1897 год
Поделись знанием:
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
Годы |
---|
1893 · 1894 · 1895 · 1896 — 1897 — 1898 · 1899 · 1900 · 1901 |
Десятилетия |
1870-е · 1880-е — 1890-е — 1900-е · 1910-е |
Века |
XVIII век — XIX век — XX век |
Григорианский календарь | 1897 MDCCCXCVII |
Юлианский календарь | 1896—1897 (с 13 января) |
Юлианский календарь с византийской эрой |
7405—7406 (с 13 сентября) |
От основания Рима | 2649—2650 (с 3 мая) |
Еврейский календарь |
5657—5658 ה'תרנ"ז — ה'תרנ"ח |
Исламский календарь | 1314—1315 |
Древнеармянский календарь | 4389—4390 (с 11 августа) |
Армянский церковный календарь | 1346 ԹՎ ՌՅԽԶ
|
Китайский календарь | 4593—4594 丙申 — 丁酉 красная обезьяна — красный петух |
Эфиопский календарь | 1889 — 1890 |
Древнеиндийский календарь | |
- Викрам-самват | 1953—1954 |
- Шака самват | 1819—1820 |
- Кали-юга | 4998—4999 |
Иранский календарь | 1275—1276 |
Буддийский календарь | 2440 |
Японское летосчисление | 30-й год Мэйдзи |
1997 (тысяча девятьсот девяносто седьмой) год по григорианскому календарю — невисокосный год, начинающийся в среду. Это 1997 год нашей эры, 997 год 2 тысячелетия, 97 год XX века, 7 год 10-го десятилетия XX века, 8 год 1990-х годов.
Содержание
События
- 9 февраля — 1-я Всероссийская перепись населения (Перепись населения Российской империи 1897 года).
- 4 марта — Уильям Мак-Кинли сменил Гровера Кливленда на посту президента США.
- 5 апреля — в Австро-Венгрии издан указ, установивший некоторое равноправие немецкого и чешского языков в судах и учреждениях Чехии и Моравии[1].
- 17 апреля — Османская империя объявила войну Греции, поддержавшей восстание на острове Крит[2].
- 15 мая — в Санкт-Петербурге вышел в свет первый номер журнала «Русское экономическое обозрение» под редакцией М. М. Фёдорова.
- 17 мая — в результате обмена нотами, начатого 8 мая, заключено Австро-русское соглашение о сохранении статус-кво на Балканах[1].
- 19 мая — завершился срок заключения Оскара Уайльда в Редингской тюрьме.
- 6 июня — начался Вимбергский съезд Социал-демократической партии Австрии, завершившийся 12 июня расчленением партии на национальные социал-демократические группы[1].
- 22 июня — празднование бриллиантового юбилея королевы Виктории[3].
- 8 августа — на испанском курорте Санта-Агеда итальянским анархистом Микеле Анджиолилло убит премьер-министр Испании Антонио Кановас дель Кастильо. Пост премьер-министра временно занял генерал Марсело Аскаррага[4].
- 12 октября — состоялся первый футбольный матч, зафиксированный и анонсированный российский спортивной печатью. Играли команды «Санкт-Петербургского кружка любителей футбола» («Спорт») и «Василеостровского общества футболистов», последние победили со счётом 6:0.
- 1 ноября — Студенты Туринского университета основали знаменитый итальянский футбольный клуб «Ювентус».
- 25 ноября — Испания предоставила Кубе автономию, однако война за освобождение острова продолжилась[5].
- Курт Гензель ввел p-адические числа.
- Денежная реформа Николая II.
- Феликс Хоффманн синтезирует аспирин и героин.
Наука
Спорт
Музыка
Кино
Театр
Напишите отзыв о статье "1897 год"
Литература
Авиация
Общественный транспорт
Метрополитен
Железнодорожный транспорт
Родились
См. также: Категория:Родившиеся в 1897 году
- 19 января — Эмиль Морис, личный телохранитель Гитлера (ум. 1972).
- 23 января — Ева Симонайтите, литовская писательница (ум. 1978).
- 4 февраля — Людвиг Эрхард, западногерманский экономист и государственный деятель (ум. 1977).
- 1 марта — Константин Владимирович Чибисов — советский физико-химик.
- 24 марта — Вильгельм Райх — австрийский и американский психолог, один из основоположников европейской школы психоанализа.
- 28 марта — Херардо Матос Родригес — аргентинский и уругвайский композитор и журналист, автор Кумпарситы.
- 17 апреля — Торнтон Уайлдер, американский прозаик, драматург и эссеист (ум. 1975).
- 19 апреля — Дзироэмон Кимура, японский долгожитель, старейший из когда-либо живших на земле людей, чей возраст установлен достоверно (ум. 2013).
- 14 мая — Бартини, Роберт Людвигович, советский авиаконструктор.
- 23 мая — Игорь Евгеньевич Аничков, советский лингвист (ум. 1978).
- 29 мая (11 июня) — Татьяна Николаевна (великая княжна), вторая дочь императора Николая II и императрицы Александры Фёдоровны.
- 16 июня — Георг Виттиг, немецкий химик-органик, лауреат Нобелевской премии по химии (1979).
- 2 августа — Михаил Леонидович Слонимский, русский советский писатель (ум. 1972).
- 11 августа — Энид Блайтон, английская детская писательница (ум. 1968).
- 10 сентября — Жорж Батай, французский философ и писатель (ум. 1962).
- 25 сентября — Уильям Фолкнер, американский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе 1949 года (ум. 1962).
- 15 ноября — Эньюрин Бивен, британский политик-лейборист.
- 28 декабря — Конев, Иван Степанович, советский полководец, Маршал Советского Союза.
Скончались
См. также: Категория:Умершие в 1897 году
- 20 марта — Аполлон Николаевич Майков, русский поэт (род. 1821).
- 3 апреля — Иоганн Брамс, немецкий композитор (род. 1833).
- 8 августа — Антонио Кановас дель Кастильо (Antonio Cánovas del Castillo), премьер-министр Испании в 1875 — 1881, 1884 — 1885, 1890 — 1892 и 1895 — 1897 годах (род.1828)
- 12 августа — Фёдор Иванович Буслаев, русский филолог и искусствовед (род. 1818).
- 17 сентября — Елена Сергеевна Горчакова, русский педагог, поэтесса, автор путевых очерков (род. 1824).
- 30 сентября — Фредерик Годфруа (Годефруа), французский филолог и историк литературы, журналист и педагог (род. 1826).
- 8 октября — Алексей Кондратьевич Саврасов, русский художник (род. 1830).
- 11 октября — Леон Боэльман, французский композитор и органист (род. 1862).
- 18 октября — Евгений Фёдорович Корш, русский журналист, издатель (род. 1810).
- 17 декабря — Альфонс Доде, французский писатель (род. 1840).
См. также
Примечания
Календарь на 1897 год | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
Январь
|
Февраль
|
Март
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Апрель
|
Май
|
Июнь
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Июль
|
Август
|
Сентябрь
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Октябрь
|
Ноябрь
|
Декабрь
|
Отрывок, характеризующий 1897 год
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.