12-я гвардейская танковая дивизия
Поделись знанием:
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
| 12-я гвардейская танковая Уманская ордена Ленина Краснознамённая ордена Суворова дивизия 12-я гв. тд | |
| Годы существования | |
|---|---|
| Страна | |
| Подчинение | |
| Входит в | |
| Тип |
|
| Включает в себя |
танковые, мотострелковый, артиллерийский, зенитно-ракетный полки, отдельный ракетный дивизион, части и подраделения боевого обеспечения и обслуживания. |
| Функция |
Защита Отечества |
| Численность |
7000-9000 личного состава |
| Дислокация |
г.Нойруппин, округ Потсдам, Германская Демократическая Республика. Владикавказ |
| Участие в |
Великая Отечественная война |
| Знаки отличия |
|
| Командиры | |
| Известные командиры | |
12-я гвардейская танковая Уманская ордена Ленина Краснознамённая ордена Суворова дивизия (сокр. 12-я гв. тд)— соединение танковых войск сухопутных войск Вооружённых сил СССР, а затем и вооружённых сил России. Сформирована в июне 1942 года в городе Тула как 3-й танковый корпус. Войсковая часть полевая почта (ВЧ ПП) 58440, позывной — История. Место дислокации — г.Нойруппин, округ Потсдам, Германская Демократическая Республика.
История
12-я гвардейская танковая дивизия входила в состав 3-й Общевойсковой Армии ГСВГ. Штаб армии находился в городе Магдебург, в районе Зюденбург на перекрёстке Байм и Гросс Диздофер улиц, в районе Херенкруг располагались части армейского подчинения. Штаб дивизии находился в городе Нойруппин. На окраине города, ближе к Альтруппину находилось расположение трёх полков дивизии: 48-й гвардейский танковый полк, 353-й гвардейский танковый полк и 332-й гвардейский танковый полк.
После вывода войск, 12-я гвардейская танковая дивизия была расформирована. ОРБ, ОБС, ОИСБ, ОБМО, ОРВБ, ОМедСБ вышли во Владикавказ в состав 19 МСД 42 АК (до 2010 года — 19 МСД 58 ОА). Номера всех отдельных батальонов поменялись, гвардейские знамена и почетные наименования остались.
Состав дивизии на момент вывода[1]
- 48-й гвардейский танковый Вапнярско-Варшавский ордена Ленина Краснознамённый орденов Суворова и Кутузова полк (Нойруппин) в/ч п. п. 58589 (Командир 48 Гвардейского танкового полка в 1989 году гв. полковник Кухновец. Начальник штаба гв. полковник Федотов, нач. связи — гв. майор Батенков Ю. И.. Зам. командира части по тылу гв. полковник Галкин. Позывной — Аксамитовый.
- 332 гвардейский танковый Варшавский Краснознаменный ордена А. Невского полк (Нойруппин) в/ч п. п. 47598 Позывной — Ферабор (на момент вывода в СССР командир полка — гв. полковник Хиль, заместитель командира полка гв. п/п-к А. Чалков.)
- 353 гвардейский танковый Вапнярско-Берлинский Краснознаменный орденов Суворова и Кутузова полк (Нойруппин) в/ч п. п. 60689 (командир полка гв. полковник Кожевников П.П, заместитель командира полка гв. п/п-к Горяинов В. И., начальник штаба гв. п/п-к Прядко В. Н., начальник разведки полка гв. майор А. Макаревич) Позывной — Геллер
- 200 гвардейский мотострелковый Фастовский ордена Ленина Краснознаменный орденов Суворова и Б. Хмельницкого полк (Бург) в/ч п. п. 61139 позывной — Керамзит
- 117 самоходно-артиллерийский полк (Мальвинкель) в/ч п. п. 74037
- 933 зенитно-ракетный Верхне-Днепровский Краснознаменный ордена А. Невского полк (Бург) вч пп 35866 позывной — Аксельбант, в составе 42 АК СКВО
- 18 отдельный гвардейский разведывательный Демблинский ордена Александра Невского батальон(Мальвинкель) позывной — Рогач в/ч п. п. 60491
- 490 отдельный батальон связи (Нойруппин) в/ч пп 58567, Позывной — История
- 136 отдельный гвардейский Демблинский ордена Красной звезды инженерно-сапёрный батальон(Нойруппин) в/ч п. п. 58348, позывной — Тавотница командиры батальона: на момент вывода в СССР (ноябрь 1990 года) — гв. п/п-к Васильев Н. Н. до него — гв. п/п-к Гончаров и гв. п/п-к Г. Н. Селютин. Батальон выведен во Владикавказ.
- Отдельная рота химической защиты (Нойруппин). На момент вывода — командир роты гв. капитан Лимушкин.
- 1074 отдельный батальон материального обеспечения (Вульков) в/ч п. п. 47541
- 64 отдельный ремонтно-восстановительный батальон (Нойруппин) в/ч п. п. 84861
- 208 отдельный медицинский санитарный батальон (Нойруппин) в/ч п. п. 58219
- Н-ский хлебопекарный батальон (не батальон, а хлебопекарня в составе 1047 обмо) (Альтрупин). Позывной — Докрутка
Командование
 |
Этот раздел статьи ещё не написан. Согласно замыслу одного из участников Википедии, на этом месте должен располагаться специальный раздел.
Вы можете помочь проекту, написав этот раздел. |
- Трофименко, Владимир Павлович начальник тыла (зам.ком.дивизии) Бондарчук Николай Иванович (1990-1992)
Напишите отзыв о статье "12-я гвардейская танковая дивизия"
Ссылки
- [www.gsvg.ru/ Сайт Группы Советских войск в Германии]
- [www.genstab.ru/gsvg.htm Перечень объединений, соединений и частей ГСВГ]
- [nazadvgsvg.ru/ Форум «Назад в ГСВГ»]
- [vif2ne.ru/nvk/forum/archive/213/213214.htm ЗГВ по справочнику Ленского]
Примечания
- ↑ [www.gsvg.ru/gsvg_3.htm Состав соединений и частей 3 Общевойсковой Армии]
Отрывок, характеризующий 12-я гвардейская танковая дивизия
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
