1568 год
Поделись знанием:
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
| Годы |
|---|
| 1564 · 1565 · 1566 · 1567 — 1568 — 1569 · 1570 · 1571 · 1572 |
| Десятилетия |
| 1540-е · 1550-е — 1560-е — 1570-е · 1580-е |
| Века |
| XV век — XVI век — XVII век |
1568 (тысяча пятьсот шестьдесят восьмой) год по юлианскому календарю — високосный год, начинающийся в четверг. Это 1568 год нашей эры, 568 год 2 тысячелетия, 68 год XVI века, 8 год 7-го десятилетия XVI века, 9 год 1560-х годов.
Содержание
События
- Русско-турецкая война (1568—1570)
- В результате заговора Эрик XIV свергнут, королём стал Иоанн.
- 1568—1592 — Король Швеции Иоанн III.
- 5 июня — казнь Эгмонта и Горна (Нидерланды).
- 24 июля — в Мадриде в заключении умер наследник испанского престола дон Карлос, вступивший в конфликт со своим отцом, королём Испании Филиппом II[1] 40.
- Подавление крестьянского восстания в Северной Голландии. Рыбаки и матросы Голландии, Фрисландии и Зеландии — «морские гёзы» — начали борьбу с испанцами на море, базируясь на портах Англии. Вильгельм собрал силы в Германии и вторгся в Нидерланды. Поражение Вильгельма под Далемом. Битва при Гейлигерлее (Гронинген).
- Начало восстания морисков в Андалусии.
- Арианский (антитринитаристский) синод в Польше.
- 1568—1587 — царь Конго Альварес.
- 1568—1572 — феодал Ода Нобунага достиг значительного успеха в борьбе со своими противниками. Он захватил Киото и ряд владений вокруг него. Часть владений он передал полководцам Хидэёси и Токугава. С их помощью он заставил других феодалов центральной части Хонсю признать его власть.
- Острова Тувалу были открыты испанским мореплавателем Альваро Менданьей де Нейрой.
- Царь Иван Грозный заказал создание Лицевого летописного свода — крупнейшего памятника русской литературы.
Родились
См. также: Категория:Родившиеся в 1568 году
- Банкьери, Адриано — итальянский органист, композитор и теоретик музыки.
- Брейгель Старший, Ян — известный южнонидерландский (фламандский) художник и сын Питера Брейгеля Старшего.
- Гонзага, Алоизий — святой Римско-Католической Церкви, монах из монашеского ордена иезуитов, покровитель молодёжи и студентов.
- Густав Шведский, принц, несостоявшийся жених Ксении Годуновой.
- Кампанелла, Томмазо — итальянский философ и писатель, один из первых представителей утопического социализма.
- Мехмед III — 13-й османский султан, преемник Мурада III.
- Урбан VIII — папа римский с 6 августа 1623 по 29 июля 1644.
- Юрфе, Оноре д’ — французский писатель XVII века.
Скончались
См. также: Категория:Умершие в 1568 году
- 20 марта — в замке Тапиау скончался Альбрехт Гогенцоллерн— последний великий магистр Тевтонского ордена и первый герцог Пруссии.
- 24 июля — Дон Карлос, наследник испанского престола, сын короля Испании Филиппа II и его первой жены Марии Португальской.
- Аркадельт, Якоб — франко-фламандский композитор; работал преимущественно в Италии. Один из основателей традиции итальянского мадригала XVI века.
- Асикага Ёсихидэ — 14-й сёгун сёгуната Муромати.
- Валетт, Жан Паризо де ла — Великий магистр Мальтийского ордена с 21 августа 1557.
- Горн, Филипп де Монморанси — граф Горн, наместник (штатгальтер) Гелдерна, адмирал Фландрии, член государственного совета Нидерландов, развязавший, вместе с графом Эгмонтом, Нидерландскую революцию.
- Грей, Катерина — средняя из сестёр Грей. Её старшей сестрой была «Девятидневная королева» Джейн Грей, младшей — Мария Грей.
- Елизавета Валуа — французская принцесса и королева Испании, третья жена короля Испании Филиппа II.
- Костка, Станислав — святой Римско-Католической Церкви, монах из монашеского ордена иезуитов, покровитель Польши, министрантов.
- Мельци, Франческо — итальянский живописец ломбардской школы, ученик Леонардо да Винчи и его главный творческий наследник.
- София Померанская — принцесса Померанская, королева Дании и Норвегии, герцогиня Шлезвиг-Гольштейн-Готторпская.
- Урданета, Андрес — баскский мореход, открывший «путь Урданеты» — наиболее безопасный тихоокеанский путь от Филиппин в Мексику.
- Эгмонт, Ламораль — испанский военачальник и нидерландский государственный деятель, казнённый накануне начала Нидерландской революции 1568—1648 годов.
См. также
Напишите отзыв о статье "1568 год"
Примечания
- ↑ БСЭ 3-е изд. т. 11 — С. 4
Отрывок, характеризующий 1568 год
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
