1870 год
Поделись знанием:
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.
В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
| Годы |
|---|
| 1866 · 1867 · 1868 · 1869 — 1870 — 1871 · 1872 · 1873 · 1874 |
| Десятилетия |
| 1850-е · 1860-е — 1870-е — 1880-е · 1890-е |
| Века |
| XVIII век — XIX век — XX век |
| Григорианский календарь | 1870 MDCCCLXX |
| Юлианский календарь | 1869—1870 (с 13 января) |
| Юлианский календарь с византийской эрой |
7378—7379 (с 13 сентября) |
| От основания Рима | 2622—2623 (с 3 мая) |
| Еврейский календарь |
5630—5631 ה'תר"ל — ה'תרל"א |
| Исламский календарь | 1287—1288 |
| Древнеармянский календарь | 4362—4363 (с 11 августа) |
| Армянский церковный календарь | 1319 ԹՎ ՌՅԺԹ
|
| Китайский календарь | 4566—4567 己巳 — 庚午 жёлтая змея — белая лошадь |
| Эфиопский календарь | 1862 — 1863 |
| Древнеиндийский календарь | |
| - Викрам-самват | 1926—1927 |
| - Шака самват | 1792—1793 |
| - Кали-юга | 4971—4972 |
| Иранский календарь | 1248—1249 |
| Буддийский календарь | 2413 |
| Японское летосчисление | 3-й год Мэйдзи |
1870 (тысяча восемьсот семидесятый) год по григорианскому календарю — невисокосный год, начинающийся в субботу. Это 1870 год нашей эры, 870 год 2 тысячелетия, 70 год XIX века, 10 год 7-го десятилетия XIX века, 1 год 1870-х годов.
Содержание
События
Январь
- 2 января — Наполеон III назначил премьер-министром Франции депутата Эмиля Оливье[1].
- 10 января
- В Париже принц Пьер Наполеон Бонапарт без объяснений застрелил журналиста Виктора Нуара, секунданта оппозиционного издателя Анри Рошфора. Это вызвало возмущение в обществе и усилило недовольство династией Бонапартов[2].
- Бывший президент Гаити Сильвен Сальнав захвачен войсками генерала Кабраля и выдан новым властям Гаити. 15 января он расстрелян по приговору военного трибунала по обвинению в государственной измене и массовых убийствах[3].
- В США принят акт об утверждении первого крупного нефтяного треста Стандарт Ойл[4].
- 12 января — в Париже похороны журналиста Виктора Нуара едва не переросли в восстание против династии Бонапартов[2].
- 16 января — Законодательный корпус Франции принял решение наказать оппозиционного издателя Анри Рошфора[2].
Февраль
- 17 февраля — в парламент Великобритании внесён законопроект об обязательном посещении школы детьми от 5 до 12 лет[5].
- 22 февраля — подавлено восстание на севере Мексики[4].
Март
- 1 марта — в бою у лагеря Сьерра-Кора бразильская армия разбила остатки войск Парагвая. Президент Парагвая маршал Франсиско Солано Лопес убит. Парагвайская война фактически завершена[4].
- 9 марта — Законодательный корпус Франции распространил на Алжир режим гражданского правления[4].
- 19 марта — Национальное собрание Гаити в Порт-о-Пренсе избрало генерала Жана Никола Ниссаж-Саге президентом республики на 4 года.
- 20 марта — свергнут президент Венесуэлы Хосе Руперто Монагас[4].
- 21 марта — Верховный суд Франции в Блуа оправдал принца Пьера Бонапарта, застрелившего журналиста Виктора Нуара. Это вызвало во Франции взрыв возмущения[6].
- 27 марта — в Северогерманском союзе начата общая реформа эмиссионных банков[4].
- 28 марта — правительство Эмиля Оливье внесло в Сенат и Законодательный корпус проект новой Конституции Франции[6].
- 30 марта — в США вступила в силу Пятнадцатая поправка к конституции США, утвердившая активное избирательное право для цветного населения и бывших рабов[4].
Апрель
- 1 апреля — по истечении срока полномочий ушёл в отставку и уехал в своё имение президент Соединённых Штатов Колумбии генерал Сантос Гутьеррес. На пост президента вступил генерал Эусторхио Сальгар Морено[4].
- 11 апреля — в Паласио Сан Хосе застрелен заговорщиками губернатор провинции Энтре-Риос, бывший президент Аргентинской конфедерации генерал Хусто Хосе де Уркиса[4].
- 12 апреля — в Австро-Венгрии сформировано правительство графа Альфреда Потоцкого[4].
- 21 апреля — принятие I Ватиканским собором «Догматической конституции католической веры».
- 23 апреля — Наполеон III обратился к народу с прокламацией, в которой призвал поддержать проект конституции и облегчить передачу короны его наследнику. На следующий день во Франции началось обсуждение конституции, которое шло по 5 мая[1].
- 27 апреля — генерал Антонио Гусман Бланко сверг временное правительство Венесуэлы и возглавил страну[4].
Май
- 8 мая — во Франции на плебисците утверждена новая конституция[7].
- 12 мая — парламент Канады по требованию жителей центральной части страны принял Манитобский акт, согласно которому была создана новая провинция Канады — Манитоба[8].
- 15 мая — Фердинанд Саксен-Кобургский вторично отказался от предложения занять престол Испании[9].
- 17 мая — в Аргентине открыта Центрально-аргентинская железная дорога[4].
- 19 мая — в Португалии совершён военный переворот, в ходе которого свергнуто правительство Нуно ди Моура Баррету, герцога Луле. Парламент распущен, главой правительства назначен маршал Жоау Карлуш ди Салданья[10].
- 21 мая — во Франции вступила в силу новая конституция Второй империи[7].
- 24 мая — президент США Улисс Грант издал прокламацию против вторжения фениев в Канаду[4].
- 26 мая — в Российской империи издано «Положение о поземельном устройстве государственных поселян, водворённых на землях высшего мусульманского сословия, а равно меликов из армян, в губерниях Закавказских: Елизаветпольской, Бакинской, Эриванской и части Тифлисской»[11].
- 31 мая — в Северогерманском союзе введён новый союзный уголовный кодекс[4].
Июнь
- 1 июня — перепись населения США.
- 11 июня — в Северогерманском союзе издан закон о порядке образования акционерных компаний[4].
- 16 июня — принятие Городового положения Александром II.
- 21 июня — в Тяньцзине (Китай) произошли выступления против иностранцев[4].
- 22 июня — правительство Франции запретило Французскую секцию Первого интернационала, восстановленную социал-демократами в начале года[12].
- 25 июня — свергнутая королева Испании Изабелла II в Париже отреклась от престола в пользу своего сына инфанта Альфонсо[4].
- 26 июня — Колумбия и США подписали договор о строительстве Панамского канала[4].
Июль
- 2 июля — в Бельгии ушло в отставку либеральное правительство Юбера Фрере-Орбана, потерпевшее поражение на выборах. Сформирован католический кабинет Жюля Жозефа[13].
- 6 июля — министр иностранных дел Франции герцог Аженор де Грамон заявил, что Франция не допустит вступления на престол Испании двоюродного брата короля Пруссии принца Леопольда Гогенцоллерна-Зигмарингена[14].
- 11 июля — Австро-Венгрия известила Францию, что не намерена вступать в войну с Пруссией[15].
- 12 июля — Испания уведомила Францию, что Антон Гогенцоллерн от имени своего сына Леопольда Гогенцоллерна-Зигмарингена отказался от испанской короны[14].
- 13 июля — Эмсская депеша — повод к началу Франко-прусской войны[16].
- 15 июля
- Глава правительства Франции Эмиль Оливье объявил в Законодательном корпусе о предстоящей войне с Пруссией. Утверждены четыре закона о военных кредитах[17].
- В Пруссии отдан приказ о мобилизации[18].
- В конгресс США допущены представители штата Джорджия. Окончание Реконструкции Юга[4].
- 16 июля — Италия отказалась вступить с Францией в союз против Пруссии из-за отказа Наполеона III отдать ей Рим[15].
- 19 июля
- Наполеон III объявил войну Пруссии и принял на себя верховное командование. Законодательный корпус распущен на каникулы[17].
- Союзный рейхстаг Северогерманского союза принял решение об оказании военной помощи Пруссии. Войну Франции в ближайшие часы объявили Бавария, Вюртемберг, Баден и Гессен-Дармштадт[4].
- 22 июля — премьер-министр Испании генерал Хуан Прим вновь предложил Фердинанду Саксен-Кобургскому испанскую корону. Начались переговоры[9].
- 23 июля — Генеральный совет I Интернационала распространил написанное Карлом Марксом воззвание к рабочим всех стран, в котором фактически принял сторону Пруссии во франко-прусской войне[19].
- 24 июля
- Российская империя объявила о своём условном нейтралитете в франко-прусской войне[20].
- В Нью-Йорк прибыл первый поезд из Сан-Франциско, впервые проделавший путь от Западного к Восточному побережью США[4].
- 28 июля — Наполеон III выехал из Парижа к армии[21].
- 30 июля — Фердинанд Саксен-Кобургский окончательно отказался от испанской короны ввиду нежелания Португалии объединяться с Испанией[9].
- 31 июля — в Новой Зеландии британские войска подавили третье восстание племён маори[4].
Август
- 1 августа — Великобританией принят земельный закон для Ирландии[4].
- 2 августа — французская армия вторглась в Германию и заняла Саарбрюккен[18].
- 4 августа — французская армия потерпела поражение при Виссамбуре и оставила Саарбрюккен, открыв прусским войскам дорогу на Страсбург и Мец[18].
- 6 августа — 1-я германская армия генерала Карла Штейнмеца наносит поражение при Шпихернских высотах на реке Сааре 2-му корпусу генерала Шарля Огюста Фроссара. Прусская армия взяла Форбах, открыв себе путь в Лотарингию. Французские армии маршалов Патриса де Мак-Магона и Франсуа Базена отрезаны друг от друга[18].
- 7 августа — в Париже начались волнения с антиимперскими лозунгами и требованиями раздачи оружия населению[22].
- 9 августа — в Великобритании принят закон о начальном образовании[4].
- 10 августа — во Франции отправлено в отставку правительство Эмиля Оливье. Новым главой кабинета назначен командующий десантной армией генерал Шарль Кузен-Монтобан, граф Паликао[22].
- 11 августа
- Великобритания и Франция заключили конвенцию о неприкосновенности и независимости Бельгии[4].
- Во Франции вновь создана Национальная гвардия[23].
- 12 августа — Наполеон III в Меце сложил с себя полномочия главнокомандующего, которые перешли к маршалу Франсуа Ашилю Базену[24].
- 14 августа
- 1-я германская армия генерала Карла Штейнмеца в сражении при Коломбе-Нуйи вынудила французскую Рейнскую армию маршала Франсуа Ашиля Базена отойти в район Меца[25].
- В Палермо арестован Джузеппе Мадзини[4].
- 15 августа — Алжир объявлен на осадном положении[4].
- 18 августа — поражение французской армии при Гравлотте-Сен-Прива.
- 27 августа — испанские карлисты подняли восстание в Наварре против правительства в Мадриде. Быстро подавлено[4].
- 29 августа — министр иностранных дел Италии Эмилио Висконти-Веноста заявил, что правительство Италии во Флоренции считает себя вправе занять «свою столицу» — город Рим[26].
- 30 августа — в Португалии ушло в отставку правительство маршала Салданьи. Новым премьер-министром стал Бернарду ди Са Ногейра ди Фигейреду, виконт ди Са Бандейра[27].
Сентябрь
- 1 сентября — Битва при Седане, разгром наполеоновской армии пруссаками[28].
- 2 сентября — Наполеон III в Седане сдаётся вместе с 83-тысячной армией[28].
- 3 сентября — императрица Евгения через Проспера Мериме предложила Адольфу Тьеру возглавить правительство Франции. Тот отказался[23].
- 4 сентября — Сентябрьская революция во Франции. Наполеон III низложен, провозглашена республика[23].
- 6 сентября — правительство Италии уведомило новое правительство Франции, что не считает себя связанным прежними обязательствами в отношении Рима. В ответ Франция предоставила Италии полную свободу действий[26].
- 7 сентября
- императрица Евгения покинула Довиль и на британской яхте отплыла из Франции в Англию[29].
- Новый министр иностранных дел Франции Жюль Фавр начал через посольство России искать пути для переговоров с Пруссией[30].
- 8 сентября — король Италии Виктор Эммануил II предъявил папе Римскому Пию IX ультиматум с требованием присоединения Рима к Италии. Папа отказался от переговоров[26].
- 12 сентября — итальянская армия и добровольцы начали поход на Рим[4].
- 19 сентября
- Прусская армия начала осаду Парижа[31].
- Министр иностранных дел Франции Жюль Фавр встретился с канцлером Бисмарком в Ферьере. Территориальные претензии Пруссии отвергнуты[30].
- 20 сентября — итальянская армия генерала Рафаэле Кадорна вступила в Рим[26].
Октябрь
- 2 октября — присоединение Рима к Итальянскому королевству по итогам народного голосования в бывшей Папской области, окончательное объединение Италии[26].
- 7 октября — Леон Гамбетта на воздушном шаре «Арман Барбес» вылетел из осаждённого Парижа в Тур для организации сопротивления в провинциях[32].
- 13 октября — в Мексике объявлена всеобщая амнистия[4].
- 18 октября — Леон Гамбетта в Туре объявил себя военным министром и министром внутренних дел[32].
- 27 октября — армия маршала Франсуа Ашиля Базена капитулировала в Меце[33].
- 28 октября — национальная гвардия Парижа отбила у прусской армии селение Ле-Бурже и удерживало его два дня[33].
- 31 октября — восстание частей Национальной гвардии в Париже. Правительство арестовано, создан Комитет общественного спасения. Ночью восстание подавлено, члены правительства освобождены[34].
Ноябрь
- 1 ноября — в США Бюро погоды (позднее переименованное в Национальную метеорологическую службу) делает свой первый официальный метеорологический прогноз[35].
- 3 ноября
- На контролировавшейся французским правительством территории Франции проведён плебисцит, во время которого большинство поддержало правительство национальной обороны Франции во главе с генералом Луи Жюлем Трошю[34].
- Прусская армия начала осаду крепости Бельфор[36].
- 7 ноября — Луарская армия генерала Орелля де Паладина освободила от прусских войск Орлеан[37].
- 9 ноября — Бой у Гаваны (1870), единственное морское боевое столкновение франко-прусской войны.
- 10 ноября — Парламентские выборы в Италии (1870)
- 15 ноября — заключён договор о присоединении Бадена и Гессен-Дармштадта к Северогерманскому союзу[4].
- 16 ноября — кортесы Испании избрали королём Амадея Савойского[38][39].
- 22 ноября — начались трёхдневные уличные волнения в Брюсселе[4].
- 23 ноября — заключён договор о присоединении Баварии к Северогерманскому союзу[4].
- 25 ноября — заключён договор о присоединении Вюртемберга к Северогерманскому союзу[4].
- 28 ноября — союзный рейхстаг Северогерманского союза выделил военные кредиты для продолжения войны с Францией. Против голосовали социал-демократы Август Бебель и Вильгельм Либкнехт[4].
Декабрь
- 2 декабря — Рим провозглашён столицей Италии[4].
- 4 декабря — прусская армия вновь взяла Орлеан[37].
- 7 декабря — Битва при Божанси (1870) происходила с 7 по 10 декабря 1870 года во время Франко-прусской войны
- 9 декабря в день св. Георгия была торжественно основана Община сестер милосердия св. Георгия, которая стала первой общиной сестер милосердия в Петербурге, созданной в ведении Российского общества Красного Креста.
- 10 декабря — союзный рейхстаг Северогерманского союза 188 голосами против 6 предложил королю Пруссии Вильгельму принять императорскую корону Германии[4].
- 27 декабря
- После выступления в парламенте на улице Мадрида расстреляна республиканцами карета премьер-министра Испании маршала Хуана Прима. Прим вскоре скончался от ран, временным премьер-министром стал адмирал Хуан Батиста Топете[38].
- Вогёзская армия Джузеппе Гарибальди во Франции овладела Дижоном[37].
- 30 декабря — новый король Испании Амадей Савойский высадился в Картахене[38].
Без точных дат
- В Москве учреждена Московская городская дума.
Наука
Театр
Напишите отзыв о статье "1870 год"
Литература
Метрополитен
Железнодорожный транспорт
Родились
См. также: Категория:Родившиеся в 1870 году
- 2 января — Эрнст Барлах, выдающийся немецкий скульптор, график и писатель-экспрессионист (умер в 1938).
- 12 января — Григорий Иванович Гуркин, алтайский художник (умер в 1937).
- 1 февраля — Мотеюс Густайтис, литовский поэт и переводчик (умер в 1927).
- 7 февраля — Альфред Адлер, австрийский психолог, психиатр, создатель системы индивидуальной психологии (умер в 1937).
- 7 февраля — Пётр Бернгардович Струве, русский философ, историк, экономист, общественный и политический деятель, публицист (умер в 1944).
- 13 апреля — Иван Николаевич Перестиани, актёр и режиссёр русского и советского немого и звукового кино (ум. 1959).
- 14 апреля — Виктор Эльпидифорович Борисов-Мусатов — русский живописец-символист (ум. 1905).
- 19 апреля — Вера Игнатьевна Гедройц, одна из первых в России женщин-хирургов, профессора хирургии, участник Русско-японской войны, прозаик и поэтесса Серебряного века.
- 22 апреля — Владимир Ильич Ленин, политический и государственный деятель, продолжатель марксизма и основатель СССР (умер в 1924).
- 23 апреля — Ягодин Василий Александрович (ум. 1937), протоиерей, святой Русской православной церкви, причислен к лику святых как священномученик в 2000 году для общецерковного почитания.
- 30 апреля — Франц Легар, венгерский композитор и дирижёр, автор оперетт, вальсов и симфонических произведений (умер в 1948).
- 3 мая — Александр Николаевич Бенуа — русский художник, историк искусства, художественный критик, основатель объединения «Мир искусства» (умер в 1960).
- 17 мая — Люцьян Рыдель, польский поэт и драматург (умер в 1918).
- 19 мая — Альберт Гамильтон Фиш, американский серийный убийца и каннибал (казнён в 1936).
- 29 мая — Сергей Спасокукоцкий, русский и советский учёный, хирург.
- 30 августа — Лавр Георгиевич Корнилов, русский путешественник-исследователь, военный дипломат, генерал «Белой» армии (убит снарядом в 1918).
- 31 августа — Мария Монтессори, итальянский педагог, учёный, философ, гуманистка.
- 7 сентября — Александр Иванович Куприн, русский писатель (умер в 1938).
- 30 сентября — Жан Батист Перрен, французский физик, лауреат Нобелевской премии по физике 1926 года (умер в 1942).
- 4 октября — Николай Иванович Ашмарин, российский языковед.
- 22 октября — Иван Алексеевич Бунин, русский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе 1933 года (умер в 1953).
- 25 ноября — Морис Дени, французский художник-символист, участник группы Наби (умер в 1943).
- 6 декабря — Николай Онуфриевич Лосский, русский мыслитель, представитель русской религиозной философии, один из основателей направления интуитивизма в философии (умер в 1965).
- 10 декабря — Фердинанд Рущиц, польский художник (умер в 1936).
- 14 декабря — Карл Реннер, австрийский политический деятель, первый президент Австрии после Второй мировой войны (умер в 1950).
Скончались
См. также: Категория:Умершие в 1870 году
- 15 января — Сильвен Сальнав (Sylvain Salnave), президент Гаити в 1867—1869 годах (род. 1826).
- 21 января — Александр Иванович Герцен, писатель, философ, теоретик русского социализма.
- 21 мая — Юзеф Коженевский, виленский медик.
- 6 июня — Фердинанд Петрович Врангель, русский мореплаватель, адмирал.
- 9 июня — Чарльз Диккенс, классик мировой и англоязычной литературы.
См. также
Примечания
- ↑ 1 2 Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 14.
- ↑ 1 2 3 Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 12.
- ↑ Sylvain Salnave (фр.)
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 [krotov.info/history/19/57/laviss_61.htm Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 1. Хронологическая таблица-2]
- ↑ Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 5 / М. 1937 — С. 383.
- ↑ 1 2 Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 13.
- ↑ 1 2 Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 15.
- ↑ Тишков В. А. Кошелев Л. В. История Канады / М. 1982 — С. 96.
- ↑ 1 2 3 Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 5 / М. 1937 — С. 349.
- ↑ Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 5 / М. 1937 — С. 357.
- ↑ СИЭ т. 1 — С. 255.
- ↑ Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 8.
- ↑ Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 5 / М. 1937 — С. 391.
- ↑ 1 2 Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 17.
- ↑ 1 2 Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 5 / М. 1937 — С. 287.
- ↑ Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 18.
- ↑ 1 2 Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 19.
- ↑ 1 2 3 4 Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 23.
- ↑ Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 25.
- ↑ Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 21.
- ↑ Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 5 / М. 1937 — С. 288.
- ↑ 1 2 Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 24.
- ↑ 1 2 3 Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 28.
- ↑ БСЭ 3-е изд. т. 27 — С. 619.
- ↑ БСЭ 3-е изд. т. 12 — С. 441.
- ↑ 1 2 3 4 5 Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 5 / М. 1937 — С. 289.
- ↑ [www.worldstatesmen.org/Portugal.htm Worldstatesmen.org. Portugal. (англ.)]
- ↑ 1 2 Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 26.
- ↑ Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 33.
- ↑ 1 2 Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 36.
- ↑ Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 41.
- ↑ 1 2 Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 45.
- ↑ 1 2 Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 49.
- ↑ 1 2 Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 51.
- ↑ [www.strf.ru/material.aspx?CatalogId=222&d_no=49891 День в истории: 1 ноября] // STRF.ru
- ↑ Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 47.
- ↑ 1 2 3 Антюхина-Московченко В. И. Третья республика во Франции. 1870—1918 / М. 1986 — С. 46.
- ↑ 1 2 3 Лависс Э., Рамбо А. История XIX века. т. 5 / М. 1937 — С. 350.
- ↑ СИЭ т. 1 — С. 442.
| Календарь на 1870 год | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
Январь
|
Февраль
|
Март
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Апрель
|
Май
|
Июнь
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Июль
|
Август
|
Сентябрь
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Октябрь
|
Ноябрь
|
Декабрь
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий 1870 год
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.
В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
