1162-й стрелковый полк

1162-й стрелковый полк
Почётные наименования:	«Минский» (1944)
Войска:	сухопутные
Род войск:	пехота
Формирование:	1941 год
Расформирование (преобразование):	1945 год
Боевой путь
Смоленская область Белоруссия Восточная Пруссия Силезия Чехословакия

1162-й стрелковый Минский полк  — воинская часть СССР в Великой Отечественной войне, входил в состав 352-й Оршанской Краснознамённой ордена Суворова стрелковой дивизии.

Формирование

Сформирован с 27 августа по 12 ноября 1941 года в г. Бугульме (Приволжский военный округ) Татарской АССР в составе 352-й стрелковой дивизии. 7 ноября 1941 г. полку вручено шефское знамя «от имени трудящихся ТАССР». Направлен на Западный фронт, во время марша имел 2-х недельную стоянку в г. Горьком.

1941 год

1 декабря 1941 г. полк прибыл в Ховрино (под Москвой) и вливается в состав 20 Армии Западного фронта.

24 декабря 1941 г. в 02:00 получил боевой приказ на наступление на дер. Ивановское. В тот же день дер. Ивановское была взята (первая боевая операция полка). К исходу того же дня полк перешёл в наступление на дер. Михайловское.

26 декабря 1941 г. к исходу дня 1-й батальон ворвался в д. Михайловское и всю ночь вёл бой с противником.

27 декабря 1941 г. к утру деревня была занята и очищена от противника. В тот же день полк сосредотачивается в лесу южнее дер. Михайловское для наступления на дер. Тимомино, но приказ был отменен и полку приказано наступать на д. Тимково.

1942 год

В конце апреля 1942 года перешёл к обороне, заняв полосу обороны в 6-7 км.

1943 год

7 марта подразделения 1162-го полка завязали бой за деревню Ломы, обороняемую немецким гарнизоном, которой насчитывал 230 человек. После ожесточенного боя и рукопашной схватки, освободив Ломы, воины 1162-го полка, взаимодействуя с воинами 1158-го полка, с ходу атаковали деревню Баскаково и к вечеру после короткого, но упорного боя освободили её. Удар был настолько стремителен, что противник не успел сжечь деревню и вынуждены был поспешно отойти на рубеж Дубровки, где организовали сопротивление. До 4 часов утра части дивизии вели упорный бой и наконец, сломив сопротивление врага, заставили фашистов оставить Дубровку. Подразделения 1162-го полка, не встречая сильного сопротивления, к полудню овладели Митино. Затем части дивизии освободили Вятское и вошли в лес севернее д. Синьково. Целый день длился тяжёлый бой. Поздно ночью подразделения 1162-го полка ворвались в деревню и вышибли гитлеровцев из неё. Приказом штаба 5-й армии 352-я сд. на несколько дней была переведена в резерв командующего, а 13 марта выступила в направлении Вязьмы.

Награды и именования

Награда (наименование)	Дата	За что получена
почётное наименование «Минский»	3 июля 1944 года	за освобождение города Минска

Командиры

• Агафонов Василий Сергеевич, капитан, затем майор, убит в бою в д. Груздево Гжатского района Смоленской обл. (с начала формирования до 05.03.1942);
• Луценко, старший лейтенант (с 05.03.1942);
• Марусняк Наум Николаевич, майор (с марта (?) 1942 г.);
• Кононенко Виталий Антонович, подполковник

Навечно в списках части

• Чадия Левон Платонович (1907-1943), рядовой, погиб 08.03.1943 г., посмертно награждён орденом Красной Звезды, навечно зачислен в списки 4-й роты 1162-го сп.

Известные мемориалы

Место расположения	Датировка	Год установки памятника	Количество похороненных
Россия, Московская обл., Волоколамский район, с. Ивановское (два воинских захоронения)	1941 г.	1957 и 1963 гг.	98 и 21 чел.
Россия, Московская обл., Волоколамский район, д. Михайловское	1941 г.	1952 г.	782 чел.
Россия, Московская обл., Волоколамский район, д. Тимково	1941 г.	1962 г.	243 чел.
Белоруссия, Витебская обл, Дубровенский район, д. Баево	1943—1944 гг.	1960 г.	706 чел. (689 чел.)

Калининградская обл., Багратионовский район, п. Пятидорожное. Мемориальный комплекс.

1500 чел.

Примечания:

1. В указанных братских захоронениях могут находиться тела павших воинов и из других частей, а в отдельных случаях и из других соединений.
2. В скобках указано количество захороненных воинов, чьи имена установлены.

Литература

• [www.gzhatsk.ru/skvoz_plamya_voini/ Дюрягин Г. М. Сквозь пламя войны. Казань: Татарское книжное издательство, 1982. 144 С.]

Отрывок, характеризующий 1162-й стрелковый полк

Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.