1894 год в музыке
Поделись знанием:
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
| 1894 год в музыке | ||
| 1892 — 1893 — 1894 — 1895 — 1896 | ||
| ||
| См. также: Другие события в 1894 году События в театре и События в кино | ||
Содержание
События
- 17 февраля — в концерте, посвящённом памяти П. И. Чайковского была впервые показана картина лебедей из балета «Лебединое озеро» в постановке Льва Иванова (главные партии исполнили Пьерина Леньяни и Павел Гердт).
- 14 марта — мировая премьера Симфонии № 1 Карла Нильсена в Копенгагене, дирижёр — Юхан Свенсен
- 16 марта — премьера оперы «Таис» Жюля Массне в Париже
- 19 апреля — премьера оперы «Вертер» Жюля Массне в Нью-Йорке
- 22 сентября — открытие театра Teatro Lirico в Милане[1]
- 16 ноября — дебют Энрико Карузо в Неаполе[2]
- 22 декабря — премьера прелюдии «Послеполуденный отдых фавна» Клода Дебюсси в Париже
- В Лондоне основывается Национальный музыкальный колледж[3]
Классическая музыка
- Антон Брукнер — Симфония № 9
- Сергей Рахманинов — Каприччио на цыганские темы
- Александр фон Цемлинский — Соната для виолончели и фортепиано
- Антон Аренский — трио для фортепиано № 1 ре-минор, опус 32
- Иоганнес Брамс — две сонаты для кларнета, опус 120
- Клод Дебюсси — три пьесы «Образы»; прелюдия «Послеполуденный отдых фавна»
- Роберт Фукс — серенада № 5 ре-мажор, опус 53
- Александр Гречанинов — струнный квартет № 1 соль-мажор, опус 2
- Виктор Герберт — Концерт для виолончели № 2 ля-минор
- Михаил Ипполитов-Иванов — «Кавказские эскизы»
- Жозеф Йонген — струнный квартет № 1 до-минор, опус 3
- Александр Копылов — струнный квартет № 2 фа-мажор, опус 23
- Карл Нильсен — Симфония № 1 соль-мажор; симфоническая сюита для фортепиано
- Йозеф Габриэль фон Райнбергер — соната ми-бемоль мажор
- Адольф Самюэль — Симфония № 7, опус 48
- Вильгельм Стенхаймар — струнный квартет № 1 до-мажор, опус 2
- Луи Виктор Жюль Вьерн — струнный квартет ре-минор, опус 12
Опера
- Антон Аренский — «Рафаэль»
- Гренвилл Банток — «Жемчужина Ирана»
- Юлиус Бекгор — «Фрау Инге»
- Эрман Бембер — «Клеопатра»
- Фредерик Делиус — «Волшебный фонтан»
- Хэмиш Макканн — «Дженни Динс»
- Жюль Массне — «Таис»
- Артур Салливан — «Вождь»
- Сергей Танеев — «Орестея»
Родились
- 8 января — Валентин Чернов музыкант, дирижёр, педагог, астроном (ум. 1980)
- 31 января — Ишам Джонс, бэндлидер и композитор (ум. 1956)
- 11 февраля — Альфонсо Ленг, зубной врач и композитор-любитель (ум. 1974)
- 3 апреля — Дели Уилсон, пианист и певец (ум. 1953)
- 15 апреля — Бесси Смит, исполнительница блюза (ум. 1937)
- 27 апреля — Николай Слонимский, дирижёр и композитор (ум. 1995)
- 10 мая — Дмитрий Тёмкин, композитор, пианист и дирижёр
- 29 мая — Беатрис Лилли, актриса и певица (ум. 1989)
- 1 июня — Персиваль Макки, пианист, композитор и бэндлидер (ум. 1950)
- 4 июня — Ла Болдюк, певица (ум. 1941)
- 10 июня — Панч Миллер, джазовый трубач (ум. 1971)
- 10 июля — Джимми Макхью, композитор и пианист (ум. 1969)
- 15 августа — Гарри Акст, композитор и пианист (ум. 1963)
- 3 сентября — Мари Дюба, певица (ум. 1972)
- 18 сентября — Уиллард Робисон, автор песен и бэндлидер (ум. 1968)
- 26 сентября — Вон Де Лит, певица и пионер радиовещания (ум. 1943)
- 5 ноября — Енё Задор, американский композитор венгерского происхождения (ум. 1977)
- 31 декабря — Эрнест Джон Моран, композитор (ум. 1950)
Скончались
- 13 января — Фон Мекк, Надежда Филаретовна, меценатка и покровительница Петра Чайковского (род. 1831)
- 21 января — Гийом Лекё, композитор (род. 1870)
- 4 февраля:
- Луи Левандовский, композитор (род. 1821)
- Адольф Сакс, производитель музыкальных инструментов, изобретатель саксофона (род. 1814)
- 11 февраля — Эмилио Арриета, композитор (род. 1823)
- 12 февраля — Ганс фон Бюлов, пианист, дирижёр и композитор (род. 1830)
- 18 февраля — Эрнесто Камилло Сивори, скрипач и композитор (род. 1815)
- 21 марта — Якоб Розенхайн, пианист и композитор (род. 1813)
- 13 апреля:
- Мария Карандини, оперная певица (род. 1826)
- Филипп Шпитта, музыковед и исследователь жизни Иоганна Себастьяна Баха (род. 1841)
- 23 июня — Мариетта Альбони, оперная певица-контральто (род. 1826)
- 9 июля — Хувентино Росас, скрипач, бэндлидер и композитор (род. 1868)
- 26 июля — Эдуард Таувиц, композитор (род. 1812)
- 13 сентября — Эммануэль Шабрие, композитор (род. 1841)
- 16 октября — Иоганна Яхман-Вагнер, оперная певица, актриса и педагог (род. 1826)
- 28 октября — Рудольф Хильдебранд, исследователь немецких народных песен (род. 1824)
- 4 ноября — Юджин Оудин, композитор (род. 1858)
- 20 ноября — Антон Рубинштейн, пианист и композитор (род. 1829)
См. также
Напишите отзыв о статье "1894 год в музыке"
Примечания
- ↑ Biddle, 2009, с. 233.
- ↑ Gevinson, 1997, с. 412.
- ↑ [www.nat-col-music.org.uk/index.html Music Examination Board — Music Exam Boards providing Music Examinations and more throughout the UK] (англ.). Nat-col-music.org.uk. [www.webcitation.org/6FgcbEk38 Архивировано из первоисточника 7 апреля 2013].
Литература
- Biddle, Ian D. [books.google.ru/books?id=13GexAXEEIwC&pg=PA233&dq=Teatro+Lirico+Internazionale+Milan+1894&hl=ru&sa=X&ei=CURZUY3mHvD14QSh5IHQAg&ved=0CDsQ6AEwAg#v=onepage&q=Teatro%20Lirico%20Internazionale%20Milan%201894&f=false Masculinity and western musical practice]. — Ashgate Publishing, Ltd., 2009. — ISBN 9780754662396.
- Gevinson, Alan. [books.google.ru/books?id=bsoUXGZSxZcC&pg=PA412&dq=Enrico+Caruso+debut+1894&hl=ru&sa=X&ei=U0VZUbnBGIin4ATlioH4Aw&ved=0CC8Q6AEwAA#v=onepage&q=Enrico%20Caruso%20debut%201894&f=false Within Our Gates: Ethnicity in American Feature Films, 1911—1960]. — University of California Press, 1997. — ISBN 9780520209640.
Отрывок, характеризующий 1894 год в музыке
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
