14-я пехотная моторизованная дивизия (Третий рейх)
Поделись знанием:
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
(перенаправлено с «14-я пехотная дивизия (Германия)»)
14-я моторизованная пехотная дивизия — боевое соединение вермахта.
Сформирована в октябре 1934 года в Лейпциге как штаб коменданта, 15 октября 1935 года переименована в 14-ю пехотную дивизию.
Содержание
Боевой путь
Дивизия участвовала в польской кампании (1939), французской кампании 1940 года.
С октября 1940 года — в Германии, где была переформирована в 14-ю мотопехотную дивизию.
14-я моторизованная пехотная дивизия принимала участие в операции Барбаросса. В составе 39-го моторизованного корпуса 3-й танковой группы группы армий Центр. 14-я моторизованная пехотная дивизия первоначально располагалась в районе восточнее Летцен, и была предназначена для развития стремительного наступления из глубины Сувалкинского выступа в направлении на Друскининкай — Минск.
В битве за Москву 14-я моторизованная пехотная дивизия наступала севернее советской столицы в направлении Клин — Дмитров.
В ночь на 9 декабря войска нашей армии штурмом овладели Рогачевом. Левофланговой группой армии руководил Г. И. Хетагуров. Первой ворвалась в город 348-я стрелковая дивизия А. С. Люхтикова. Во главе её шёл 1170-й полк полковника А. А. Куценко. В боях за город было уничтожено до двух полков 14-й мотодивизии противника, захвачено боевое знамя одного из полков этой дивизии. 348-я дивизия не имела поддерживающих танков, а артиллерия в ходе наступления нередко застревала в снегу, и орудия приходилось тащить на руках. Тогда путь пехоте прокладывали пулемёты. Особенно отличилась пулемётная рота во главе с бесстрашным капитаном Андреем Акимовичем Царенко. Если у кого-нибудь отказывал пулемёт, Царенко, несмотря на губительный огонь, быстро приходил на помощь и устранял неисправность. В этом бою его рота уничтожила около трехсот фашистов. А. А. Царенко получил ранение, но остался в строю.— Д.Д. Лелюшенко, мемуары, "Заря победы"[1]
В январе 1943 года дивизия начала переформировываться в панцергренадерскую, но реорганизация закончена не была, и с июня 1943 года дивизия вновь стала 14-й пехотной. С лета 1943 года ведет боевые действия на Восточном фронте, с февраля 1945 года в Восточной Пруссии.
Состав
Сентябрь 1939 г.
- 11-й пехотный полк
- 53-й пехотный полк
- 101-й пехотный полк (15 октября 1940 переименован в 101-й стрелковый полк и передан в 18-ю танковую дивизию
- 14-й артиллерийский полк
- 14-й разведывательный батальон
- 14-й батальон АИР (до декабря 1939)
- 14-й противотанковый батальон
- 54-й мотоциклетный батальон
- 14-й саперный батальон
- 14-й батальон связи
- 14-й запасной батальон
Январь 1943 г.
- 11-й панцергренадерский полк
- 53-й панцергренадерский полк
- 14-й артиллерийский моторизованный полк
- 14-й танковый разведывательный батальон
- 14-й противотанковый батальон
- 14-й саперный моторизованный батальон
- 14-й моторизованный батальон связи
Октябрь 1943 г.
- 11-й гренадерский полк
- 53-й гренадерский полк
- 101-й гренадерский полк (с сентября 1943; сформирован заново из остатков 101-го панцергренадерского полка расформированной 18-й танковой дивизии)
- 14-й артиллерийский полк
- 14-й фузилерный батальон
- 14-й противотанковый батальон
- 14-й саперный батальон
- 14-й батальон связи
- 14-й запасной батальон
Командиры
- генерал-лейтенант барон Франц Кресс фон Крессенштайн (15 октября 1935 — 6 октября 1936)
- генерал-лейтенант Петер Вейер (6 октября 1936 — 15 июня 1940)
- генерал-майор Лотар Рендулич (15 июня — 6 октября 1940)
- генерал-майор Фридрих Фюрст (6 октября 1940 — 1 июня 1941)
- генерал-майор Генрих Вош (1 июня 1941 — 1 октября 1942)
- генерал-майор Вальтер Краузе (1 октября 1942 — 1 января 1943)
- полковник Рудольф Хольсте (1 января — 15 мая 1943)
- полковник, с 1 июня 1943 - генерал-майор, с 20 января 1944 - генерал-лейтенант Герман Флёрке (24 мая 1943 — 28 декабря 1944)
- генерал-лейтенант Эрих Шнайдер (28 декабря 1944 — 20 марта 1945).
Награждённые Рыцарским крестом Железного креста
Рыцарский Крест Железного креста (19)
- Александр Лешке, 04.11.1941 – майор резерва, командир 2-го батальона 11-го пехотного моторизованного полка
- Вальтер Дитлен, 04.12.1941 – оберстлейтенант, командир 54-го мотоциклетного батальона
- Альфонс Экхардт, 06.10.1942 – майор, командир 3-го батальона 11-го пехотного моторизованного полка
- Герольд Оферхофф, 10.12.1942 – обер-лейтенант, командир 1-й роты 11-го гренадерского моторизованного полка
- Герхард Фойкер, 23.12.1942 – майор, командир 1-го батальона 53-го гренадерского моторизованного полка
- Карл Пилат, 14.11.1943 – майор, командир 2-го батальона 53-го гренадерского полка
- Герман Флёрке, 15.12.1943 – генерал-майор, командир 14-й пехотной дивизии
- Эрнст Пройсс, 17.12.1943 – штабс-фельдфебель, ординарец штаба 3-го батальона 53-го гренадерского полка
- Оскар-Хуберт Деннхардт, 17.03.1944 – майор, командир 2-го батальона 11-го гренадерского полка и командующий 11-м гренадерским полком
- Герхард Дрехслер, 11.04.1944 – фельдфебель, командир взвода 14-го фузилерного батальона
- Вильгельм Трекманн, 04.05.1944 – капитан, командир 2-го батальона 53-го гренадерского полка
- Курт Штеенбок, 14.05.1944 – обер-ефрейтор, командир подразделения связных 3-го батальона 53-го гренадерского полка
- Вольфганг Руст, 24.06.1944 – капитан, адъютант 11-го гренадерского полка
- Вольфрам Шёнвальд, 10.09.1944 – обер-лейтенант резерва, командир 2-го батальона 53-го гренадерского полка
- Теофил Кунле, 18.02.1945 – капитан резерва, командир 1014-й роты штурмовых орудий
- Курт Винклер, 17.03.1945 – оберстлейтенант, командир 101-го гренадерского полка
- Иоганн Хельдманн, 17.03.1945 – оберстлейтенант, командир 53-го гренадерского полка
- Вильгельм Гатманн, 28.03.1945 – майор, командир 2-го дивизиона 14-го артиллерийского полка
- Макс Морхе, 09.05.1945 – ефрейтор 14-й роты 101-го гренадерского полка (награждение не подтверждено)
Рыцарский Крест Железного креста с Дубовыми листьями (5)
- Курт Вальтер (№ 345), 05.12.1943 – оберстлейтенант, командир 11-го гренадерского полка
- Герман Флёрке (№ 565), 02.09.1944 – генерал-лейтенант, командир 14-й пехотной дивизии
- Вольфганг Руст (№ 771), 11.03.1945 – капитан, командир 2-го батальона 11-го гренадерского полка
- Эрих Шнайдер (№ 768), 06.03.1945 – генерал-лейтенант, командир 14-й пехотной дивизии
- Карл Ванка (№ 800), 23.03.1945 – майор резерва, командир 1-го батальона 53-го гренадерского полка
Напишите отзыв о статье "14-я пехотная моторизованная дивизия (Третий рейх)"
Примечания
- ↑ [militera.lib.ru/memo/russian/lelyushenko_dd2/07.html Лелюшенко Д. Д. "Заря победы" - мемуары]
См. также
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий 14-я пехотная моторизованная дивизия (Третий рейх)
Лошадей подали.– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
