121-я пехотная дивизия (вермахт)
| 121-я пехотная дивизия (121. Infanterie-Division) | |
| Годы существования | |
|---|---|
| Страна | |
| Прозвище |
Дивизия орлиного щита (Adlerschild-Division) |
| Участие в | |
Содержание
История
Дивизия сформирована в лагере Мюнстер в Люнебургер Хайде Восточной Пруссии (1-й военный округ) 5 октября 1940 года на базе подразделений 1-й пехотной дивизии и 21-й пехотной дивизии. Являлась при формировании дивизией 11-й волны мобилизации и была укомплектована военнослужащими 1920 года рождения, призванными из резерва. Наряду с общими для 11-й волны мобилизации отклонениями от штата дивизий 1-й волны, имела в составе пехотных полков взводы самокатчиков вместо конных взводов.
C 22 июня 1941 года участвует в боевых действиях, наступая из района западнее Гумбинена на Вилкавишкис — Каунас, имея перед собой части 33-й стрелковой дивизии. Слева от дивизии наступала 123-я пехотная дивизия 27-го армейского корпуса, справа 12-я пехотная дивизия. На раннее утро 22 июня 1941 года вела бой за Кибартай — Пильвишки, наступает на Каунас.
Затем наступала практически беспрепятственно до конца июня 1941 года. В конце июня 1941 года ведёт бои за Краславу со 112-й стрелковой дивизией. 3 июля 1941 года форсировала Даугаву в район Краславы, придя на помощь дивизии СС «Мёртвая голова», попавшей в тяжёлое положение в боях с 42-й танковой дивизией, ведёт бои в том числе и со 112-й стрелковой дивизией. На 4 июля 1941 года дивизия двигалась вслед за дивизией СС «Мёртвая голова» по направлению Краслава — Дагда — Себеж. 42-й мотострелковый полк, прикрывавший отход 42-й танковой дивизии, нанёс внезапный контрудар, под который попал штаб 121-й пехотной дивизии. В бою был убит командир дивизии Ланселле, который стал первой потерей среди генеральского состава Группы армий «Север». В советской литературе разгром штаба дивизии приписывают неким белорусским партизанам, что представляется надуманным.
Перед наступлением на Ленинград, начавшимся 8 августа 1941 года, вошла в состав группы «Шимск», одной из трёх наступательных групп, созданных для наступления непосредственно на город. В ходе наступления продвигалась с 1-м армейским корпусом, по обе стороны железных дорог, ведущих в Ленинград через Дно и Лугу, и начала продвижение на северо-восток. К 25 августа 1941 года вышла на подступы к Любани, которую в этот же день взяла прошедшая сквозь порядки дивизии 12-я танковая дивизия. 29 августа—31 августа ведёт тяжёлый встречный бой с 402-м стрелковым полком 168-й стрелковой дивизии в районе посёлка Тосно. В сентябре 1941 года дивизия наступает на Ленинград c юго-востока, вдоль железной дороги и шоссе Чудово — Ленинград. 11 сентября 1941 года форсировала реку Ижора и перешла дорогу Ям-Ижора — Слуцк, подошла к Слуцку, где прорвала первую линию обороны и завязала бои за город. Слуцк был взят 15 сентября 1941 года ударом 667-й батареи штурмовых орудий, но дивизия уже исчерпала свои возможности и была остановлена у Колпино. Приблизительно там дивизия ведёт бои до лета 1942 года, когда была сменена частями испанской «Голубой» дивизии.
Затем, в мае 1942 года дивизия была переброшена на Волховский фронт, заняла позиции у реки Чёрная.
В конце августа — сентябре 1942 года ведёт оборонительные бои вместе с 5-й горнострелковой дивизией в ходе проведения советскими войсками Синявинской операции. Задача дивизии заключалась в закрытии бреши по линии высоковольтных передач, ведущей от Волховской ГЭС к Петербургу. С 10 сентября 1942 года контратаковала с севера через рощу «Круглая» войска 2-й ударной армии, которые продвинулись на некоторое расстояние к Неве с востока, и 25 сентября 1942 года соединилась в районе Гайтолово со 132-й пехотной дивизией, тем самым замкнув кольцо окружения вокруг 2-й ударной и части сил 8-й армии и отвоевав Гайтолово. Находится на фронте до ноября 1942 года, затем отведена в прифронтовую полосу, где находится в течение ноября — декабря 1942 года.
В 1943 году ведёт бои в районе Смердыни. С января 1944 года отступает в направлении Луги.
1 февраля 1944 года участвовала в немецком контрнаступлении на лужском направлении. Наступала из района Уторгоша навстречу 12-й танковой дивизии и 285-й охранной дивизии. В результате 3 февраля 1944 года немецкие войска окружили прорвавшиеся к шоссе Луга — Псков советские войска 7-го стрелкового корпуса (256-я стрелковая дивизия, часть сил 372-й стрелковой дивизии) и 2-й партизанский полк 5-й партизанской бригады. Вела бои на уничтожение окружённых советских войск до 17 февраля 1944 года, оказавшиеся безуспешными. После этого отступает на рубеж реки Великой в район Острова.
На июнь 1944 занимает позиции на линии «Пантера» северо-восточнее Острова. 22—23 июня 1944 года в ходе советского наступления позиции, занимаемые дивизией, были прорваны, дивизия отступила в район Пыляй. Из этого района, при поддержке 502-го батальона «Тигров», перешла в контратаку, ведёт бои за Зуево. За эти бои дивизия была упомянута в сводке командования вермахта.
18 июля-24 июля 1944 года ведёт бои c 245-й стрелковой дивизией на плацдарме, захваченном советскими войсками на западном берегу реки Великая в 25 километрах северо-восточнее Деванисово. Во второй половине июля 1944 года с боями отходит в районе Пыталово.
На середину сентября 1944 года занимает рубеж на подступах к Риге в районе Алытэни, мыза Катриня, Дандэри. С 22 сентября по 24 сентября 1944 года в боях с 29-й гвардейской стрелковой дивизией, наступавшей в том районе, потеряла до полка личного состава.
После потери Риги отступила на Курляндский полуостров, ведёт бои в районе Приекуле.
В марте 1945 года остатки дивизии были сведены в боевую группу, которая поступила в распоряжение комендатуры Либавы, объявленной крепостью.
Капитулировала 8 мая 1945 года на Курляндском полуострове в районе Барты.
Боевой путь и подчинение
Состав
Командование
- Генерал артиллерии Курт Ян (5 октября 1940 — 6 мая 1941)
- Генерал-лейтенант Отто Лансель (6 мая 1941 — 8 июля 1941)
- Генерал артиллерии Мартин Вандель (8 июля 1941 — 11 ноября 1942)
- Генерал пехоты Гельмут Прис (11 ноября 1942 — март 1944)
- Генерал-майор Эрнст Пауэр фон Арлау (март 1944 — 1 июня 1944)
- Генерал-лейтенант Рудольф Бамлер (1 июня 1944 — 27 июня 1944)
- Генерал пехоты Гельмут Прис (27 июня 1942 — 10 июля 1944)
- Генерал пехоты Теодор Буссе (10 июля 1944 — 1 августа 1944)
- Генерал-лейтенант Вернер Ранк (1 августа 1944 — 30 апреля 1945)
- Генерал-майор Оттомар Хансен (30 апреля 1945 — 8 мая 1945)
Кавалеры Рыцарского креста из состава дивизии
| Награда | Имя и фамилия | Должность | Звание | Дата награждения |
|---|---|---|---|---|
|
Густ, Вернер нем. Gust, Werner |
командир 405-го гренадерского полка | майор | 18.10.1944 |
|
|
Ланселло, Отто нем. Lancelle, Otto |
командир дивизии | генерал-майор | 27.07.1941 |
|
|
Вандель, Мартин нем. Wandel, Martin |
командир дивизии | генерал-майор | 23.11.1941 |
|
|
Лёр, Эрик нем. Löhr, Erich |
командир дивизии | полковник | 12.08.1944 |
|
|
Прис, Гельмут нем. Prieß, Helmuth |
командир дивизии | генерал-лейтенант | 07.03.1944 |
|
|
Ранк, Вернер нем. Ranck, Werner |
командир дивизии | генерал-майор | 02.03.1945 |
|
|
Бочентин, Ричард нем. Bochentin, Richard |
командир 2-го батальона 405-го полка | майор | 12.02.1944 |
|
|
Франек, Фридрих нем. Franek, Friedrich |
командир 405-го полка | полковник | 04.11.1941 |
|
|
Сауэрбрай, Рудольф нем. Sauerbrei, Rudolf |
командир 2-го батальона 405-го полка | гауптман | 05.04.1945 |
|
|
Шееле, Альфонс нем. Scheele, Alfons |
пулемётчик 2-го батальона 405-го полка | обергефрейтор | 30.09.1944 |
|
|
Шпренгель, Альфред нем. Sprengel, Alfred |
командир взвода 5-й роты 405-го полка | оберфельдфебель | 26.03.1944 |
|
|
Эдсе, Хайнрих нем. Edse, Heinrich |
командир 1-й роты 407-го полка | обер-лейтенант | 15.04.1944 |
|
|
Годен, Эмиль нем. Goden, Emil |
командир взвода 3-й роты 407-го полка | оберфельдфебель | 26.08.1943 |
|
|
Майнеке, Бруно нем. Meineke, Bruno |
командир 1-го батальона 407-го полка | майор | 19.06.1942 |
|
|
Паукнер, Эрнст нем. Paukner, Ernst |
командир 2-го батальона 407-го полка | гауптман | 18.07.1944 |
|
|
Сейд, Отто нем. Seyd, Otto |
командир 1-го батальона 407-го полка | гауптман | 05.03.1945 |
|
|
Тулодецки, Херберт нем. Tulodetzky, Herbert |
командир 2-й роты 407-го полка | оберфельдфебель | 05.11.1944 |
|
|
Тусковиц фон, Рудольф нем. Tycowicz von, Rudolf |
командир 407-го полка | полковник | 02.09.1944 |
|
|
Цандерс, Вернер нем. Canders, Werner |
командир 3-го батальона 408-го полка | майор | 06.04.1944 |
|
|
Ла Шеваллери фон, Бото нем. La Chevallerie von, Botho |
командир 1-го батальона 408-го полка | майор | 24.07.1941 |
|
|
Дрексель, Йоханн нем. Drexel, Johann |
стрелок 14-й противотанковой роты 408-го полка | унтерофицер | 23.08.1943 |
|
|
Мейснер, Зигфрид нем. Meißner, Siegfried |
командир 3-го батальона 408-го полка | гауптман | 25.09.1942 |
|
|
Шимански, Йоханесс нем. Schimanski, Johannes |
командир 1-го батальона 408-го полка | майор | 05.03.1945 |
|
|
Вонхофф, Хайнрих нем. Vonhoff, Heinrich |
командир 12-й роты 408-го полка | обер-лейтенант | 25.09.1942 |
|
|
Тарин, Вальтер нем. Tarin, Walter |
командир 121-го артиллерийского полка | майор | 20.10.1944 |
|
|
Будаль, Георг нем. Budahl, Georg |
командир взвода 1-й роты 121-го противотанкового батальона | лейтенант | 21.09.1944 n |
|
|
Нойербург, Херманн нем. Neuerburg, Hermann |
командир взвода 121-й фузилёрного батальона | обер-лейтенант | 08.02.1944 |
Напишите отзыв о статье "121-я пехотная дивизия (вермахт)"
Ссылки
- [www.feldgrau.com/InfDiv.php?ID=32 121.Infanterie-Division на сайте Feldgrau.com]
- [www.axishistory.com/index.php?id=2201 121.Infanterie-Division на сайте axishistory.com]
- [www.ordersofbattle.com/UnitData.aspx?UniX=2091&Tab=App&Titl=121%20Infantry%20Division 121.Infanterie-Division на сайте ordersofbattle.com]
См. также
Отрывок, характеризующий 121-я пехотная дивизия (вермахт)
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.
Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.
3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
