1652 год в России
Поделись знанием:
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
См. также: Хронология истории России и Русское государство
- Царствование Алексея Михайловича
События
- Возведение за городскими пределами Москвы иноземной слободы для иностранных мастеров[1].
- 24 марта — после похода Ерофея Хабарова (с 1649) первое вооружённое столкновение с китайцами на Амуре[1].
- 15 апреля — смерть пятого патриарха Московского и всея Руси (с 1642) Иосифа.
- 25 июля — Церковный собор избрал нового патриарха Московского и всея Руси Никона (1605—1681)[1].
- Издание Никоном постановления о форме церковных поклонов, крещении тремя перстами, употреблении икон только греческого письма (начало раскола русской церкви; вытеснение древнерусских традиций в иконописи)[1].
- Отстранение «ревнителей благочестия» от корректирования богослужебных сочинений и передача сего труда греческим и киевским монахам[1].
- 26 августа — рождение царевны Марфы (1652—1707), третьего ребёнка и второй дочери царя.
- На Белгородской черте южных рубежей реестровыми казаками основан город Острогожск[2].
Родились
- Братья Лихуды (Иоанникий, 1633—1717, и Софроний, 1652—1730; в России с 1685) — греческие православные монахи, первые преподаватели первого высшего учебного заведения Русского государства.
- Царевна Марфа Алексеевна (26 августа 1652 — 19 июня 1707) — дочь царя Алексея Михайловича и его первой супруги Марии Ильиничны.
- Посошков, Иван Тихонович (1652, село Покровское — 1 февраля [12] 1726, Петропавловская крепость) — первый русский экономист-теоретик; публицист, предприниматель и изобретатель.
- Шереметев, Борис Петрович (25 апреля [5 мая] 1652, Москва — 17 [28] февраля 1719, там же) — полководец и дипломат, первый русский граф (1706).
Умерли
- Аффоний (ум. 6 апреля 1652) — митрополит Новгородский и Великолуцкий, святой Русской церкви.
- Ахамашуков-Черкасский, Василий Петрович (ум. 1652) — князь, стольник, воевода, окольничий и дипломат.
- Варлаам (Старорушин) (ум. 9 июля 1652, Москва) — епископ Русской православной церкви, митрополит Ростовский и Ярославский.
- Виниус, Андрей Денисович (1605—1652) — русский купец и заводчик голландского происхождения.
- Иосиф (?, Владимир — 15 апреля 1652, Москва) — пятый патриарх Московский и всея Руси (с 1642).
- Одоевский, Михаил Никитич (ум. 1652) — князь, стольник.
- Пронский, Пётр Иванович (ум. 1652) — князь, боярин и воевода.
См. также
Напишите отзыв о статье "1652 год в России"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 Дайнес В. О. [books.google.ru/books?id=c-zH0_SOxRgC&printsec=frontcover& История России и мирового сообщества]. — Москва: ОЛМА Медиа Групп, 2004. — С. 68. — 829 с. — ISBN 5224040647.
- ↑ СССР. Административно-территориальное деление союзных республик на 1 января 1980 года / Составители В. А. Дударев, Н. А. Евсеева. — М.: Изд-во «Известия Советов народных депутатов СССР», 1980. — 702 с. — С. 114.
Отрывок, характеризующий 1652 год в России
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
