Туркестанские комиссары

Советские и партийные деятели Туркестанской республики, расстрелянные во время антибольшевистского восстания в Ташкенте — Осиповского мятежа в январе 1919 года.

Список туркестанских комиссаров — жертв Осиповского мятежа

• Всеволод Дмитриевич Во́тинцев — председатель ЦИК Туркестанской республики,председатель Ташкентского военного трибунала, редактор печатного органа Ташкентского Совета рабочих и солдатских депутатов «Наша газета»;
• Владислав Дамианович Фи́гельский — Председатель Совнаркома Туркестанской республики, член Верховной военной коллегии по обороне Туркестанской республики;
• Донат Перфильевич Фоменко — председатель ТурЧК;
• Николай Васильевич Шумилов — председатель Ташкентского Совета, заместитель народного комиссара путей сообщения, участник Октябрьского вооружённого восстания в Ташкенте;
• Вульф Наумович Финкельштейн — заместитель председателя Ташкентского совета, член исполкома Ташкентского совета;
• Александр Яковлевич Першин (1874-1919) — член горкома РСДРП(б) с декабря 1917 года, комиссар продовольствия, один из организаторов Красной Гвардии и Красной Армии Туркестана;
• А. Н. Малко́в(Малкоф) — управляющий делами Совнаркома, народный комиссар внутренних и иностранных дел;
• Евдоким Прохорович Дубиицкий — комиссар путей сообщения;
• Михаил Самойлович Качуринер (1897-1919) — с июля 1918 комиссар финансов Туркреспублики, с августа — комиссар труда, с октября — председатель Ташкентского совета профсоюзов;
• Алексей Васильевич Червяков — председатель военно-полевого суда Туркестанской республики;
• Семён Павлович Гордеев — член исполкома Ташкентского совета и член городского комитета РКП(б);
• Михаил Н. Троицкий — редактор газеты «Красноармеец»;
• Георгий Иванович Луги́н — помощник начальника охраны города;
• Дмитрий Григорьевич Шпилько́в — командир новогородской партийной боевой дружины.

Дополнительная информация

В ночь с 18 на 19 января по приглашению К. Осипова якобы на совещание в бывшие казармы 2-го Сибирского стрелкового запасного полка, где расположились мятежники, прибыли: председатель ЦИК Туркреспублики В. Вотинцев, председатель Ташкентского совета Н. Шумилов, его заместитель В. Финкельштейн, а также председатель Туркестанского ЧК Д. Фоменко. По приказу Осипова они были тут же расстреляны. Ещё десять комиссаров погибли (расстреляны, убиты, погибли в бою и т.д.) в период с 18 по 21 января.

Всего во время Осиповского мятежа от рук мятежников погибли тридцать пять видных советских и партийных работников, однако по ряду причин из них было выделено четырнадцать человек, которых посчитали лучшими большевиками, и для описания этой группы в исторических документах в течение многих лет применялся термин «Четырнадцать туркестанских комиссаров». Это наименование выделяло этих людей из ряда других погибших в то время в Туркестане советских и партийных работников.

После подавления антисоветского мятежа останки погибших, в том числе и этих комиссаров, были похоронены в Александровском сквере недалеко от места расстрела — штаба мятежников — казарм 2-го стрелкового полка (А. В. Червяков похоронен в Перовске (ныне Кзыл-Орда).

Позднее здесь продолжали хоронить выдающихся деятелей Коммунистической партии и Советского государства. Александровский сквер в советское время получил название сквер им. Кафанова, так как в 1923 году здесь был похоронен М. П. Кафанов — председатель Центральной Контрольной Комиссии Компартии Узбекистана. Уже в семидесятые годы XX века участок с могилами революционеров и партийных деятелей был назван «Сквером Коммунаров». В 20-е и 30-е годы XX века около братских могил нередко организовывались митинги и торжественные шествия. Позднее на месте захоронения был открыт мемориал и памятная стела.

В 1962 году на месте захоронения в сквере им. Кафанова был открыт «Вечный огонь», а на привокзальной площади Ташкента был установлен гранитный памятник всем 14 туркестанским комиссарам и вечный огонь перед ним. Этот памятник получил название «Памятник четырнадцати туркестанским комиссарам».

В 1996 году памятник Туркестанским комиссарам на привокзальной площади Ташкента был демонтирован городскими властями, а на его месте через некоторое время был поставлен другой памятник, не имеющий никакого отношения к Туркестанским комиссарам.

В 2000 году обелиск на месте захоронения комиссаров в сквере Кафанова был демонтирован, а прах комиссаров был перезахоронен на коммунистическом кладбище Ташкента.

См. также

• Асхабадские комиссары
• Бакинские комиссары

Литература

• Советский энциклопедический словарь. Москва, «Советская энциклопедия», 1984. с. 1359.
• Сойфер Д. И. Верные сыны партии (памяти 14 туркестанских комиссаров), Ташкент, 1962
• [nuz.uz/moi-uzbekistancy/7168-kposipov-chelovek-kotoromu-izmenila-revolyucionnaya-fortuna-chast-2.html Газета «Новости Узбекистана» 8 августа 2015 года / Ефрем Рябов «К. П. Осипов — человек, которому изменила революционная фортуна», часть 2]

Отрывок, характеризующий Туркестанские комиссары

– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.