1802 год
Поделись знанием:
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.
Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
| Годы |
|---|
| 1798 · 1799 · 1800 · 1801 — 1802 — 1803 · 1804 · 1805 · 1806 |
| Десятилетия |
| 1780-е · 1790-е — 1800-е — 1810-е · 1820-е |
| Века |
| XVIII век — XIX век — XX век |
| Григорианский календарь | 1802 MDCCCII |
| Юлианский календарь | 1801—1802 (с 13 января) |
| Юлианский календарь с византийской эрой |
7310—7311 (с 13 сентября) |
| От основания Рима | 2554—2555 (с 3 мая) |
| Еврейский календарь |
5562—5563 ה'תקס"ב — ה'תקס"ג |
| Исламский календарь | 1216—1217 |
| Древнеармянский календарь | 4294—4295 (с 11 августа) |
| Армянский церковный календарь | 1251 ԹՎ ՌՄԾԱ
|
| Китайский календарь | 4498—4499 辛酉 — 壬戌 белый петух — чёрная собака |
| Эфиопский календарь | 1794 — 1795 |
| Древнеиндийский календарь | |
| - Викрам-самват | 1858—1859 |
| - Шака самват | 1724—1725 |
| - Кали-юга | 4903—4904 |
| Иранский календарь | 1180—1181 |
| Буддийский календарь | 2345 |
| Японское летосчисление | 2-й год Кёва |
1802 (тысяча восемьсот второй) год по григорианскому календарю — невисокосный год, начинающийся в пятницу. Это 1802 год нашей эры, 802 год 2 тысячелетия, 2 год XIX века, 2 год 1-го десятилетия XIX века, 3 год 1800-х годов.
Содержание
События
Январь
- 8 января — США и Великобритания заключили соглашение[1].
- 25 января — Лионская консульта избрала Наполеона Бонапарта президентом Итальянской республики[2].
Февраль
- 2 февраля — десантные части французского экспедиционного корпуса дивизионного генерала Шарля Леклерка начинают высадку на острове Гаити близ Форт-Дофина[3].
- 5 февраля — генерал Леклерк отдаёт приказ о захвате Кап-Франсэ. Город взят[3].
- 15 февраля — французский экспедиционный корпус на Гаити завершил захват всего побережья[3].
Март
- 16 марта — в США проведено сокращение армии и создана военная академия[1].
- 18 марта (27 вантоза X года) — Наполеон Бонапарт проводит чистку Трибуната и Законодательного корпуса от оппозиции, исключив 240 депутатов из Законодательного корпуса и 80 депутатов из Трибуната[2].
- 25 марта — в Амьене подписан мирный договор между Францией, Испанией и Батавской республикой с одной стороны и Великобританией с другой[4].
Апрель
- 6 апреля — в США отменены налоги на водку, сахар, гербовую бумагу и пр[1].
- 8 апреля (18 жерминаля X года) — во Франции обнародован конкордат с папой Пием VII[2].
- 14 апреля — в США отменён закон о натурализации от 1798 года[1].
- 15 апреля — обнародован закон о конкордате и о новом устройстве католической церкви во Франции, дающий свободу католического богослужения в обмен на отказ от требований возврата церковных земель, конфискованных в годы революции[5].
- 26 апреля (6 флореаля X года.)
- во Франции издан указ Сената об амнистии эмигрантам при условии, что они вернутся во Францию до 1 вандемьера XI года (23 сентября 1802 года) и дадут присягу на верность Республике[2].
- на Гаити части генерала Анри Кристофа сдаются французскому экспедиционному корпусу[3].
- 29 апреля — в США принят новый закон о Верховном суде[1].
Май
- 1 мая — на Гаити войска гаитянских генералов Франсуа Туссен-Лувертюра и Жан-Жака Дессалина капитулировали перед французским экспедиционным корпусом[6].
- 6 мая — открылось Государственное собрание Венгрии, не созывавшееся с 1796 года[2].
- 7 мая — гаитянский лидер Франсуа Туссен-Лувертюр и командующий французским экспедиционным корпусом дивизионный генерал Шарля Леклерк подписали мирный договор[6].
- 13 мая — Османская империя присоединилась к Амьенскому мирному договору[4].
- 19 мая (29 флореаля X года)
- во Франции учреждён Орден Почётного легиона[2].
- в Гельветической республике принята новая конституция союза восемнадцати кантонов и восстановлено федеральное правительство[2].
- 20 мая (30 флореаля X года) — Наполеон Бонапарт издал указ о восстановлении рабства в колониях Франции[2].
Июнь
- 4 июня — в Индии к британским владениям присоединены территории набоба Фарухабада[7].
- 7 июня — на переговорах с французским командованием арестован гаитянский лидер Франсуа Туссен-Лувертюр[8].
- 15 июня — арестованный французами гаитянский лидер Франсуа Туссен-Лувертюр выслан во Францию[8].
- 22 июня — в Англии принят закон о надзоре за работой учеников в мастерских[9].
- 25 июня — в Париже подписан мирный договор между Францией и Османской империей. Франция возвращает Египет турецкому султану[10].
Июль
- 13 июля — в ходе вспыхнувшей в мае гражданской войны кантоны Ури, Швиц и Унтервальден отделились от Гельветической республики[2].
Август
- 2 августа — по итогам плебисцита и принятому сенатус-консульту Наполеон Бонапарт стал пожизненным консулом[11].
- 4 августа (16 термидора X года) — Сенат Франции принял Органический сенатус-консульт конституции, известный как Конституция X года, узаконившая единоличное правление Наполеона Бонапарта. В тот же день префектам приказано организовывать празднования дня рождения Первого консула 15 августа (27 термидора)[2].
- 6 августа — скончался набоб Карнатика Али Хусейн. На престол вступил Азим эд Даула, Карнатик перешёл под британское правление[12].
- 11 августа — в Российской империи издан Указ о покупке крестьян для работы на фабриках и заводах[13].
- 15 августа (27 термидора X года) — во Франции впервые торжественно празднуется день рождения первого консула[2].
- 23 августа — бывший правитель Гаити Франсуа Туссен-Лувертюр помещён под арест в крепость Жу в департаменте Ду (Франция)[6].
Сентябрь
- 20 сентября — в Российской империи Александром I издан манифест о создании министерств. Создано 8 министерств[13].
- 20 сентября — столица Гельветической республики перенесена из Берна в Лозанну[2].
Октябрь
- 25 октября — в Индии британские войска в союзе с Холкаром разбили войска Пешвы и Синдии при Пуне[7].
Ноябрь
- 28 ноября — на Гаити скончался от лихорадки французский генерал-капитан острова дивизионный генерал Шарль Леклерк. Его сменил генерал Донасьен Рошамбо[8].
- 29 ноября — в США принята конституция штата Огайо, запретившая рабство[1].
Декабрь
- 31 декабря — по Бассейнскому договору между пешвой Баджи Рао II и Ост-Индской компанией британцы установили протекторат над Пуной и маратхскими землями с населением в 10 миллионов человек и побережьем от Сурата до Гоа[7].
События без точных дат
- Присоединение Бамберга к Баварии[14]
- Был выпущен первый промышленный сахар в России на заводе Бланкеннагеля Е. И. и Есипова в селе Чернево (Тульской губернии)
- Английский мореплаватель Мэтью Флиндерс обследовал восточное и северное побережье Австралии, нанёс на карту Большой Барьерный риф и произвёл съёмку залива Карпентария.
Наука
Музыка
Напишите отзыв о статье "1802 год"
Литература
Родились
См. также: Категория:Родившиеся в 1802 году
- 26 февраля — Виктор Гюго, французский писатель.
- 28 февраля — Эрнст Фридрих Цвирнер, немецкий архитектор (ум. 1861).
- 6 марта — архитектор Андрей Иванович Штакеншнейдер.
- 5 июля — Павел Степанович Нахимов, русский флотоводец.
- 5 августа — Нильс Хенрик Абель, норвежский математик.
- 19 сентября — Лайош Кошут, национальный герой Венгрии (ум. 1894).
- 15 октября — Луи Эжен Кавеньяк, временный глава государства, глава правительства, генерал, военный министр и кандидат в президенты Франции, руководитель подавления Парижского восстания 1848 года (ум. 1857).
Скончались
См. также: Категория:Умершие в 1802 году
- 24 сентября — Александр Николаевич Радищев, русский писатель (покончил с собой).
- 29 октября — Шарль Александр Калонн, французский государственный деятель и финансист, генеральный контролёр финансов в 1783 — 1787 годах (род.1734)
- 28 ноября — Шарль Виктор Эммануэль Леклерк, французский военачальник, дивизионный генерал, командующий экспедиционным корпусом и генерал-капитан Сан-Доминго, муж сестры Наполеона Бонапарта (род. 1772)
См. также
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 2 / М. 1938 — С. 465.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 [krotov.info/history/19/57/laviss_60.htm Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 1. Хронология]
- ↑ 1 2 3 4 Альперович М. С., Слёзкин Л. Ю. История Латинской Америки. — М., 1981 — С. 43.
- ↑ 1 2 СИЭ т. 1 — С. 480.
- ↑ Тарле Е. В. Наполеон / М. 1992 — С. 141.
- ↑ 1 2 3 Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 2 / М. 1938 — С. 467.
- ↑ 1 2 3 Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 2 / М. 1938 — С. 470.
- ↑ 1 2 3 Альперович М. С. Слёзкин Л. Ю. История Латинской Америки / М. 1981 — С. 44.
- ↑ Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 2 / М. 1938 — С. 451.
- ↑ Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 2 / М. 1938 — С. 457.
- ↑ Тарле Е. В. Наполеон / М. 1992 — С. 138.
- ↑ Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 2 / М. 1938 — С. 421.
- ↑ 1 2 Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 2 / М. 1938 — С. 454.
- ↑ Бамберг, город // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1891. — Т. IIa. — С. 865—866.
| Календарь на 1802 год | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
Январь
|
Февраль
|
Март
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Апрель
|
Май
|
Июнь
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Июль
|
Август
|
Сентябрь
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Октябрь
|
Ноябрь
|
Декабрь
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий 1802 год
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.
Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
