1654 год в России
Поделись знанием:
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
- Царствование Алексея Михайловича
События
- Страшная эпидемия «мировой язвы»[1].
- В Китай отправляется русское посольство (1654—1658) дворянина Ф. И. Байкова, которое не сможет наладить дипломатические и торговые отношения[2].
- Основание Харькова в Слободской Украине[2].
- Выпуск медных денег (на 4 млн руб.) по курсу серебряных (см. денежная реформа Алексея Михайловича)[2].
- «Торговая уставная грамота»[2].
- 11 января — царю докладывает боярин Артамон Матвеев о заседании 8 января в Переяславле украинской Рады, постановившей принять подданство «царя восточного православного»[2][1].
- 15 февраля — родился новый наследник[3] царского престола Алексей, второй сын царя и царицы Марии Ильиничны[4].
- Март-апрель — поместный собор Московской церкви под председательством царя Алексея Михайловича и патриарха Никона. Последний добивается единогласного принятия его реформы.[1]
- Май — начало Русско-польской войны с целью возвращения смоленских и черниговских земель России[2].
- Май — выступление 100-тыс. русской армии и войск Б. Хмельницкого к границе Речи Посполитой[2].
- Июнь-август — русско-украинские победы над городами Дорогобуж, Ростиславль, Полоцк, Мстиславль, Орша; осада Гомеля. Разгром армии литовского гетмана Януша Радзивилла.[2]
- Июль — союз Польши с крымскими татарами[1].
- 2 [12] августа — битва под Шкловом.
- 24 августа — битва под Шепелевичами.
- август-октябрь — осада Дубровны.
- август-ноябрь — осада Витебска.
- 13 [23] сентября — под натиском усиленной осады польский гарнизон сдал Смоленск[2].
Родились
- Царевич Алексей Алексеевич (15 февраля 1654 — 17 января 1670) — второй сын царя Алексея Михайловича и царицы Марии Ильиничны Милославской.
Умерли
- Анкудинов, Тимофей Дементьевич (не ранее 1617, Вологда — 1654, Москва) — международный авантюрист, самозванец, поэт, выдававший себя за мифического сына царя Василия IV Шуйского.
- Афанасий Цареградский (1597, Крит — 5 апреля 1654, Мгарский монастырь) — патриарх Константинопольский; участник книжной справы патриарха Никона (1653).
- Боголеп Черноярский (2 мая 1647 — 1 августа 1654) — схимник, святой Русской православной церкви.
- Головин, Пётр Петрович (ум. 1654) — стольник, окольничий, первый якутский воевода.
- Левкий (ум. 4 августа 1654, Москва) — епископ Русской православной церкви, архиепископ Псковский и Изборский.
- Леонид Устьнедумский (1551 — 17 июля 1654) — иеромонах Русской церкви; канонизирован.
- Пронский, Михаил Петрович (ум. 11 сентября 1654) — стольник, воевода и боярин.
- Романов, Никита Иванович (ок. 1607 — 21 декабря 1654) — стольник, боярин (последний боярин нецарственной линии Романовых).
- Софроний — епископ Русской церкви, архиепископ Суздальский и Тарусский.
См. также
Напишите отзыв о статье "1654 год в России"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Хронология российской истории: Энциклопедический справочник = Les grandes dates de la Russie et de l'URSS. — Москва: Международные отношения, 1994. — С. 62-66. — 304 с. — ISBN 5-7133-0736-0.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Дайнес В. О. [books.google.ru/books?id=c-zH0_SOxRgC&printsec=frontcover& История России и мирового сообщества]. — Москва: ОЛМА Медиа Групп, 2004. — С. 68-69. — 829 с. — ISBN 5224040647.
- ↑ после умершего младенца, первенца Дмитрия (1648—1649)
- ↑ Дети Алексея Михайловича
Отрывок, характеризующий 1654 год в России
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.