1868 год

Поделись знанием:
(перенаправлено с «1868»)
Перейти к: навигация, поиск
Годы
1864 · 1865 · 1866 · 1867 1868 1869 · 1870 · 1871 · 1872
Десятилетия
1840-е · 1850-е1860-е1870-е · 1880-е
Века
XVIII векXIX векXX век
2-е тысячелетие
XVII векXVIII векXIX векXX векXXI век
1790-е 1790 1791 1792 1793 1794 1795 1796 1797 1798 1799
1800-е 1800 1801 1802 1803 1804 1805 1806 1807 1808 1809
1810-е 1810 1811 1812 1813 1814 1815 1816 1817 1818 1819
1820-е 1820 1821 1822 1823 1824 1825 1826 1827 1828 1829
1830-е 1830 1831 1832 1833 1834 1835 1836 1837 1838 1839
1840-е 1840 1841 1842 1843 1844 1845 1846 1847 1848 1849
1850-е 1850 1851 1852 1853 1854 1855 1856 1857 1858 1859
1860-е 1860 1861 1862 1863 1864 1865 1866 1867 1868 1869
1870-е 1870 1871 1872 1873 1874 1875 1876 1877 1878 1879
1880-е 1880 1881 1882 1883 1884 1885 1886 1887 1888 1889
1890-е 1890 1891 1892 1893 1894 1895 1896 1897 1898 1899
1900-е 1900 1901 1902 1903 1904 1905 1906 1907 1908 1909
Хронологическая таблица
1868 год в других календарях
Григорианский календарь 1868
MDCCCLXVIII
Юлианский календарь 1867—1868 (с 13 января)
Юлианский календарь
с византийской эрой
7376—7377 (с 13 сентября)
От основания Рима 2620—2621 (с 3 мая)
Еврейский календарь
5628—5629

ה'תרכ"ח — ה'תרכ"ט

Исламский календарь 1284—1285
Древнеармянский календарь 4360—4361 (с 11 августа)
Армянский церковный календарь 1317
ԹՎ ՌՅԺԷ

Китайский календарь 4564—4565
丁卯 — 戊辰
красный кролик — жёлтый дракон
Эфиопский календарь 1860 — 1861
Древнеиндийский календарь
- Викрам-самват 1924—1925
- Шака самват 1790—1791
- Кали-юга 4969—4970
Иранский календарь 1246—1247
Буддийский календарь 2411
Японское летосчисление 1-й год Мэйдзи

1868 (тысяча восемьсот шестьдесят восьмой) год по григорианскому календарювисокосный год, начинающийся в среду. Это 1868 год нашей эры, 868 год 2 тысячелетия, 68 год XIX века, 8 год 7-го десятилетия XIX века, 9 год 1860-х годов.





События

Январь

Февраль

  • 1 февраля — Наполеон III провёл новый военный закон, направленный на создание сильной армии, способной противостоять Пруссии[4].
  • 9 февраля — в Венгрии создана первая социал-демократическая рабочая организация — Всеобщий рабочий союз[5].
  • 22 февраля — королева Испании Изабелла II получила от Папы Римского Пия IX в подарок золотую розу в знак признательности и уважения. Подарок был отмечен празднествами при испанском дворе[6].

Март

Апрель

Май

  • 11 мая — во Франции принят закон о печати, устраняющий предварительную цензуру, но усиливающий наказания за «проступки» против власти и передающий решение вопросов о наказаниях из судов присяжных в исправительные трибуналы[11].
  • 15 мая — собрание румынской интеллигенции в Клуже распространило «пронунциаменте», в котором отвергло унию с Австро-Венгрией и заявило об опасности, угрожающей «румынской нации, языку и религии»[12].

Июнь

Июль

Август

  • 10 августа — в районе пика Кадрафил скончался от ран руководитель болгарских повстанцев Хаджи Димитр[15].
  • 27 августа — после публикации в будапештской газете «Федерация» румынского «пронунциаменте» с отказом от унии с Австро-Венгрией власти начали репрессии против издателей и авторов манифеста[12].

Сентябрь

Октябрь

Ноябрь

Декабрь

Без точных дат

Наука

Театр

Напишите отзыв о статье "1868 год"

Литература

Метрополитен

Железнодорожный транспорт

Родились

См. также: Категория:Родившиеся в 1868 году

Скончались

См. также: Категория:Умершие в 1868 году

См. также


Примечания

  1. СИЭ. — Т. 8. — С. 380.
  2. Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. — Т. 5. — М., 1937. — С. 230.
  3. Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. — Т. 5. — М., 1937. — С. 183.
  4. Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. — Т. 5. — М., 1937. — С. 180.
  5. 1 2 3 4 5 История Венгрии. — Т. 2. — М., 1972. — С. 544.
  6. 1 2 3 Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. — Т. 5. — М., 1937. — С. 346.
  7. [www.worldstatesmen.org/Lesotho.htm Worldstatesmen.org Lesotho]
  8. История Венгрии. — Т. 2. — М., 1972. — С. 249.
  9. Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918. — М., 1986. — С. 8.
  10. Молок А. И. Хрестоматия по истории Парижской коммуны. — М., 1976. — С. 17.
  11. 1 2 Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. — Т. 5. — М., 1937. — С. 181.
  12. 1 2 История Венгрии. — Т. 2. — М., 1972. — С. 265.
  13. 1 2 История Венгрии. — Т. 2. — М., 1972. — С. 264.
  14. Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. — Т. 5. — М., 1937. — С. 285.
  15. 1 2 3 4 [bg.wikipedia.org/wiki/Хаджи_Димитър Хаджи Димитър].
  16. БСЭ. — 3-е изд. — Т. 13. — С. 406.
  17. БСЭ. — 3-е изд. — Т. 18. — С. 172.
  18. 1 2 3 БСЭ. — 3-е изд. — Т. 10. — С. 534.
  19. 1 2 Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. — Т. 5. — М., 1937. — С. 347.
  20. БСЭ. — 3-е изд. — Т. 13. — С. 531.
  21. Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. — Т. 5. — М., 1937. — С. 182.
  22. СИЭ. — Т. 15. — С. 635.
  23. История Венгрии. — Т. 2. — М., 1972. — С. 243.
  24. Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. — Т. 5. — М., 1937. — С. 229.


Отрывок, характеризующий 1868 год

– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.