Двенадцать статей

Поделись знанием:
(перенаправлено с «12 статей»)
Перейти к: навигация, поиск

Титульный лист "Двенадцати статей"
Жанр:

программа требований

Автор:

Кристоф Шаппелер и Себастьян Лотцер

Язык оригинала:

немецкий

Дата написания:

февраль-март 1525

Дата первой публикации:

19 марта 1525

«Двенадцать статей» (нем. Zwölf Artikel) — манифест Реформации и Крестьянской войны в Германии, часть требований крестьян в борьбе за свои права. Был принят в 1525 году в Швабии, в имперском городе Меммингене.





История создания

К исходу войны 1525 года в землях бассейна верхнего течения Дуная и Рейна, ядро которых составляла историко-географическая область Швабия, сформировались шесть крупных крестьянских отрядов. Руководители трёх из них, — Бальтрингенского, Верхнеальгауского и Озёрного, — пытались достичь соглашения о координации своих дальнейших действий. Их военно-политическим центром стал имперский город Мемминген, магистрат которого открыто встал на сторону повстанцев.

В феврале 1525 года Ульрих Шмид, деревенский кузнец из Зульмингена, возглавивший Бальтрингенский отряд, обратился к городскому совету Меммингена с просьбой найти среди горожан людей, которые были бы способны свести воедино более трёхсот жалоб местных крестьянских общин. За эту работу взялись меммингенский проповедник Христофор Шаппелер и скорняк-подмастерье Себастьян Лотцер (Sebastian Lotzer), которые составили документ, получивший широкую известность под названием «Двенадцать статей». Принято считать, что находившийся под сильным влиянием цвинглианства К. Шапеллер был автором разделов, в которых рассматривались религиозно-организационные вопросы, в то время как С. Лотцер подготовил сводку собственно крестьянских требований.

6-7 марта 1525 года в Меммингене состоялся съезд представителей крестьянских отрядов Верхней Швабии, на котором после острой дискуссии программа «Двенадцать статей» была принята в её наиболее умеренной редакции. 19 марта этот документ был впервые напечатан в местной типографии, а затем, в течение трёх последующих месяцев, последовали ещё 23 его издания, осуществлённые в разных немецких городах.

Пункты статей

1. Первая статья посвящена правам и обязанностям приходского священника. Каждая церковная община имеет «право и силу всей общиной выбирать себе священника и смещать его, когда он неподобно ведёт себя». Также в статье прописано, что священник должен проповедовать «чистое Евангелие, без человеческого добавления», то есть согласно реформаторскому тезису Sola Scriptura.[1]

2. Вторая статья посвящена десятине. Хотя составители утверждают, что десятина была справедлива в ветхозаветные времена, а, с наступлением Нового Завета «потеряла силу», они всё же готовы давать «справедливую зерновую десятину», но с условием, что её будут собирать церковные старосты, выбранные всей общиной и что на собранные средства будет выплачиваться достаточное содержание священнику и его близким, а остатки раздаваться бедным членам общины, а оставшиеся сверх того деньги — беречь.[2]

3. Третья статья посвящена личной зависимости:

«До сих пор было в обычае считать нас 'собственными' людьми, что жалости подобно, принимая во внимание, что Христос пролитием Своей драгоценной крови освободил и искупил всех нас, — как пастуха, так и самого высокого, не исключая никого. Поэтому соответствует писанию, чтобы мы были и хотим быть свободными»[3].

Далее оговаривается, что составители не отвергают закон и власть, но хотят жить по закону, а не по свободному человеческому измышлению.

4. В этой статье авторы призывают отменить законы, согласно которым простым людям было запрещено свободно ловить дичь, птицу и рыбу. При выдвижении этого требования, авторы опирались на цитату из книги Бытия:

И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле

5. В пятой статье составители призывают отменить установления, согласно которым простым людям запрещалось свободно пользоваться лесами:

«В-пятых, отягощены мы также и с использованием леса. Ибо наши господа присвоили исключительно себе все леса… И когда деревенский человек в чём-либо нуждается, то должен покупать за двойные деньги. Вот наше мнение: леса, освоенные, но не купленные мирянами или клириками, должны снова перейти в в руки всей общины. Община подобающим образом распоряжается, чтобы каждый по нужде мог брать себе безвозмездно в дом для топлива, а также, когда понадобится плотничать, однако, с ведома выбранных на то общиною людей»[4].

6. Шестая статья посвящена барщине. Следует отметить, что составители не требуют её отмены, но выступают лишь против чрезмерных поборов.[5]

7. В этой статье говорится о взаимоотношениях господина и крестьянина. Отныне, крестьянин получает землю от своего господина и владеет ею на основании соглашения с господином. Господин не имеет права требовать от крестьянина какой-либо дополнительной работы и не должен ни к чему его принуждать, чтобы крестьянин мог спокойно и без отягощений пользоваться землёй. Однако, здесь же оговаривается, что

«если господину потребуется служба, то крестьянин должен более других быть для него в готовности и послушании, но в такой час и в такое время, от которого крестьянину не было бы ущерба, и работать на господина за подобающую плату»[6].

8. Восьмая статья посвящена оброку. Как и в случае с барщиной в шестой статье, составители не требуют отмены оброка, но призывают господ пересмотреть земли и установить оброк по справедливости «так, чтобы крестьянин не делал своей работы даром, ибо каждый работник достоин платы своей»[7]..

9. В девятой статье составители высказывают своё недовольство действующими штрафами:

«Мы чрезмерно отягчены большими штрафами, ибо постоянно вводят новые постановления и наказывают нас, не соображаясь с делом, а по вражде или угодливости. Наше мнение таково: наказывать нас по старым писаным законам сообразно обстоятельствам дела, а не по произволу»[8]..

10. В десятой статье составители высказывают своё недовольство незаконным присвоением лугов и пашен. Авторы заявляют, что хотят вернуть их в общее пользование.[9].

11. Одиннадцатая статья посвящена отмене "посмертного побора (нем. Todfall), который взимался с семьи умершего крестьянина и к которому, как правило присовокуплялся и побор «за допуск» к наследству.

«Мы никогда не потерпим и не позволим, чтобы против Божьей чести и правды у вдовы и сирот отнимали их достояние… И те, которые должны были бы защищать и охранять нас, обдирали бы и обчищали нас, и будь у них больше прав, они отняли бы и всё остальное. Этого Бог больше не потерпит, это должно быть устранено совершенно»[10]..

12. Двенадцатая статья, названная «Общим решением» подводит итог всему вышеизложенному. Составители утверждают, что это их окончательное мнение, и что всё, написанное выше — основывается на священном писании. Документ заканчивается словами «мир Христов да будет со всеми вами»[11]..

См. также

Напишите отзыв о статье "Двенадцать статей"

Литература

  • Двенадцать статей: Хрестоматия по истории средних веков, под ред. Н. П. Грацианского и С. Д. Сказкина, с. 122—126
  • Крестьянская война 1525 года во Франконии, сост. А. Ермаков, Саратов, 1968.

Примечания

  1. Статья первая.
  2. См. 2-ю статью.
  3. Ст. 3.
  4. Ст. 5.
  5. См. 6-ю статью.
  6. Ст. 7.
  7. Ст. 8.
  8. Ст. 9.
  9. Ст. 10.
  10. Ст. 11.
  11. Ст. 12.

Отрывок, характеризующий Двенадцать статей

Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.