ликвидировано уже ночью, совместными действиями 444-го и 539-го полков.

С утра 16 сентября атак на плацдарм противник не предпринимал, к исходу дня главные силы армии подошли к задеснинскому плацдарму. В результате действий 2-го кавалерийского корпуса и 108-й стрелковой дивизии занять оборону по западному берегу реки Десна противник не смог.

В ночь на 19 сентября разведка донесла о начавшемся отходе противника от плацдарма и дивизия перешла к преследованию, овладев районным центром Дубровка. 22 сентября части дивизии преодолели реку Ипуть, а к 25 сентября подразделения дивизии достигли рубежа Малая Липовка, Узлоги — в 15 км восточнее Хотимска. Для овладения городом соединению был придан танковый полк и полк гвардейских миномётов. 26 сентября 409-й и 444-й полки завязали бой в километре от восточной окраине города. В это время, 539-й стрелковый полк, при поддержке танков обошёл с севера Хотимск, преодолел реку Беседь и внезапно овладел западной окраиной города, уничтожив на его окраине миномётную батарею. Подразделения противника начали бегство из города. К 18.00 26 сентября 108-я стрелковая дивизия полностью овладела районным центром Хотимск — первым освобожденным городом Белоруссии.

К исходу 2 октября части дивизии захватили плацдарм на западном берегу реки Проня в районе 18 километров южнее Чаусы.

Гомельско-Речицкая операция (10-30.11.43)

В ходе Гомельско-Речицкой операции до 20 ноября 108-я дивизия вела тяжёлые, но безуспешные бои по расширению ранее занятого плацдарма. 12 декабря дивизия была выведена во второй эшелон армии, где до 2 января 1944 года восстанавливала боеспособность.

Калинковичско-Мозырская операция (08.01-30.01.44)

3 января дивизия вернулась на передовую и в рамках подготовки к проведению Калинковичско-Мозырской наступательной операции Белорусского фронта продолжила ведение наступательных боев, пытаясь расширить плацдарм на реке Проня. 4 января при бое за деревню Ветренка погиб командир 444-го стрелкового полка подполковник Гасан Егор Давыдович.

Рогачевско-Быховская операция (21-26.02.44)

В ночь с 21 на 22 февраля части 108-й дивизии, продолжив наступление, форсировали реку Днепр на участке Ленивец, Адамовка (южнее Быхова) и, овладев разъездом Золотое Дно, перерезали железную дорогу Рогачев, Быхов, после чего перешли к обороне.

Бобруйская операция (24-29.06.44)[18]

В ночь на 20 июня 1944 года дивизия приняла участок обороны от 348-й стрелковой дивизии откуда 24 июня 1944 года перешла в наступление в составе войск 3-й армии, наносящий удар севернее Бобруйска. К 26 июня части дивизии вышли на рубеж реки Ола в районе Павловичи, Шпиливщизна. С утра 27 июня командующим армии было принято решение ввести дивизию в прорыв, вслед за 9-м танковым корпусом, с задачей отрезать пути отхода противника за реку Березину, тем самым завершив его окружение. К исходу 27 июня части дивизии, пройдя по тылам противника, совместно с подразделениями 9-го танкового корпуса заняли оборону в районе Велички, Ясный Лес, Титовка. В течение двух суток дивизия отражала попытки противника вырваться из окружения. К исходу 29 июня организованное сопротивление окружённой группировки противника прекратилось, операция была завершена. 108-й стрелковой дивизии, как одному из наиболее отличившихся в боях соединений, было присвоено почётное наименование Бобруйской.

Люблин-Брестская операция (18 июля — 2 августа 1944 года)

Млавско-Эльбингская операция (14—26 января 1945 года)

Восточно-Померанская операция (10 февраля — 4 апреля 1945)

Берлинская операция (16 апреля — 8 мая 1945)

Дивизией командовали

Освобожденные города

Боевой состав 108-й сд

на 30 мая 1941 года[23]

  • управление дивизии (по штату № 4/120; пункт дислокации — Вязьма)
  • 407-й стрелковый полк (по штату № 4/121; Вязьма)
  • 444-й стрелковый полк (по штату № 4/121; Дорогобуж)
  • 539-й стрелковый полк (по штату № 4/121; Гжатск)
  • 575-й лёгкий артиллерийский полк (по штату № 4/122; Сычевка)
  • 585-й гаубичный артиллерийский полк (по штату № 4/123; Дорогобуж)
  • 152-й отдельный артиллерийский противотанковый дивизион 45-мм пушек (по штату № 4/124; Сычевка)
  • 458-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион (по штату № 4/125; Сычевка)
  • 220-й отдельный разведывательный батальон (по штату № 4/126; Вязьма)
  • 485-й отдельный батальон связи (по штату № 4/127; Вязьма)
  • 172-й отдельный сапёрный батальон (по штату № 4/128; Вязьма)
  • 188-я отдельная авторота подвоза (по штату № 4/130; Вязьма)
  • 157-й отдельный медико-санитарный батальон (по штату № 4/131; Вязьма)
  • Военная прокуратура, 3-е отделение

Входила в состав[24]

Воины дивизии

За стойкость, мужество и героизм, проявленные в период войны в борьбе с фашистскими захватчиками, в дивизии было награждено 12294 воинов и офицеров, в том числе[25]:

  • Медалью Золотая Звезда - 5 человек
  • Орденом Ленина - 7 человек
  • Орденом Красное Знамя - 166 человек
  • Орденом Суворова 2-й степени - 1 человек
  • Орденом Суворова 3-й степени - 9 человек
  • Орденом Кутузова 2-й степени - 4 человек
  • Орденом Кутузова 3-й степени - 17 человек
  • Орденом Богдана Хмельницкого 2-й степени - 4 человек
  • Орденом Богдана Хмельницкого 3-й степени - 50 человек
  • Орденом Александра Невского - 80 человек
  • Орденом Отечественной войны 1-й степени - 179 человек
  • Орденом Отечественной войны 2-й степени - 731 человек
  • Орденом Красная Звезда - 3863 человек
  • Орденом Славы 2-й степени - 13 человек
  • Орденом Славы 3-й степени - 432 человек
  • Медалью За Отвагу - 4616 человек
  • Медалью За Боевые Заслуги - 2127 человек

Снайперы дивизии

  • Красноармеец Беликов Виктор[26]

Напишите отзыв о статье "108-я стрелковая дивизия"

Примечания

  1. Отечественная война 1941—1945 гг.; Действующая армия. Научно-справочное издание. — Жуковский; М: Кучково поле, 2005, С. 436
  2. [pamyat-naroda.ru/jbd/111246425/?date_from=&date_to=&division=&adv=%D0%9D%D0%B0%D0%B9%D1%82%D0%B8 Журнал военных действий штаба Западного фронта 22.06.1941 г]
  3. [pamyat-naroda.ru/dou/?operation=&division=&author=108+%D1%81%D0%B4&date=26.06.1941&docnum=&doc_type=%D0%A0%D0%B0%D0%BF%D0%BE%D1%80%D1%82%D1%8B&adv=%D0%9D%D0%B0%D0%B9%D1%82%D0%B8 Рапорт командира 108 сд от 26.06.1941 г]
  4. 1 2 [pamyat-naroda.ru/jbd/?date_from=24.06.1941&date_to=30.06.1941&division=44+%D1%81%D0%BA&authorship=on&adv=%D0%9D%D0%B0%D0%B9%D1%82%D0%B8 Журнал боевых действий штаба 44 ск 24.06-30.06.41 г]
  5. [pamyat-naroda.ru/dou/?operation=&division=13+%D0%B0&author=&date=27.06.1941&docnum=&doc_type=%D0%91%D0%BE%D0%B5%D0%B2%D1%8B%D0%B5+%D0%BF%D1%80%D0%B8%D0%BA%D0%B0%D0%B7%D1%8B+%D0%B8+%D1%80%D0%B0%D1%81%D0%BF%D0%BE%D1%80%D1%8F%D0%B6%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%8F&adv=%D0%9D%D0%B0%D0%B9%D1%82%D0%B8 Боевой приказ штаба 13 армии 27.06.1941 г]
  6. Иринархов Р. С. Западный Особый… — С.367.
  7. Иванов С. П. Штаб армейский, штаб фронтовой — С.80.
  8. Иринархов Р. С. Западный Особый… — С.368.
  9. Иринархов Р. С. Западный Особый… — С.434.
  10. [www.div108.narod.ru/remember/remember.html Воспоминания ветеранов 108 дивизии]
  11. Сборник боевых документов Великой Отечественной войны. Выпуск 37. — М.: Военное издательство МО СССР, 1959 г (ww2doc.50megs.com/Issue37/Issue37.html)
  12. Сборник боевых документов Великой Отечественной войны. Выпуск 41. — М.: Военное издательство МО СССР, 1960 г (ww2doc.50megs.com/Issue41/Issue41.html)
  13. Лопуховский Л. Н. Вяземская катастрофа 41 года. — М: Яуза, Эксмо, 2007—640 с
  14. 1 2 3 4 Разгром немецко-фашистских войск под Москвой — М.: Воениздат, 1964. — 444 с
  15. Комаров Н. Я., Куманев Г. А. Великая битва под Москвой: Летопись важнейших событий. Комментарии. — М. Институт российской истории РАН, 2002. — 339 с.
  16. 1 2 Битва под Москвой. Хроника, факты, люди: В 2-х кн. — М .: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. — Кн. 2, 1022 с.
  17. Биричев, 1974, с. 108.
  18. 1 2 3 4 Теремов П. А. Пылающие берега. — М.: Воениздат, 1965
  19. Битва под Курском: От обороны к наступлению — М.: АСТ, 2006. — 826 с
  20. Баграмян И.X. Так шли мы к победе. — М.: Воениздат, 1977.
  21. Прорыв подготовленной обороны стрелковыми соединениями (По опыту Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.). Сборник статей. — М.: Воениздат, 1957. — 376 с. Военная академия им. М. В. Фрунзе.
  22. Болдин И. В. Страницы жизни. — М.: Воениздат, 1961.
  23. [www.rkka.ru/handbook/disl/z4.htm Дислокация частей Западного особого военного округа на 30.05.1941]
  24. www.rkka.ru/handbook/bs/sd.xls
  25. [www.div108.narod.ru/war_road/war_road.html Боевой путь 108-Бобруйской ордена Ленина краснознаменной дивизии]
  26. [militera.lib.ru/memo/russian/stuchenko_at/index.html Завидная наша судьба.]

Литература

  • Иванов С. П. Штаб армейский, штаб фронтовой. — М.: Воениздат, 1990 г.
  • Теремов П. А. [militera.lib.ru/memo/russian/teremov_pa/index.html Пылающие берега.] — М.: Воениздат, 1965 г.
  • Стученко А. Т. [militera.lib.ru/memo/russian/stuchenko_at/index.html Завидная наша судьба.] — М.: Воениздат, 1968 г.
  • Справочник «Освобождение городов: Справочник по освобождению городов в период Великой Отечественной войны 1941—1945» / М. Л. Дударенко, Ю. Г. Перечнев, В. Т. Елисеев и др. — М.: Воениздат, 1985 г. — 598 с
  • Иринархов Р. С. Западный Особый… — Минск: Харвест, 202. — 704 с
  • Лопуховский Л. Н. Вяземская катастрофа 41 года. — М: Яуза, Эксмо, 2007 г. — 640 с
  • [militera.lib.ru/h/razgrom_pod_moskvoy/index.html Разгром немецко-фашистских войск под Москвой.] — М.: Воениздат, 1964 г. — 444 с.
  • Биричев И. И. В битве за Москву. — 1974.

Ссылки

В Викитеке есть тексты по теме
108-я стрелковая дивизия
  • [div108.narod.ru/ Сайт 108-й стрелковой дивизии]

Отрывок, характеризующий 108-я стрелковая дивизия

Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.