10cc

10cc
10cc в 1974
Основная информация
Жанры	Рок, поп-рок, арт-рок, софт-рок
Годы	1972 — 1983 1991 — 1995 1999 — наши дни
Страна	Великобритания Великобритания
Город	Стокпорт, Англия
Лейблы	UK Records Mercury Records Warner Bros.
Состав	Грэм Гоулдман Пол Бёрджесс Рик Фенн Майк Стивенс Мик Уилсон
Бывшие участники	Эрик Стюарт Лол Крим Кевин Годли Стюарт Тош Тони О’Мэлли Данкан Макэй Вик Эмерсон Джейми Лейн Стив Пиггот Гари Уоллис Джефф Данн Алан Парк Кит Хэймен
Другие проекты	Doctor Father Godley & Creme Hotlegs Wax
[www.10ccworld.com/ cworld.com]

10cc10cc

10cc (с англ. — 10 см³) — британская группа, образованная в 1972 году в Стокпорте, Англия, и исполнявшая софт-/арт-/поп-рок с остроумными, ироничными текстами.

Квартет манчестерских музыкантов — Грэм Гоулдман, Эрик Стюарт, Кевин Годли и Лол Крим — выступал и записывался в течение трёх лет под названием Hotlegs, прежде чем переименовался в 10cc. Особенность внутренней структуры ансамбля состояла в том, что он изначально разделился на два равноправных и одинаково влиятельных лагеря: «коммерческий» (Стюарт — Гоулдман) и «артистический» (Годли — Крим). Первые двое написали основные хиты группы, второй тандем занимался в большей степени звуковыми, поэтическими и концептуальными экспериментами. Каждый участник группы был её ведущим вокалистом, мультиинструменталистом, автором и продюсером.

В 1972—1975 годах 10cc выпустили серию хит-синглов, которые обеспечили им (согласно Allmusic) «репутацию мощной новаторской силы на британской поп-сцене». Коммерческий пик в карьере группы был ознаменован успехом сингла «I’m Not in Love», который в 1975 году возглавил UK Singles Chart и поднялся до #2 в США.

После распада группы в 1983 году Стюарт сотрудничал с Полом Маккартни и продюсировал Sad Café, Гоулдман работал, в числе прочих, с Ramones. В 1992 году квартет воссоединился в оригинальном составе, но вскоре Годли и Крим снова его покинули, и в 1995 году после выхода альбома Mirror Mirror ансамбль распался снова. В 1999 году году Грэм Гоулдман снова собрал группу вместе с Полом Бёрджессом, Риком Фенном, Майком Стивенсоном и Миком Уилсоном, но уже без Стюарта. Коллектив в основном занимается концертной деятельностью и новых студийных альбомов не выпускает.

История группы

Основатели 10cc Годли и Крим вместе росли в Манчестере и знали друг друга с детства. Гоулдман и Годли учились в одной школе, оба увлекались музыкой и играли в местной Jewish Lads' Brigade.

Свою первую совместную запись они сделали в 1964 году, когда группа Гоулдмана The Whirlwinds записала композицию Лола Крима «Baby Not Like You», поместив её на обратную сторону своего единственного сингла. После того, как Whirlwinds изменили название на The Mockingbirds, в состав вошёл Кевин Годли, до этого он играл на ударных в The Sabres (вместе с Кримом). The Mockingbirds выпустили пять не имевших успеха синглов в 1965—1966 годах, после чего распались.

Сотрудничество с Marmalade Records

В июне 1967 года Годли и Крим воссоединились и выпустили сингл «The Yellow Bellow Boom Room» (UK CBS). Прошло, однако, два года, прежде чем Гоулдман пригласил их на студийную сессию в Marmalade Records. Руководитель лейбла Джорджио Гомельский (в недавнем прошлом — менеджер The Yardbirds) предложил дуэту контракт. Одна из песен, записанных в ходе этой работы, «I’m Beside Myself with Jason Parker» была выпущена синглом («Animal Song» на обороте) — под псевдонимом Frabjoy and Runcible Spoon. Некоторое время Гомельский собирался продвигать дуэт, следуя образцу Simon and Garfunkel.

Однако планам выпустить альбом дуэта Frabjoy and Runcible Spoon не суждено было осуществиться: компания Marmalade обанкротилась. Записи Годли и Крима при участии Гоулдмана были изданы в 1969 году на сборнике лейбла Marmalade Records 100 Proof. Тем временем Гоулдман уже приобрёл известность как автор-песенник: он написал «Heart Full of Soul», «Evil Hearted You» и «For Your Love» для The Yardbirds, «Look Through Any Window» и «Bus Stop» для The Hollies и «No Milk Today», «East West» и «Listen People» для Herman’s Hermits.

Стюарт и The Mindbenders

Тем временем гитарист Эрик Стюарт получил известность как участник Wayne Fontana and the Mindbenders, группы, прославившейся с хитом «The Game Of Love». После того, как Фонтана покинул состав в октябре 1965 года, группа переименовалась в The Mindbenders и со Стюартом-вокалистом записала хит «A Groovy Kind of Love» (декабрь 1965). В марте 1968 года Гоулдман вошёл в состав группы, заменив здесь басиста Боба Лэнга. Он написал два из трёх последних синглов группы: «Schoolgirl» (1967) и «Uncle Joe the Ice Cream Man» (1968). Эти синглы в чарты не попали и The Mindbenders в ноябре 1968 года распались.

Ещё будучи участником The Mindbenders, Стюарт записал несколько демо в стокпортской Inner City Studios, которой владел Питер Тэттерсолл (англ. Peter Tattersall), в прошлом гастрольный менеджер Billy J. Kramer and the Dakotas. В июле 1968 года Стюарт стал совладельцем студии, которую в октябре переименовали в Strawberry Studios, в честь песни The Beatles «Strawberry Fields Forever».

Работа с Strawberry Studios

В 1969 году все чаще в студии стал появляться Гоулдман, к этому времени наладивший сотрудничество с американским дуэтом Джерри Казенец — Джефф Кац, специализировавшемся на поп-бабблгаме. К концу года и он стал совладельцем Strawberry. К этому времени все четверо будущих участников 10cc сотрудничали в студии регулярно. В числе записей была, например, песня «Sausalito», которая поднялась до #86 в США как релиз, приписанный Ohio Express. В действительности это была песня Гоулдмана, где сам исполнил партию вокала, а аккомпанировали ему все участники будущих 10cc.

В декабре 1969 Гоулдман убедил Казенеца и Каца в том, что Strawberry можно сделать штаб-квартирой проекта. На три месяца она превратилась, по воспоминаниям Кевина Годли, в настоящий песенный цех, работавший по конвейерному принципу. «Двадцать треков за две недели… это бы действительно мусор… Мы все записывали, и голоса тоже: так им было выгоднее, они на нас экономили. Мы даже изображали и женский вокал», — вспоминал он.

Результатом работы этой песенной мануфактуры явилась серия синглов под разными псевдонимами: «There Ain’t No Umbopo» (Crazy Elephant), «When He Comes» (Fighter Squadron), «Come On Plane» (Silver Fleet) — с вокалом Годли. «Susan’s Tuba» в исполнении Freddie and the Dreamers стал даже хитом во Франции: правда, утверждения о том, что пел там Гоулдман, были затем опровергнуты: вокалистом был Фредди Гэррити. «Синглы под странными псевдонимами выходили один за другим, и все они были записаны нами. Понятия не имею, ни сколько их было, ни что с ними со всеми стало», — говорил Лол Крим. Стюарт считал сделку с Казенецом и Кацом ступенью к успеху. «Это позволило нам приобрести дополнительное оборудование и превратить все это в настоящую студию», — говорил он.

Hotlegs и другие проекты

По окончании трёхмесячного контракта Гоулдман вернулся в Нью-Йорк и продолжил сотрудничество с Super K Productions в качестве штатного автора, остальные трое продолжили свои эксперименты в студии, выпустив сингл «Neanderthal Man» под псевдонимом Hotlegs. В июле 1970 года сингл поднялся до #2 в UK Single Charts и стал всемирным хитом; его общий тираж составил два миллиона, и вслед за ним альбом Thinks: School Times.

В то же время трио выпустило «Umbopo» под псевдонимом Doctor Father, но после того, как в чарты он не попал, вернулось к проекту Hotlegs. В начале 1971 года Годли, Крим и Стюарт записали альбом Thinks: School Stinks, в который вошёл и хит «Neanderthal Man».

Вместе с Гоулдманом группа провела турне в первом отделении The Moody Blues, после чего выпустила синглом «Lady Sadie» («The Loser» на обороте). Компания Philips этот альбом переформировала: вместо «Neantherthal Man» включила «Today» и выпустила под заголовком Song.

Свой следующий сингл Стюарт, Годли и Крим выпустили в феврале 1971 года под псевдонимом The New Wave Band, теперь при участии гитариста Дерека Лекенби, в прошлом — участника Herman’s Hermits. Сингл «Cecilia» (версия песни Пола Саймона) в чарты не вошёл. Всё это время трио продолжало работать в Strawberry, сотрудничая, в частности, с такими исполнителями, как Дэйв Берри, Уэйн Фонтана, Питер Ковап и Herman’s Hermits, сочиняя клубные гимны для футбольных команд. В 1971 все трое сыграли в Space Hymns, альбоме нью-эйдж-группы Ramases; позже участвовали в записи альбомов Нила Седаки Solitaire и The Tra-La Days Are Over.

Именно участие в Solitaire, по словам Гоулдмана, подсказало музыкантам наконец-то создать полноценную группу. «До этого мы соглашались на любую работу, какую бы нам ни предлагали, и очень от этого уставали. Мы знали, что стоим большего но требовалось что-то такое, что бы подтолкнуло нас к осознанию этого факта. Наc слегка напрягло, что мы сделали для Нила весь его первый альбом, а получили просто зарплату сессионных музыкантов в то время, когда могли бы уже записывать свой собственный материал», — говорил он.

10cc

В начале 1972 года квартет записал композицию Стюарта и Гоулдмана «Waterfall». Стюарт предложил её Apple Records. Спустя несколько месяцев пришло письмо, извещавшее авторов о том, что песня «недостаточно коммерческая», чтобы её можно было выпустить синглом. Тогда группа записала песню, рассматривавшуюся прежде как возможный би-сайд для «Waterfall»: композицию Годли и Крима «Donna» — написанную под влиянием Фрэнка Заппы пародию на ду-воп 1950-х годов с припевом, исполнявшимся фальцетом. По словам Стюарта, был только один человек, который «обладал достаточной долей безумия, чтобы её выпустить»: Джонатан Кинг. Стюарт позвонил ставшему уже знаменитым антрепренёру-эксцентрику, тот приехал в студию Strawberry, прослушал трек, расхохотался и объявил: «Сказочно! Это хит!».

Первый успех

Кинг подписал группу к своему лейблу UK Records в июле 1972 года и сам предложил название: 10cc, позже утверждая, что оно явилось ему во сне (стоя перед зданием Хаммерсмит Одеон в Лондоне, он увидел надпись на плакате: «10cc — лучшая группа в мире»). Другая версия, которую опровергают Кинг и Годли, но подтверждает Крим (в интервью 1988 года), состоит в том, что в названии был обозначен объём мужского эякулята — слегка преувеличенный, чтобы указать на особую «потенцию» нового коллектива.

Сингл «Donna» был объявлен диджеем BBC Radio 1 Тони Блэкберном «Пластинкой недели». В сентябре 1972 года он поднялся до #2 в UK Singles Chart и положил начало целой серии хитов, каждый из которых 10cc сознательно стилизовали под тот или иной популярный музыкальный жанр прошлых лет. Последовали гастроли с Нейлом Седакой и ещё один, также выдержанный в стилистике 1950-х годов, «Johnny Don’t Do It»; заметного успеха он не имел, но «Rubber Bullets», сатирический ответ «Jailhouse Rock», стал международным хитом и с ним 10cc возглавили британский хит-парад в мае 1973 года. «The Dean and I» поднялся в списках до #10 в августе. Этот релиз, а также именной альбом (#36 UK), закрепили за новой группой репутацию мощной новаторской силы на британской поп-сцене.

10cc выпустили ещё два сингла, американский «Headline Hustler» и британский «The Worst Band In The World» (в котором высмеяла себя же) и в августе начала британские турне. В ноябре группа вернулась в Strawberry Studios и записала остаток материала для второго альбома Sheet Music (1973), куда вошли «The Worst Band In The World», а также два следующих хита: «The Wall Street Shuffle» (#10, 1974) и «Silly Love» (# 24, 1974). Именно Sheet Music стал для квартета прорывным: он поднялся до #9, оставался в британских чартах шесть месяцев и обеспечил успех американского турне, которое прошло в феврале 1974 года. За ним последовали синглы «Silly Love» (#24 UK) и «Life Is a Minestrone» (#7).

Американский контракт

В феврале 1975 года группа подписала американский контракт с Mercury Records на миллион долларов. Контракт бы заключен в сущности из-за одной песни: «I’m Not in Love». Стюарт вспоминал:

В тот моменты мы все ещё были на лейбле Джонатана Кинга, но с трудом сводили концы с концами. Мы были в нищете, все вместе, это были серьёзные проблемы и тут оказалось что Philips Phonogram захотели выкупить контракт Кинга. Я позвонил им, сказал: приезжайте и послушайте, что мы сделали, вот этот трек. Они приехали и обалдели: «Это шедевр. Сколько денег вы хотите? Какого рода контракт? Мы сделаем всё для вас, мы всё подпишем». На основе одной только этой песни мы подписали пятилетний контракт и они заплатили нам серьёзные деньги.

После сингла «Life Is a Minestrone» (1975, No.7), заголовок которого был заимствован у ток-шоу, вышел «I’m Not in Love», возглавил UK Singles Chart и поднялся до #2 в Billboard Hot 100. Критики отметили уникальную продюсерскую работу, прежде всего — многократно наложенный бэк-хорал. В это же время 10cc записали для Джастина Хэуорда сингл «Blue Guitar» (для Blue Jays, его совместного альбома с Джоном Лоджем).

Альбом The Original Soundtrack, к тому времени уже завершённый, вышел несколько недель спустя под обложкой, оформленной арт-группой Hipgnosis, имел коммерческий успех и получил наивысшие оценки рецензентов. Первый трек, трёхчастная девятиминутная поп-оперетта Годли и Крима Une Nuit a Paris (One Night in Paris), вдохновила впоследствии Queen на создание «Bohemian Rhapsody». Мелодию использовал также Эндрю Ллойд Уэббер в увертюре к мюзиклу «Призрак Оперы» (1986).

Четвёртый альбом How Dare You! (1976) вышел также под обложкой, оформленной Hipgnosis. Из него вышли два хит-сингла: почти юмористический «Art for Art’s Sake» (#5 1975) и «I’m Mandy, Fly Me» (#7 1976). Успех группы подсказал перевыпуск альбома Hotlegs под новым названием You Didn’t Like It Because You Didn’t Think of It, догруженного двумя треками. Заглавие альбома дал эпический трек, попавший на би-сайд «Neanderthal Man».

Уход Годли и Крима

После выхода How Dare You! Годли и Крим (как Godley and Creme) сконцентрировались на производстве видео, разработали и внедрили в практику гитарное приспособление под названием Gizmo и выпустили тройной альбом Consequences (1976), развернутое концептуальное произведение в создании которого приняли участие юморист Питер Кук и джазовая певица Сара Воэн. Использовался в альбоме и gizmotron: электрогитарная приставка, снабженная клавишами, которая, прикрепленная к грифу гитары, позволяла достигать састейн любой продолжительности. Благодаря этому устройству дуэт сократил расходы на запись, успешно имитируя струнные.

В интервью 2007 года Годли говорил: «Мы ушли потому, что нам больше не нравилось то, что писали Гоулдман и Стюарт. 10cc стали предсказуемыми и неинтересными, и мы почувствовали себя в западне». За десять лет до этого, в интервью журналу Uncut, он замечал, что группа «не была достаточно демократичной», имея в виду, что в рамках 10сc проект Consequences не смог бы реализоваться.

Свой первый альбом в новом формате 10cc записали в новой студии Strawberry South (Доркинг, Суррей). Deceptive Bends (1977), озаглавленный в честь дорожного знака на одном из участков шоссе в графстве Суррей, поднялся до #3 в Британии (#31 в США). Из него вышли три сингла: «The Things We Do For Love» (UK #6, US #5), «Good Morning Judge» (UK #5, US #69) и «People In Love» (US #40). «Для меня было главным доказать, что мы способны написать хит без Кевина и Лола… и мы это сделали!» — позже говорил Стюарт.

В 1977 году 10cc вышли в международное турне с гитаристом Риком Фенном (англ. Rick Fenn), клавишником Тони О’Мэлли (англ. Tony O'Malley) и вторым барабанщиком Стюартом Тошем (англ. Stuart Tosh, экс-Pilot). Этот состав подготовил концертный сборник Live And Let Live (1977), в котором были представлены основные хиты и материал предыдущих трех альбомов.

Фенн, Тош, Берджесс и клавишник Данкан Макэй стали постоянными участниками ансамбля и участвовали в записи альбома Bloody Tourists (1978), из которого вышел третий чарттоппер группы, «Dreadlock Holiday», выдержанный в стиле реггей. Он стал последним хитом группы, уже следующий сингл, «Reds in My Bed», где партию вокала исполнил Тош, в чарты не вошёл вообще.

1979—1983

В 1979 году группа получила ещё один серьёзный удар: Стюарт попал в автокатастрофу, серьёзно повредив левые ухо и глаз. Почти полгода он не мог заниматься музыкой. «…И всё это время запущенная нами большая машина всё замедляла ход. А на сцене в это время уже был панк-рок: The Sex Pistols, The Clash… так что, к тому времени как я поправился, думаю, мы уже опоздали на свой автобус», — говорил Стюарт в интервью Би-би-си. Гоулдман также считал происшествие со Стюартом поворотным моментом в судьбе группы. «Начиная с 1978 года дела наши пошли под откос… Наверное, нам стоило или тогда же разойтись, или впустить свежую кровь… Мы же, даже когда всё шло плохо, говорили себе: а, ничего, всё образуется!» — вспоминал он в интервью Би-би-си в 1995 году.

Пока Стюарт выздоравливал, Гоулдман записал трек к звуковой дорожке фильма Sunburn; группа выпустила сборник Greatest Hits 1972–1978 и сингл «I’m Not in Love»/«For You and I», не вошедший в чарты. Затем Гоулдман записал саундтрек к мультипликационному фильму «Олимпийские игры животных» (англ. Animalympics, 1980), пригласив к участию других музыкантов «10cc», а Стюарт спродюсировал саундтрек к фильму Girls.

Группа подписала контракт с Warner Bros. Records и на новом лейбле выпустила записанный с теми же музыкантами, что работали над Bloody Tourists, альбом Look Hear?, из которого вышел сингл «One Two Five». Расставшись с составом музыкантов, Стюарт и Гоулдман вернулись на Mercury и записали альбом Ten Out of 10 (1981) с синглами «Les Nouveau Riches» и «Don’t Turn Me Away». Все эти релизы коммерческого успеха не имели. Чтобы добавить звучанию группы «американский привкус», компания Warners пригласила к участию автора-исполнителя Эндрю Голда, который вскоре был приглашен войти в состав постоянным участником, но приглашение отклонил, сославшись на занятость.

Позже Гоулдман сожалел об этом решении: именно участие Голда, по его мнению, могло бы поднять группу с «уровня тогдашней посредственности». Однако приуроченный к десятой годовщине существования группы сингл «The Power of Love», написанный совместно с Голдом, в чарты не вошёл. Последовавший за ним «Run Away» поднялся лишь до #50 в Британии. Синглы «24 Hours» и «Feel the Love»/«She Gives Me Pain» 1983 года постигла та же участь. Альбом Windows in the Jungle (1983), записанный при участии известных сессионных музыкантов (главной фигурой в нём был Стюарт, Гоулдман не исполнил ни одной партии вокала), достиг в чартах лишь #70.

Распад и воссоединение

Начиная с 1983 года группа практически прекратила своё существование: Стюарт занялся сотрудничеством с Sad Cafе, Гоулдман начал продюсировать Ramones, затем с Эндрю Голдом образовал синт-поп-группу Common Knowledge, которая затем изменила название на Wax. Стюарт внёс значительный вклад в три альбома Пола Маккартни, в том числе в качестве соавтора.

В 1987 году вышел сборник Changing Faces — The Very Best of 10cc and Godley & Creme, с которым группа вернулась в чарты. В 1991 году в Японии был выпущен четырёхтомный бокс-сет Greatest Songs and More (Great Box), куда вошли в числе прочего би-сайды, прежде не издававшиеся на CD.

В 1991 году четверо участников оригинального состава 10cc собрались, подключив к сотрудничеству продюсера Гэри Каца, известного по работе с Steely Dan. Каца пригласила компания Polydor Records, в надежде на то, что с его помощью группа наконец выйдет на американский рынок. Но альбом Meanwhile не стал реюнионом в полном смысле слова: песни написали Стюарт и Гоулдман (исключение составил трек, где в качестве соавтора был упомянут Маккартни). В числе многочисленных приглашённых к участию в нём музыкантов были Доктор Джон и Джефф Поркаро из Toto (для второго из них эта работа оказалась последней: вскоре он умер от сердечного приступа). Крим и Годли согласились участвовать в проекте исключительно для того, чтобы выполнить контрактные обязательства перед «Полидором», которому задолжали по альбому каждый ещё с конца 1980-х. Лейбл приложил все усилия, чтобы подать пластинку как реюнион, но успеха это не принесло.

После выхода Mirror Mirror (1995), записанного лишь при участии Гоулдмана и Стюарта, 10cc снова прекратили своё существование.

Вскоре в 1999-м году Гоулдман вместе со старыми участниками 10сс (Фенн, Бёрджесс) реорганизовал группу, но уже без Стюарта. Коллектив существует до настоящего времени и в основном занимается концертной деятельностью.

В январе 2013 года, группа в составе с Адамом Уэйкманом впервые посетила Россию, дав концерт в Екатеринбурге в рамках фестиваля "Старый новый рок".

Состав

Текущий состав

• Грэм Гоулдман (англ. Graham Gouldman) — вокал, бас-гитара (1972—1983, 1991—1995, 1999—наши дни)
• Пол Бёрджесс (англ. Paul Burgess) — ударные (1976—1983, 1999—наши дни; сессионный музыкант — 1973—1976)
• Рик Фенн (англ. Rick Fenn) — гитара, вокал (1977—1983, 1993—1995, 1999—наши дни)
• Майк Стивенс (англ. Mike Stevens) — клавишные, вокал (1999—наши дни)
• Мик Уилсон (англ. Mick Wilson) — перкуссия, вокал (1999—наши дни)

Классический состав

• Эрик Стюарт (англ. Eric Stewart) — вокал, гитара, клавишные (1972—1983, 1991—1995)
• Грэм Гоулдман (англ. Graham Gouldman) — вокал, бас-гитара (1972—1983, 1991—1995, 1999—наши дни)
• Лол Крим (англ. Lol Creme) — вокал, гитара, клавишные (1972—1976, 1991—1993)
• Кевин Годли (англ. Kevin Godley) — вокал, ударные (1972—1976, 1991—1993)

Бывшие участники

• Стюарт Тош (англ. Stuart Tosh) — барабаны, вокал (1977—1983, 1993—1995)
• Тони О’Мэлли (англ. Tony O'Malley) — клавишные, вокал (1977—1978)
• Данкан Макэй (англ. Duncan Mackay) — клавишные, вокал (1978—1981)
• Вик Эмерсон (англ. Vic Emerson) — клавишные (1981—1983)
• Джейми Лейн (англ. Jamie Lane) — ударные (1983)
• Стив Пиггот (англ. Steve Piggot) — клавишные (1993—1995)
• Гари Уоллис (англ. Gary Wallis) — ударные (1993—1995)
• Джефф Данн (англ. Goeff Dunn) — ударные (1995)
• Алан Парк (англ. Alan Park) — клавишные (1995)
• Кит Хэймен (англ. Keith Hayman) — клавишные, вокал (2006—2011)

Временная шкала

<timeline> ImageSize = width:1100 height:auto barincrement:18 PlotArea = left:100 bottom:80 top:10 right:0 Alignbars = justify DateFormat = dd/mm/yyyy Period = from:01/01/1972 till:01/01/2017 TimeAxis = orientation:horizontal format:yyyy

Colors=

 id:Lines1 value:black      legend:Студийный_альбом
 id:Lines2 value:gray(0.75) legend:Концертный_альбом

Legend = orientation:horizontal position:top

Colors =

 id:Vocals   value:red     legend:Вокал
 id:Bass     value:blue   legend:Вокал, бас-гитара
 id:Guitar   value:green    legend:Вокал, гитара
 id:Drums    value:orange  legend:Барабаны
 id:Keys     value:purple  legend:Клавишные
 id:Perc     value:claret  legend:Перкуссия

Legend = orientation:vertical position:bottom columns:1

ScaleMajor = increment:2 start:1973 ScaleMinor = unit:year increment:1 start:1973

LineData =

 at:01/07/1973 color:black layer:back
 at:01/05/1974 color:black layer:back
 at:01/03/1975 color:black layer:back
 at:01/01/1976 color:black layer:back
 at:01/05/1977 color:black layer:back
 at:01/09/1978 color:black layer:back
 at:28/03/1980 color:black layer:back
 at:27/11/1981 color:black layer:back
 at:01/09/1983 color:black layer:back
 at:01/06/1992 color:black layer:back
 at:01/06/1995 color:black layer:back

 at:01/12/1977 color:Lines2 layer:back
 at:01/12/1993 color:Lines2 layer:back

BarData =

 bar:Gouldman text:"Грэм Гоулдман"
 bar:Stewart text:"Эрик Стюарт"
 bar:Creme text:"Лол Крим"
 bar:Fenn text:"Рик Фенн"
 bar:Godley text:"Кевин Годли"
 bar:Burgess text:"Пол Бёрджесс"
 bar:Tosh text:"Стюарт Тош"
 bar:Lane text:"Джейми Лейн"
 bar:Wallis text:"Гари Уоллис"
 bar:Dunn text:"Джефф Данн"
 bar:O'Malley text:"Тони О’Мэлли"
 bar:Mackay text:"Данкан Макэй"
 bar:Emerson text:"Вик Эмерсон"
 bar:Piggot text:"Стив Пиггот"
 bar:Park text:"Алан Парк"
 bar:Stevens text:"Майк Стивенс"
 bar:Hayman text:"Кит Хэймен"
 bar:Wilson text:"Мик Уилсон"

PlotData=

 width:10 textcolor:black align:left anchor:from shift:(10,-4)
 bar:Gouldman from:start till:01/12/1983 color:Bass
 bar:Gouldman from:01/01/1991 till:01/12/1995 color:Bass 
 bar:Gouldman from:01/01/1999 till:end color:Bass
 bar:Stewart from:start till:01/12/1983 color:Guitar 
 bar:Stewart from:start till:01/12/1983 color:Keys width:3
 bar:Stewart from:01/01/1991 till:01/12/1995 color:Guitar 
 bar:Stewart from:01/01/1991 till:01/12/1995 color:Keys width:3
 bar:Creme from:start till:01/06/1976 color:Guitar 
 bar:Creme from:start till:01/06/1976 color:Keys width:3
 bar:Creme from:01/01/1991 till:01/06/1993 color:Vocals 
 bar:Fenn from:01/06/1977 till:01/12/1983 color:Guitar
 bar:Fenn from:01/06/1993 till:01/12/1995 color:Guitar
 bar:Fenn from:01/01/1999 till:end color:Guitar
 bar:Godley from:start till:01/06/1976 color:Drums 
 bar:Godley from:start till:01/06/1976 color:Vocals width:3
 bar:Godley from:01/01/1991 till:01/06/1993 color:Vocals
 bar:Burgess from:01/01/1973 till:01/08/1983 color:Drums
 bar:Burgess from:01/01/1999 till:end color:Drums
 bar:Tosh from:01/06/1977 till:01/12/1983 color:Drums 
 bar:Tosh from:01/06/1977 till:01/12/1983 color:Vocals width:3
 bar:Tosh from:01/06/1993 till:01/12/1995 color:Drums 
 bar:Tosh from:01/06/1993 till:01/12/1995 color:Vocals width:3
 bar:Lane from:01/10/1983 till:01/12/1983 color:Drums
 bar:Wallis from:01/06/1993 till:01/09/1995 color:Drums
 bar:Dunn from:01/09/1995 till:01/12/1995 color:Drums
 bar:O'Malley from:01/06/1977 till:01/06/1978 color:Keys
 bar:O'Malley from:01/06/1977 till:01/06/1978 color:Vocals width:3
 bar:Mackay from:01/06/1978 till:01/06/1981 color:Keys
 bar:Mackay from:01/06/1978 till:01/06/1981 color:Vocals width:3
 bar:Emerson from:01/06/1981 till:01/12/1983 color:Keys
 bar:Piggot from:01/06/1993 till:01/09/1995 color:Keys
 bar:Park from:01/09/1995 till:01/12/1995 color:Keys
 bar:Stevens from:01/01/1999 till:end color:Keys
 bar:Stevens from:01/01/1999 till:end color:Vocals width:3
 bar:Hayman from:01/06/2006 till:01/06/2011 color:Keys
 bar:Hayman from:01/06/2006 till:01/06/2011 color:Vocals width:3
 bar:Wilson from:01/01/1999 till:end color:Perc
 bar:Wilson from:01/01/1999 till:end color:Vocals width:3

</timeline>

Дискография

Студийные альбомы

• 1973: 10cc
• 1974: Sheet Music
• 1975: The Original Soundtrack
• 1976: How Dare You!
• 1977: Deceptive Bends
• 1978: Bloody Tourists
• 1980: Look Hear?
• 1981: Ten Out of 10
• 1983: Windows in the Jungle
• 1992: ...Meanwhile
• 1995: Mirror Mirror

Ссылки

• [www.10ccworld.com/ Официальный сайт]
• [www.the10ccfanclub.com/ Сайт официального фан-клуба]
• [www.ericstewart.uk.com/ Официальный сайт Эрика Стюарта]
• [www.gg06.co.uk/ Kevin Godley / Graham Gouldman]

Отрывок, характеризующий 10cc

Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.