152-мм пушка образца 1935 года (Бр-2)

152-мм пушка образца 1935 года (Бр-2)
Калибр, мм	152,4
Экземпляры	не менее 37
Расчёт, чел.	15
Скорострельность, выстр/мин	0,5
Скорость возки по шоссе, км/ч	до 15 (в раздельном виде)
Высота линии огня, мм	1920
Ствол
Длина ствола, мм/клб	7170/47,2
Длина канала ствола, мм/клб	7000/45,9
Масса
Масса в походном положении, кг	13 800 (лафетная повозка с передком), 11 100 (орудийная повозка)
Масса в боевом положении, кг	18 200
Габариты в походном положении
Длина, мм	11 448 (в боевом положении)
Ширина, мм	2490 (в боевом положении)
Высота, мм	?
Клиренс, мм	320 (лафетная повозка), 310 (орудийная повозка)
Углы обстрела
Угол ВН, град	от 0 до +60°
Угол ГН, град	8°

Сюда перенаправляется запрос «152-мм морская пушка Б-10». На эту тему нужна отдельная статья.

152-мм пушка образца 1935 года (Бр-2, индексы ГАУ — 52-П-550 и 52-П-551) — советская пушка большой мощности калибра 152,4 мм периода Второй мировой войны. Это орудие было первым по времени создания серийно производившимся образцом советской тяжёлой пушечной артиллерии в 1935—1945 годах. Орудие отличалось оригинальной компоновкой — использовался гусеничный лафет, единый для ещё двух мощных артиллерийских систем. Несмотря на небольшое количество произведённых орудий и ряд недостатков, пушка приняла участие в Великой Отечественной войне, была модернизирована после её окончания и долгое время стояла на вооружении Советской армии.

История создания

Уже в конце XIX века в артиллерии ведущих стран мира появился класс дальнобойных пушек большой и особой мощности, предназначенных для контрбатарейной стрельбы, обстрела важных объектов в ближнем тылу противника, разрушения особо прочных долговременных фортификационных сооружений. Практически все такие орудия в армии Российской империи были импортного производства, и к окончанию Гражданской войны они морально устарели и физически износились. Поэтому руководство СССР, не имея в 1920-х годах возможности по приобретению такого рода вооружений за рубежом, отдало приказ о разработке практически с нуля пушек и гаубиц большой мощности.

Пушка Б-10

Работы по созданию дальнобойных длинноствольных 152-мм пушек для артиллерии резерва главного командования (АРГК) была начаты в СССР 21 сентября 1929 года, когда артиллерийское управление (АУ) выдало ленинградскому заводу «Большевик» (бывший Обуховский завод) тактико-технические требования (ТТТ) на новое орудие. Первый ствол нового орудия, получившего индекс Б-10 (все орудия завода «Большевик» имели индекс, состоящий из буквы «Б» и цифрового обозначения), был готов в апреле 1932 года. 10 мая того же года начались полигонные испытания пушки, пока ещё без штатного лафета. С ноября 1932 года по октябрь 1934 года проводились повторные полигонные испытания первых двух образцов орудия на штатном лафете, а в 1935 году — войсковые испытания новой артсистемы. Испытания выявили ряд недостатков нового орудия, к наиболее серьёзным из них относились:

• низкая скорость вертикального наведения (ВН);
• невысокая скорострельность;
• низкая живучесть.

В результате система испытания не выдержала.

Как следствие, было решено орудие Б-10 на вооружение не принимать (тем более что уже были готовы более совершенные орудия Б-30 и Бр-2), а два изготовленных опытных образца использовать для различных экспериментов. В частности, ствол № 1 был перенарезан для стрельбы снарядами с готовыми нарезами, а ствол № 2 — для стрельбы полигональными снарядами. Кроме того, была предпринята попытка увеличить скорость ВН установкой электропривода, впервые для советских сухопутных орудий. Все эксперименты закончились неудачно — нарезные и полигональные снаряды обладают рядом специфических недостатков (что было выяснено в ходе испытаний на российских полигонах ещё в XIX веке), а обеспечить плавную наводку с помощью электропривода не удалось — для этого нужна была муфта Дженни, как на приводах морских орудий. Военные моряки также заинтересовались возможностью использования Б-10 в береговой обороне, были созданы проекты буксируемой и самоходной установок, последняя на базе танка Т-28. Проект буксируемой установки получил индекс Б-25 и дошёл до стадии заводских испытаний, однако в итоге был отклонён по причине ряда трудно устранимых недостатков и отказа армейского руководства от принятия на вооружение Б-10.

Концептуальные особенности Б-10 — баллистические характеристики и гусеничный лафет — перешли в проекты последующих орудий Б-30 и Бр-2.

Выбор между Б-30 и Бр-2

В 1930-х годах АУ предприняло попытку создания триплекса большой мощности — 203-мм гаубицы, 152-мм пушки и 280-мм мортиры на едином лафете. Использование единого лафета давало ряд преимуществ — существенно удешевлялась и упрощалась разработка, производство и эксплуатация орудий. Разработкой триплекса занимались конкурирующие конструкторские бюро двух заводов — ленинградского «Большевик» и сталинградского «Баррикады».

Проект завода «Большевик» получил название Б-30 (иногда использовался индекс Б-10-2-30). Новое орудие представляло собой наложение несколько изменённого ствола орудия Б-10 на гусеничный лафет 203-мм гаубицы Б-4. Первая пушка Б-30 прибыла на полигон 21 июля 1935 года. По результатам войсковых испытаний, орудие было рекомендовано к принятию на вооружение, при условии устранения выявленных недостатков. В конце 1936 года на заводе «Большевик» была изготовлена партия из шести орудий, одно из которых было установлено на опытной самоходной установке СУ-14. Пушки Б-30, как и Б-10, использовались для проведения серии экспериментов, касающихся различных систем нарезки стволов. Так, испытывалась система нарезки фирмы «Ансальдо» (Анг. «Ansaldo») переменной глубины, а также опять же стрельба снарядами с готовыми нарезами. Все испытания завершились неудачно. Также были изготовлены стволы для Б-30 увеличенной длины (55 калибров) и нормальной длины, но с углублённой нарезкой. В итоге, Б-30 на вооружение принята не была. Судьба выпущенных орудий до настоящего времени остаётся неясной.

Проект завода «Баррикады» получил название Бр-2 (буквы «Бр» и цифровой индекс в названии несли все орудия, разработанные на этом заводе). Как и Б-30, данное орудие представляло собой наложение ствола Б-10 на лафет Б-4. От Б-З0 орудие отличалось устройством ствола (скреплённый вместо свободной трубы), наличием уравновешивающего механизма и незначительными изменениями в ударном механизме затвора. Опытный образец Бр-2 прибыл на полигон 9 декабря 1931 года. Орудие полигонные испытания не прошло по причине неуравновешенности, низкой скорострельности, тугого запирания затвора и ряда других проблем. Тем не менее, вопреки рекомендации полигона, АУ направило Бр-2 на войсковые испытания, которые проходили с 7 по 24 марта 1936 года и были прекращены по причине разрушения орудия. Комиссии обеих полигонов отдавали предпочтение Б-30, однако по неясным причинам руководство АУ выбрало для принятия на вооружение Бр-2. Известный историк российской и советской артиллерии А. Б. Широкорад полагает, что данный выбор носил субъективный характер, и отмечает, что причастные к этому решению руководители АУ впоследствии были привлечены к ответственности.

Совершенствование орудия

Увеличение живучести ствола

Серийное производство пушек Бр-2 началось 14 марта 1936 года (то есть ещё до завершения войсковых испытаний), причём, в отличие от опытного образца, серийные пушки было указано выпускать со свободной трубой по типу Б-30. Принятое на вооружение орудие страдало рядом дефектов, в частности, оно имело чрезвычайно низкую живучесть ствола (около 100 выстрелов; эта величина оценивается по уменьшению начальной скорости снаряда от паспортного значения до некоторого минимально допустимого предела). Решение этой проблемы шло по двум направлениям — был создан и испытан образец орудия с более длинным стволом (55 калибров), а также испытан ствол с более глубокой нарезкой и уменьшенной каморой. В итоге был выбран второй вариант, и с 1938 года началось производство пушек с глубокой нарезкой. При этом было заявлено, что живучесть ствола увеличилась в пять раз, что является сомнительным в свете допущенных при испытаниях послаблений к критерию оценки этого параметра (допустимое падение начальной скорости снаряда увеличили с 4 до 10 %).

Пушка Бр-19

Следующей попыткой модернизации Бр-2 стала пушка Бр-19. Данное орудие представляло собой доработку Б-30 с использованием уже отработанных в серийном производстве узлов Бр-2 — ствола с углублённой нарезкой и затвора. Войсковые испытания Бр-19 проходила совместно с Бр-2 (поздний вариант с углублённой нарезкой) с 25 ноября по 30 декабря 1939 года. По результатам испытаний было отмечено преимущество Бр-19 перед Бр-2, и первая система была рекомендована для принятия на вооружение вместо последней. Была начата отработка рабочих чертежей Бр-19 для серийного производства, которое, по невыясненным пока причинам, так и не началось.

Модернизации лафета

Другое направление модернизации Бр-2 касалось улучшения подвижности орудия за счёт введения колёсного хода, поскольку гусеничный лафет орудия имел значительное количество недостатков (см. Оценка проекта). Попытки модернизации гусеничного лафета (например, испытывавшийся в 1939 году новый ход Т-117) к положительным результатам не привели. Колёсная ствольная повозка Бр-15 в 1940 году была рекомендована к принятию на вооружение, но в итоге принята не была по причине нецелесообразности наличия ствольной повозки повышенной подвижности при наличии гусеничного лафета низкой подвижности.

В 1938 году АУ утвердило тактико-технические требования к разработке для дуплекса большой мощности (152-мм пушка Бр-2 и 203-мм гаубица Б-4) нового колёсного лафета, в 1940 году данный лафет предлагалось разработать и для 280-мм мортиры Бр-5. Новый лафет должно было разрабатывать КБ завода № 172 (Пермский завод) под руководством Ф. Ф. Петрова. Лафет получил индекс М-50, но работы по нему шли крайне медленно из-за большой загруженности КБ работами по другим системам. В итоге к началу войны всё ограничилось разработкой проекта, после чего все работы были прекращены.

В 1955 году Бр-2 прошли капитальную модернизацию, для орудия был разработан новый колёсный лафет. Возка орудия стала нераздельной, скорость возки существенно (до 35 км/ч по шоссе) увеличилась. Модернизированное орудие получило индекс Бр-2М.

Опыты и эксперименты

Пушка Бр-2 использовалась в опытах по сверхдальней стрельбе подкалиберными снарядами с отделяющимся поддоном. При этом для ствола орудия были изготовлены специальная свободная труба калибром 162 мм и снаряды со звёздчатыми поддонами калибром 162/100 мм. После покидания канала ствола при выстреле поддон калибра 162 мм отделялся, и далее полёт продолжал вторичный снаряд калибра 100 мм. Испытания проходили в 1940 году и закончились неудачно (отмечался неправильный полёт снаряда, сложность заряжания и другие проблемы), при этом ствол орудия был повреждён. Тогда же проводились опыты по стрельбе из штатной пушки подкалиберными снарядами с поясковым поддоном калибра 152/107 мм, также окончившиеся неудачей — оказалось, что дальность стрельбы подкалиберным снарядом ненамного превышала аналогичный показатель для штатного снаряда.

Пушка Бр-21

Также на базе Бр-2 была создана 180-мм пушка Бр-21. Орудие было создано на заводе «Баррикады» в инициативном порядке, при этом преследовалась цель использования скопившихся на заводе стволов Бр-2, по тем или иным причинам не принятых военной приёмкой (в основном — с мелкой нарезкой). Ствол Бр-2 растачивался до калибра 180 мм и накладывался на стандартный лафет гаубицы Б-4. 20 декабря 1939 года орудие поступило на полигонные испытания и успешно прошло их, продемонстрировав по сравнению с Бр-2 существенно лучшую кучность, а также лучшее действие по укреплённым сооружениям. Однако на вооружение орудие принято не было, поскольку калибр 180 мм не использовался в сухопутной артиллерии, а снаряды морских 180-мм пушек для него не подходили. Соответственно, для Бр-21 пришлось бы разрабатывать и изготавливать новые снаряды.

Производство

Пушки Бр-2 серийно производились на сталинградском заводе «Баррикады» с 1937 по 1940 год. Всего было выпущено не менее 37 орудий, в том числе часть орудий (по всей вероятности, опытные образцы) были выпущены до 1937 года. В 1937 году было выпущено 7 пушек с мелкой нарезкой, впоследствии выпускались только пушки с глубокой нарезкой. В 1938 году орудия не выпускались, в 1939 году было выпущено 4 пушки, в 1940 году — ещё 23, на чём серийное производство Бр-2 было закончено.

Описание конструкции

Орудие Бр-2 представляет собой длинноствольную пушку, размещённую на однобрусном лафете с гусеничным ходом. Тот же лафет с небольшими конструктивными изменениями использовался для 203-мм гаубицы Б-4 и 280-мм мортиры Бр-5. К основным конструктивным особенностям пушки относятся:

• Ствол со свободной трубой длиной 47,2 калибра.
• Затвор поршневого типа.
• Гидравлический тормоз отката.
• Гидропневматический накатник.
• Длина отката переменная.
• Картузное заряжание орудия. Для облегчения подачи снарядов с грунта имелся специальный кран с лебёдкой.

Лафет имеет специальный гидропневматический уравновешивающий механизм толкающего типа. На небольшие расстояния орудие могло перемещаться в неразобранном виде со скоростью 5—8 км/ч, на больши́е расстояния система перемещалась в разобранном виде — ствол отдельно на специальной орудийной повозке, лафет отдельно. Орудийная повозка Бр-10 (орудия выпуска 1937 года комплектовались повозкой Бр-6) — колёсная, общая масса повозки со стволом — 11 100 кг. Повозка состояла из корпуса, переднего хода со стрелой механической тяги, заднего хода, тормозного устройства и устройства для перевооружения системы. Также могла использоваться гусеничная ствольная повозка Б-29 общей массой со стволом 13 420 кг. В отчёте сравнительных испытаний повозок Бр-10 и Б-29 от 7 августа 1938 года отмечено: «Обе повозки плохи и не отвечают предъявляемым требованиям». Повозка Б-29 была перетяжелена и имела большое усилие страгивания, повозка Бр-10 имела недостаточную проходимость и застревала на плохих грунтовых дорогах, в канавах и т. п. Время перехода орудия из походного положения в боевое при раздельной возке составляло от 45 минут до 2 часов. Буксировалось орудие гусеничными тягачами «Ворошиловец», ствольные повозки — менее мощными гусеничными тягачами «Коминтерн».

Организационно-штатная структура

По состоянию на июнь 1941 года пушки Бр-2 входили в состав тяжёлого пушечного полка резерва Верховного Главного Командования (РВГК). В полк входило 4 дивизиона трёхбатарейного состава, в каждой батарее имелось по два орудия, то есть общее число Бр-2 в полку составляло 24 пушки. Кроме того, Бр-2 состояла на вооружении двух отдельных двухорудийных батарей. После начала войны пушки использовались в составе отдельных дивизионов по 6 орудий. Позднее организационно-штатная структура снова изменилась — был введён пушечный полк особой мощности, состоявший из четырёх батарей по два орудия. На своём вооружении пушечный полк особой мощности имел шесть 152-мм пушек Бр-2 и две 210-мм пушки Бр-17. По состоянию на май 1945 года части РВГК включали в себя четыре таких полка.

Служба и боевое применение

Пушки Бр-2 предназначались для поражения различных объектов в ближнем тылу противника — командных пунктов высокого уровня, складов, полевых аэродромов, железнодорожных станций, скоплений войск, дальнобойных батарей, а также разрушения фортификационных сооружений вертикального типа стрельбой прямой наводкой.

Орудия Бр-2 или Б-30 участвовали в Советско-финской войне, при этом одно орудие было потеряно. По состоянию на июнь 1941 года, всего в РККА имелось 37 пушек Бр-2 (по другим данным — 38 пушек), в войсках же находилось 28 орудий, входивших в состав одного тяжёлого пушечного полка РВГК и двух отдельных батарей (последние находились в Архангельском военном округе для использования в целях береговой обороны). Остальные орудия находились на складах и полигонах, в основном это были пушки с мелкой нарезкой и опытные орудия. О боевом применении пушек Бр-2 известно очень мало, в частности, имеются сведения об их использовании в Курской битве. Также эти орудия имелись в артиллерийской группе 8-й гвардейской армии в апреле 1945 года, пушки использовались для поражения целей на Зееловских высотах в ходе Берлинской наступательной операции. В 1944 году было израсходовано 9,9 тыс. выстрелов к Бр-2 (на Ленинградском (7,1 тыс. выстрелов), 1-м Прибалтийском и 2-м Белорусском фронтах), в 1945 году — 3036 выстрелов, в 1942 и 1943 годах расход снарядов данных орудий не фиксировался. Вероятно, в Великой Отечественной войне орудия этого типа потерь не несли, поскольку к 1 мая 1945 года в частях РВГК числилось столько же орудий, сколько их было на начало войны — 28. Данный факт связан с очень осторожным использованием орудий большой мощности, а также их своевременной эвакуацией в 1941 году из западных районов страны в тыл.

Модернизированные орудия Бр-2М находились на вооружении как минимум до 1970-х годов.

Модификации и опытные орудия на базе Бр-2

• Бр-2 со скреплённым стволом — опытный образец.
• Бр-2 с мелкой нарезкой ствола (индекс ГАУ — 52-П-550) — выпущено не менее 7 шт. в 1936—1937 годах.
• Бр-2 со стволом калибра 162 мм — опытный образец.
• Бр-2 с глубокой нарезкой ствола (индекс ГАУ — 52-П-551) — выпущено 27 шт. в 1939—1940 годах.
• Бр-21 — опытная пушка калибром 180 мм.
• Бр-2М — ствольная группа Бр-2 на новом колёсном лафете, на вооружении с 1955 года.
• Д-4 — ствол с баллистикой Бр-2 на модифицированном лафете гаубицы-пушки МЛ-20. Опытный образец.

Самоходные артиллерийские установки с Бр-2

Пушка Бр-2 устанавливалась на опытную самоходно-артиллерийскую установку (САУ) СУ-14-1, поданную на полигонные испытания 16 мая 1936 года первоначально с 203-мм гаубицей Б-4. Эта САУ открытого типа общей массой в 48 тонн была построена на модифицированном шасси тяжёлого танка Т-35 с использованием узлов и агрегатов среднего танка Т-28. Полигонные испытания СУ-14-1 прошли неудачно, хотя отмечался возможный потенциал дальнейшего совершенствования конструкции. В 1937 году установку сдали на склад, в связи с арестом одного из её разработчиков П. Н. Сячинтова. В 1940 году, с началом Советско-финской войны, установку решили подготовить для боевых действий; предполагалось, что мощное орудие будет эффективно разрушать укрепления линии Маннергейма. Однако доработка установки, включающая усиление бронирования с помощью броневых экранов и установку закрытой броневой рубки, затянулась, на фронт САУ попасть не успела и осталась на полигоне в Кубинке. Модифицированная таким образом самоходка известна в литературе под названием СУ-14Бр-2. Осенью 1941 года при подходе немецких войск к полигону СУ-14Бр-2 вела по ним огонь с дальних дистанций. Также пушка устанавливалась на опытную самоходно-артиллерийскую установку Объект 212.

Оценка проекта

Пушку Бр-2, как и другие орудия триплекса большой мощности, трудно признать удачным образцом. Во многом этот факт связан с недостатком опыта молодой советской конструкторской школы, которая заняла одну из ведущих позиций в мире лишь к самому концу 1930-х — началу 1940-х годов, после длинного пути, включавшего создание не самых удачных образцов и широкое заимствование передового зарубежного опыта. Проектирование же орудий большой и особой мощности, ввиду большой сложности данных систем, представляло особую трудность по сравнению с иными классами артиллерийских систем. Недостаточный опыт в этой области и слабое использование зарубежных наработок сильно препятствовали советским конструкторам в их деятельности.

Главной проблемой Бр-2, как и всего триплекса, стал гусеничный лафет. Его конструкция задумывалась как обеспечивающая высокую проходимость при движении по целине или пашне, что в теории позволяло повысить живучесть орудия за счёт быстрой смены огневой позиции в неразобранном виде. В реальности использование гусеничного лафета привело к громоздкости и очень низкой мобильности всей системы как в неразобранном, так и в разобранном виде. Возможности манёвра огнём были сильно ограничены углом горизонтальной наводки (ГН) всего лишь в 8°. Для поворота пушки силами расчёта за пределы угла ГН требовалось не менее 25 минут. Сама необходимость разборки орудия на походе и наличие отдельной ствольной повозки не способствовали мобильности и живучести системы. Орудие с трудом перемещалось самыми мощными из имеющихся советских тягачей, в случае же условий плохой проходимости (распутица, гололёд) данная система фактически теряла подвижность. Таким образом, орудие имело плохую маневренность во всех отношениях.

Среди других недостатков орудия необходимо отметить невысокую скорострельность. Живучесть ствола, несмотря на все модернизации, также оставляла желать лучшего. Поспешность с запуском недостаточно испытанной системы в серийное производство привела к тому, что и без того немногочисленная артсистема разделилась на две серии, различавшиеся нарезкой ствола и используемыми боеприпасами.

Проблемы с орудиями большой и особой мощности советского производства вынудили руководство страны обратиться к испытанному пути — использованию передового зарубежного опыта. В 1938 году с фирмой «Шкода» был заключён договор на поставку опытных образцов и технической документации для двух мощных артсистем — 210-мм пушки и 305-мм гаубицы, получивших в производстве индексы Бр-17 и Бр-18.

Главной же проблемой всей советской тяжёлой пушечной артиллерии было крайне малое число выпущенных пушек. По состоянию на июнь 1941 года, РККА располагала лишь 37—38 пушками Бр-2, включая полигонные образцы и малобоеспособные орудия с мелкой нарезкой, а также 9 пушками Бр-17, к которым в начале войны отсутствовали боеприпасы.

Для сравнения, вермахт имел сразу несколько типов мощных 150-мм пушек — K.16 (28 орудий), SKC/28 (не менее 45 орудий), K.18 (не менее 101 орудия) и K.39 (53 орудия). Все они представляли собой высокомобильные артиллерийские системы на колёсном ходу с мощной баллистикой. Например, 150-мм пушка K.18 обладала следующими тактико-техническими характеристиками: походная масса 18 310 кг, боевая — 12 930 кг, угол ГН — 360° на платформе или 11° с раздвинутыми станинами, скорострельность — 2 выстр/мин, максимальная дальность стрельбы — 24 740 м. Очевидно, что K.18 при одинаковой с Бр-2 дальности стрельбы качественно превосходило советскую пушку по всем остальным параметрам. Также немецкие пушки имели существенно больший ассортимент боеприпасов, включавший в себя три разновидности осколочно-фугасных снарядов: бетонобойный, бронебойный и полубронебойный снаряды. Единственным преимуществом Бр-2 можно назвать несколько более мощный осколочно-фугасный снаряд, содержащий на 1 кг больше взрывчатки по сравнению с немецким аналогом. Даже более тяжёлые по массе 170-мм пушки на мортирном лафете K.18 Mrs.Laf. (выпуск за 1941—1945 года — 338 орудий), стрелявшие снарядом массой 68 кг на расстояние 29,5 км, превосходили по подвижности Бр-2.

Также представляет интерес сопоставление характеристик Бр-2 с американским тяжёлым 155-мм орудием M1 «Длинный Том». Последняя пушка была разработана, как и Бр-2, в середине 1930-х годов, имела ствол длиной в 45 калибров, дульную скорость в 853 м/с. Несмотря на то, что «Длинный Том» уступал Бр-2 в максимальной дальности стрельбы почти на 2 км (23,2 км против 25 км), он же имел массу в походном положении в 13,9 т (в боевом ещё меньше), что было почти на 4,5 тонны меньше боевой массы Бр-2. Кроме того, американская пушка монтировалась на колёсном лафете особой конструкции с раздвижными станинами, у которого колёса поднимались при стрельбе, а опорой служила специальная платформа, опускающаяся на грунт. По сравнению с откатывающимся назад при стрельбе гусеничным лафетом Бр-2, это позволяло существенно выиграть в точности огня; кроме того, сектор горизонтальной наводки составлял 60°. Неразборность, мобильность «Длинного Тома» вместе с наличием мощных тягачей и высокой точностью стрельбы явно ставит Бр-2 в невыгодное положение даже при меньшей дальности стрельбы «Длинного Тома» по сравнению с Бр-2.

Характеристики и свойства боеприпасов

Пушка Бр-2 стреляла только своими собственными, специально для неё разработанными боеприпасами; причём орудия с глубокой и мелкой нарезкой также имели свои собственные невзаимозаменяемые снаряды. Снаряды для орудий с глубокой нарезкой имели один ведущий поясок, а для орудий с мелкой нарезкой — два пояска. Ассортимент снарядов включал осколочно-фугасные и бетонобойные снаряды, не исключено наличие химических, а позднее и специальных (ядерных) боеприпасов, однако достоверная информация по этому поводу отсутствует. Заряды скомпонованы в картузы, всего имеется 3 заряда — полный, № 1 и № 2, причём на службе состояли «старые» и «новые» заряды, одинаковые по баллистике, но разные по составу полузарядов, пучков, дополнительных пакетов и по массе.

Номенклатура боеприпасов для пушки Бр-2 с глубокой нарезкой ствола
Тип	Индекс ГАУ	Вес снаряда, кг	Вес ВВ, кг	Начальная скорость, м/с	Дальность табличная, м
Осколочно-фугасные снаряды
Осколочно-фугасный	53-ОФ-551	48,9	6,53	880	25 000
Бетонобойные снаряды
Бетонобойный	53-Г-551	49,0	?	?	?

Номенклатура боеприпасов для пушки Бр-2 с мелкой нарезкой ствола
Тип	Индекс ГАУ	Вес снаряда, кг	Вес ВВ, кг	Начальная скорость, м/с	Дальность табличная, м
Осколочно-фугасные снаряды
Осколочно-фугасный	53-ОФ-550	49,0	7,0	880	27 000
Бетонобойные снаряды
Бетонобойный	53-Г-550	49,0	?	?	?

Где можно увидеть

Орудия Бр-2 на гусеничном лафете находятся в экспозициях Музея артиллерии и инженерных войск в Санкт-Петербурге, Центрального музея Вооружённых Сил в Москве и Музея героической обороны и освобождения Севастополя на Сапун-горе в Севастополе (севастопольский экспонат изготовлен в 1937 году на артиллерийском заводе «Баррикады» в Сталинграде с использованием гусеничного лафета 203-мм гаубицы Б-4). Самоходная установка СУ-14-1 с Бр-2 экспонируется в Военно-историческом музее бронетанковых войск в Кубинке.

Литература

• Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — Мн.: Харвест, 2000. — 1156 с.: илл. с. — ISBN 985-433-703-0.
• Широкорад А. Б. Бог войны Третьего рейха. — М.: АСТ, 2002. — 576 с.: 32 л. ил. с. — ISBN 5-17-015302-3.
• Иванов А. Артиллерия СССР во Второй мировой войне. — СПб.: Нева, 2003. — 64 с. — ISBN 5-7654-2731-6.

Ссылки

• [www.sudden-strike.ru/history/detail.php?ID=3417 Бр-2 на сайте игр серии «Противостояние» (Sudden Strike)]

Отрывок, характеризующий 152-мм пушка образца 1935 года (Бр-2)

Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.