1200-й стрелковый полк

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
1200-й стрелковый полк
Годы существования

август 1941 - 17 марта 1942 года
преобразована в 59-й гвардейский стрелковый полк

Страна

СССР СССР

Тип

пехота

1200-й стрелковый полк — воинская часть 361-й стрелковой дивизии СССР в Великой Отечественной войне





История формирования

Сформирована в сентябре-октябре 1941 года в Башкирской АССР (Приволжский военный округ) в рамках реализации постановления ГКО СССР № 459сс от 11.08.1941[1]:

Трудящиеся Башкирии, как и все советские люди, шли в ряды Красной Армии с огромным патриотическим подъемом. На призывных пунктах, на предприятиях, в колхозах — всюду проводы уходящих на фронт выливались в яркую демонстрацию любви и преданности своей Родине…

…Многие из военнообязанных, не дожидаясь повесток, приходили в военкомат с просьбой отправить их на фронт.

…Теплый августовский день. Призывной пункт Кировского района Уфы.

— Книга:Василевский А.А.:21-я гвардейская[2]

Бывший управляющий Верхнетатышлинским отделением Госбанка В. С. Ихсанов вспоминает:

В первых числах сентября 1941 года из нашего села Верхние Татышлы было призвано 14 человек. Эта группа под моим командованием направлялась в Уфу в состав 361-й стрелковой дивизии. Никогда не забуду солнечный день 4 сентября 1941 года, когда мы уходили из родного села. Односельчане и жители соседних деревень собрались на митинг, посвященный отправке нас в армию.

[2]

Боевой и численный состав на момент формирования

К концу сентября 1941 года часть была укомплектована личным составом, в ней насчитывалось ??00 человок. Часть располагались в городе Уфе? и пригородных населенных пунктах: Чишмах?, Сафарово?, Булгаково? и Нижегородке?[2]

  • 1200-й стрелковый полк — командир полка майор Биненбойм А. В., военком полка старший политрук Афиногенов П. И.
Рядовой состав дивизии в основном состоял из военнообязанных — коренных жителей Башкирии. Рабочий из Туймазов Леонид Маринов стал пулеметчиком 1200-го полка.
Младший командный состав также был призван из запаса…был назначен…бывший комбайнер Стерлитамакского МТС комсомолец старший сержант Василий Чулин — помощником командира взвода 1200-го полка

— Книга:Василевский А.А.:21-я гвардейская[2]

По завершении формирования директивой СВГК № 004279 от 02.11.1941 в составе 361-й стрелковой дивизии включена в 39-ю резервную армию и получила приказ на передислокацию из пригородов Уфы в Пошехонье-Володарск Ярославской области.[2]

8 ноября 1941 года со станции Дема отправился первый эшелон.[2]

Эшелон за эшелоном уходили на запад. Последний железнодорожный эшелон отправился со станции Чишмы 11 ноября 1941 года.[2]

Проехали Куйбышев, Рязань, Коломну, Воскресенск.

Боевые эпизоды

В ночь на 17 декабря 1941 года полк в составе 361-й стрелковой дивизии выступил походным маршем в район Рыбинска, преодолев за двое суток 80 км, затем воинскими эшелонами в составе 361-й стрелковой дивизии был переброшен в район южнее Торжка.[2]
Между станциями Лихославль и Торжок авиация противника пыталась нанести удар по эшелону 1200-го полка.

21 декабря 1941 года полк в составе 361-й стрелковой дивизии, выгрузившись из железнодорожных эшелонов, сосредоточился в районе южнее Торжка, в 40 километрах от линии фронта.[2]

В полдень 23 декабря 1941 года командира и комиссара 361-й дивизии вызвали в штаб армии, размещавшийся в районе Песчанки.[2]
Командующий армией генерал-лейтенант И. И. Масленников ознакомил командира и комиссара 361-й дивизии с общей обстановкой под Москвой, На Калининском фронте и поставил дивизии боевую задачу.[2]

Задача 361-й дивизии

Дивизия усиливалась 1-м и 3-м дивизионами 360-го артиллерийского полка, 103-м гвардейским минометным дивизионом и 143-м танковым батальоном.[2]

Утром 24 декабря 1941 года командир дивизии провел рекогносцировку.[2]
В рекогносцировке, проведенной командиром дивизии приняли участие командиры частей, начальники родов войск войск и службы, некоторые офицеры штаба.[2]
В соответствии с замыслом решения командира дивизии главный удар наносился правым флангом в направлении Елизаветино, Павлушково.[2]

1200-й полк, находясь во втором эшелоне, должен был обеспечить правый фланг дивизии и быть в готовности развить успех в направлении Павлушково, Храпыня.[2]

143-й танковый батальон предназначался для прорыва обороны противника совместно с стрелковыми подразделениями 1204-го полка. Предусматривалось, что с выходом 1204-го полка в район Павлушково танковый батальон переподчиняется вводимому в бой 1200-му полку. Исходные позиции ему были указаны южнее Дмитровское, которое он должен был занять с началом артиллерийской подготовки.[2]

Совершив 40-километровый марш из района Торжка, полк в составе 361-й стрелковой дивизии утром 25 декабря 1941 года занял исходное положение для наступления.[2]

Наступление было назначено на 26 декабря 1941 года.[2]

На рассвете 26 декабря 1941 года после артиллерийской подготовки полки 361-й стрелковой дивизии перешли в наступление. Противник оказал упорное сопротивление. В этот день сокрушить вражескую оборону не удалось.[2]

Боевые потери за 26 декабря 1941 года

убиты в бою под деревней Елизаветино: [www.obd-memorial.ru/Image2/filterimage?path=Z/002/058-0818883-1364/00000006.jpg&id=52081877&id=52081877&id1=d80cd41b83c92026f426bf160b482ec4][ЦАМО 1]

Выдвинув в боевые порядки пехоты на прямую наводку большую часть артиллерии, утром 27 декабря 1941 года 361-я стрелковая дивизия возобновила наступление, сосредоточив основные усилия на разгроме противника в мощном опорном пункте Елизаветино.[2]
От метких выстрелов артиллеристов одна за другой умолкали вражеские огневые точки. 1-я батарея 925-го артиллерийского полка под командованием младшего лейтенанта В. М. Савочкина прямой наводкой разбил три вражеских дзота.[2]

Боевые потери за 27 декабря 1941 года

убиты в бою под деревней Елизаветино: [www.obd-memorial.ru/Image2/filterimage?path=Z/002/058-0818883-1364/00000006.jpg&id=52081877&id=52081877&id1=d80cd41b83c92026f426bf160b482ec4][ЦАМО 2]

Вечером 27 декабря 1941 года подполковник Д. В. Михайлов поставил задачу полкам на следующий день: для развития наступления на направлении обозначившегося успеха — Павлушково, Грешнево — ввести в бой второй эшелон — 1200-й полк.[2]

С утра 28 декабря 1941 года части 361-й стрелковой дивизии возобновили наступление. Противник остатками 312-го пехотного полка, а также выдвинутыми в полосу дивизии подразделениями 62-го моторизованного полка и батальоном белофиннов оказывал упорное сопротивление, стремясь задержать продвижение частей дивизии.[2]

1200-й полк 361-й стрелковой дивизии, сбив противостоящие подразделения белофиннов, продвигался на юг и к утру 29 декабря 1941 года подошел к опорному пункту Храпыня, где был остановлен организованным огнём подошедших подразделений 214-го полка 206-й пехотной дивизии. В это время на северо-западную окраину Храпыня вышли подразделения левофлангового полка 355-й дивизии. Во взаимодействии с соседом ударом во фланг и тыл полк разгромил противника в опорном пункте Храпыня, а затем и в Грешнево.[2]

Вечером 30 декабря 1941 года начальник разведки доложил командиру 361-й стрелковой дивизии, что по данным, полученным от разведывательных групп, действовавшим в тылу противника, по шоссе Павлушково — Степино движутся в южном направлении вражеские автомобили, обозы, войска. Подполковник Д. В. Михайлов решил разгромить отступающие части противника и не допустить отхода их на промежуточный оборонительный рубеж[2]

Утром 1 января 1942 года офицер связи штаба 39-й армии привез на командный пункт 361-й стрелковой дивизии боевое распоряжение командармам[2]

С утра 3 января 1942 года после артиллерийской подготовки перешел в наступление на правом фланге 1202-й полк.[2]

К исходу 3 января 1942 года части 361-й стрелковой дивизии вышли на рубеж Воскресенское, Зыбино.[2]

Вечером 4 января 1942 года командир 361-й стрелковой дивизии поставил перед частями задачу: 1200-й полк должен был овладеть районом Харламово и, перерезав шоссейную дорогу Ржев — Рига в районе Бахмутово, выступить к Волге и с ходу форсировать её в районе Соломиново, 1204-й полк — наступать в направлении Нов. Коростелево, Нов. Фильково, форсировать Волгу в районе Ножкино и захватить Кокошкино. 1202-й полк составлял второй эшелон.[2]

Под Ржевом

8 января 1942 года без оперативный паузы после контрнаступления началась Ржевско-Вяземская операция — завершающий период битвы под Москвой. В операции участвовали[3]

39-я армия Калининского фронта имела задачу ударом трех дивизий с юга и юго-запада по Ржеву во взаимодействии с 29-й армией окружить и уничтожить ржевскую группировку противника и к исходу 12 января 1942 года овладеть городом. Одновременно армия[3]

361-й дивизии было приказано наступать в направлении Лигостаево, Медведево, Захарово и к исходу 12 января 1942 года во взаимодействии с 381-й дивизией овладеть юго-восточной частью Ржева.[3]

Справа наступала 183-я дивизия, справа — 381-я.[3]

В первом эшелоне находились 1202-й и 1204-й полки, во втором - 1200-й[ЦАМО 3].[3]

1202-й полк овладел деревней Якимова, а 1204-й - деревни Аленино, Каменское.[3]

5 февраля 1942 года командующий армией уточнил задачу 361-й стрелковой дивизии[2]

За боевые заслуги приказом народного комиссара обороны № 078 от 17 марта 1942 года преобразована в 59-й гвардейский стрелковый полк.[2]

Командный состав

Командир полка

  • майор Биненбойм А. В.[2]

Военком полка

  • старший политрук Афиногенов П. И.[2]

Начальник штаба полка

[2]

Боевой и численный состав

  • 1200-й стрелковый полк — командир полка майор Биненбойм А. В., военком полка старший политрук Афиногенов П. И.

В донесениях о безвозвратных потерях

Именной список безвозвратных потерь по 59 гвардейскому стрелковому полку 21 Гвардейской стрелковой дивизии с 26 декабря 1941 года по 1 мая 1942 года.[www.obd-memorial.ru/Image2/filterimage?path=Z/002/058-0818883-1364/00000004.jpg&id=52081875&id=52081875&id1=0c3178500be1879a8fdf96acb8e540f1][ссылка 1]

Согласно ведомости списков безвозвратных потерь личного состава 21 Гвардейской стрелковой дивизии, отправленных в Центральное бюро потерь личного состава: [www.obd-memorial.ru/Image2/filterimage?path=Z/002/058-0818883-1364/00000003.jpg&id=52081874&id=52081874&id1=de7cbf0c674e11c8b2fb503fa91c72c3][ссылка 2]

Источники

  1. ЦАМО, фонд 58, опись 818883, дело 1364
  2. ЦАМО, фонд 58, опись 818883, дело 1364
  3. ЦАМО, фонд 1092, Опись 1, дело 3, лист 3.

Напишите отзыв о статье "1200-й стрелковый полк"

Примечания

  1. [www.soldat.ru/doc/gko/text/0459.html Постановление № ГКО-459сс от 11.08.41. «О формировании стрелковых и кавалерийских дивизий». Москва, Кремль. (РГАСПИ, фонд 644, опись 1, д.6, лл.151-153.)]
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 Василевский А. А. 21-я гвардейская. — Уфа: Китап, 1995. — 300 с. — 2 500 экз. — ISBN 5-295-01494-0.
  3. 1 2 3 4 5 6 Василевский А. А. 21-я гвардейская. — С. 36.
  1. ЦАМО, фонд 58
  2. ЦАМО, фонд 58

Литература

Василевский А. А. 21-я гвардейская. — Уфа: Китап, 1995. — 300 с. — 2 500 экз. — ISBN 5-295-01494-0.

Ссылки

  • [samsv.narod.ru/Div/Sd/sd361/default.html Справочник на сайте клуба «Память» Воронежского госуниверситета]
  • [www.soldat.ru/files/ Боевой состав Советской Армии 1941—1945]
  • [www.soldat.ru/doc/perechen/ Перечень № 4 управлений корпусов, входивших в состав Действующей армии в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.]
  • [www.soldat.ru/kom.html Командный состав РККА и РКВМФ в 1941—1945 годах]

Отрывок, характеризующий 1200-й стрелковый полк

– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.