111-я кавалерийская дивизия
Поделись знанием:
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.
К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
111-я кавалерийская дивизия | |
| Войска: |
сухопутные |
|---|---|
| Род войск: | |
| Формирование: |
ноябрь 1941 года-март 1942 года |
| Расформирование (преобразование): |
март 1942 года |
| Боевой путь | |
|
в боях не участвовала | |
111-я отдельная Калмыцкая кавалерийская дивизия им. О И. Городовикова — кавалерийские подразделение РККА во время Великой Отечественной войны.
Содержание
История дивизии
с 26 ноября 1941 г. началось формирование двух калмыцких кавалерийских дивизий. Решением бюро обкома партии и СНК Калмыцкой АССР эти дивизии получили наименования: 110-я Отдельная Калмыцкая кавалерийская дивизия (ОККД) им. С. М. Буденного и 111-я Отдельная Калмыцкая кавалерийская дивизия (ОККД) им. О И. Городовикова . В марте 1942 г. распоряжением Государственного Комитета Обороны дальнейшее формирование 111-й ОККД было приостановлено.[1]
Состав
- 274-й кавалерийский полк
- 293-й кавалерийский полк
- 312-й кавалерийский полк
- 111-й отдельный конно-артиллерийский дивизион
- 100-й отдельный артиллерийский парк
- 82-й отдельный полуэскадрон связи
- 111-й отдельный эскадрон химической защиты
- отдельная зенитная батарея
- ? медико-санитарный эскадрон
- 82-й продовольственный транспорт
- ? дивизионный ветеринарный лазарет
- дивизионная редакция и типография
- военная прокуратура дивизии
- военный трибунал дивизии
- особый отдел дивизии
- отдельный стрелковый взвод особого отдела дивизии
- 1926-я полевая почтовая станция
- 1029-я полевая касса Госбанка
Напишите отзыв о статье "111-я кавалерийская дивизия"
Примечания
- ↑ 4 марта 1942 г. Ставка ВГК приняла директиву № 76443, согласно которой количество кавалерийских соединений было сокращено. 12 марта 1942 г. началось расформирование 111-й кд имени О. И. Городовикова. 1368 человек, в том числе 657 калмыков, было направлено в 110-ю кд. Оставшийся личный состав разделили на две части по национальному признаку и передали в запасные части: около 2 тыс. калмыков в 15-й запасной кп (Ворошиловск), 1 тыс. русских — в 16-ю запасную сбр (Котельниково). Ещё 241 офицер и сержант были раскассированы по различным учреждениям, а 61 боец (больные и командированные) — передан Западному райвоенкомату. В 110-й кд была передана большая часть имущества 111-й кд, в том числе 2613 лошадей (НАРК. Ф. Р-131. Оп.1. Д.1123. Л.2-4.), что, наконец, позволило полностью укомплектовать это соединение.
Источники
- [www.kalmnlib.ru/images/2016/kzd2016.doc Календарь знаменательных и памятных дат на 2016 год/ 2016 Җилин ончта өдрмүдин лит], М-во культуры и туризма РК, Национальная библиотека им. А. М. Амур-Санана; сост. В. В. Сангаджиева; ред. О. Е. Аргунова; отв. за изд. Н. Б. Уластаева. — Элиста, 2015, стр. 27
Отрывок, характеризующий 111-я кавалерийская дивизия
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.
К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
