1897 год в музыке
Поделись знанием:
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
| 1897 год в музыке | ||
| 1895 — 1896 — 1897 — 1898 — 1899 | ||
| ||
| См. также: Другие события в 1897 году События в театре и События в кино | ||
Содержание
События
- 13 января — посмертная премьера драматической оперы Эммануэля Шабрие «Briséïs»
- 27 марта — провальная премьера Симфонии № 1 Сергея Рахманинова, дирижёр — Александр Глазунов
- 8 сентября — Густав Малер становится руководителем Венской государственной оперы и вынужден отречься от иудаизма и стать католиком[1]
- Джон Суза делает ранние фонографические записи рэгтаймов и кекуоков
- Скотт Джоплин публикует свои первые произведения
- Андре Мессаже становится директором Опера-Комик
- Ральф Воан-Уильямс учится и совершенствуется у Макса Бруха
- Новый театр в Бергамо переименовывают в Театр Доницетти
- Композитором Эноком Сонтонга сочинён национальный гимн Танзании «Mungu Ibariki Africa»[2]
- Александр Скрябин женится на пианистке Вере Ивановне Исакович[3]
Классическая музыка
- Хуго Альвен — Симфония № 1
- Ферруччо Бузони — Концерт для скрипки
- Феликс Дрезеке — струнный квартет ля-мажор
- Поль Дюка — «Ученик чародея»
- Александр Маккензи — концерт для фортепиано
- Карл Нильсен — «Гимн любви»
- Николай Римский-Корсаков — Симфония № 2 «Антар»
- Артур Салливан — балет «Виктория и весёлая Англия»
- Александр Скрябин — соната для фортепиано № 2
- Асгер Хамерик — Симфония № 6 для струнного оркестра
- Александр фон Цемлинский — Симфония № 2
- Арнольд Шёнберг — струнный квартет ре-мажор
- Эрнест Шоссон — струнный квартет
- Рихард Штраус — «Весёлые проделки Тиля Уленшпигеля»
- Джордже Энеску — соната № 1 для скрипки и фортепиано ре-мажор, опус 2
- Август Энна — Концерт для скрипки с оркестром ре-мажор
Опера
- Фредерик Делиус — «Коанга»
- Август Энна — «Девочка со спичками»
- Зденек Фибих — «Шарка»
- Вильгельм Кинцль — «Дон Кихот»
- Жюль Массне — «Сафо»
- Луиджи Манчинелли — «Эро и Леандро»
Родились
- 2 января — Джейн Грин, певица (ум. 1931)
- 10 января — Сэм Чэтмон, блюзмен (ум. 1983)
- 22 января:
- Роза Понсель, оперная певица-сопрано (ум. 1981)
- Лесли Сарони, певец, комик и автор песен (ум. 1985)
- 27 февраля — Мариан Андерсон, оперная певица-контральто (ум. 1993)
- 9 марта — Педро Флорес, композитор (ум. 1979)
- 11 марта — Генри Коуэлл, композитор (ум. 1965)
- 26 марта — Дэвид Маккаллум-младший, скрипач (ум. 1972)
- 28 марта — Херардо Родригес, уругвайский и аргентинский композитор, журналист (ум. 1948)
- 1 апреля — Люсиль Боган, блюзовая певица (ум. 1979)
- 8 апреля — Джон Фредерик Кутс, композитор (ум. 1985)
- 17 апреля — Харальд Северуд, композитор (ум. 1992)
- 19 апреля — Вивьен Сигал, актриса и певица (ум. 1992)
- 14 мая — Сидней Беше, саксофонист, кларнетист и композитор (ум. 1959)
- 29 мая — Эрих Корнгольд, композитор (ум. 1957)
- 3 июня — «Мемфис Минни», исполнительница блюза (ум. 1973)
- 12 июня — Александр Тансман, пианист и композитор (ум. 1986)
- 22 июня — Бюльбюль, народный и оперный певец (ум. 1961)
- 11 июля — Слепой Лемон Джефферсон, блюзмен (ум. 1929)
- 27 июня — Масио Пинкард, композитор, поэт-лирик и музыкальный издатель (ум. 1962)
- 4 августа — Эйб Лаймен, бэндлидер, композитор и барабанщик (ум. 1957)
- 29 августа — Хельге Розвенге, оперный певец-тенор (ум. 1972)
- 3 сентября — Франциско Миньоне, композитор (ум. 1986)
- 8 сентября — Джимми Роджерс, исполнитель кантри (ум. 1933)
- 18 сентября:
- Пабло Соросабаль, композитор (ум. 1988)
- Сэм Степт, композитор, пианист и дирижёр (ум. 1964)
- 11 октября — Лео Рейсман, скрипач и бэндлидер (ум. 1961)
- 26 октября — Тиана Лемниц, оперная певица-сопрано (ум. 1994)
- 2 ноября — Деннис Кинг, певец и актёр (ум. 1971)
- 12 ноября — Карл Маркс, дирижёр и композитор (ум. 1985)
- 20 ноября — Маргарет Сазерленд, композитор (ум. 1984)
- 25 ноября — Вилли Смит, джазовый пианист (ум. 1973)
- 1 декабря — Андреас Незеритис, греческий композитор, пианист и педагог (ум. 1980)
- 9 декабря — Гермиона Джинголд, актриса и певица (ум. 1987)
- 18 декабря — Флетчер Хендерсон, джазовый музыкант (ум. 1952)
- 30 декабря — Альфредо Браччи, поэт-лирик (ум. 1976)
- Точная дата неизвестна — Эйлин Стэнли, певица (ум. 1982)
Скончались
- 10 февраля — Антонио Бадзини, скрипач и композитор (род. 1818)
- 23 февраля — Вольдемар Баргиль, композитор и музыкальный педагог (род. 1828)
- 25 февраля — Корнелия Фалькон, оперная певица-сопрано (род. 1814)
- 7 марта — Леонард Лабатт, оперный певец-тенор (род. 1838)
- 3 апреля — Иоганнес Брамс, композитор (род. 1833)
- 8 апреля — Джордж Гарретт, композитор (род. 1834)
- 23 апреля — Клемент Харрис, пианист и композитор (род. 1871)
- 21 мая — Кароль Микули, пианист и композитор (род. 1819)
- 9 июня — Павел Пабст, пианист и композитор (род. 1854)
- 18 июня — Франц Кренн, композитор и музыкальный педагог (род. 1816)
- 1 августа — Гаэтано Антониацци, производитель скрипок (род. 1825)
- 16 сентября — Эдвард Эдвардс, руководитель хора и композитор (род. 1816)
- 20 сентября:
- Карел Бендль, композитор (род. 1838)
- Гренвилль Дин Уилсон, пианист и композитор (род. 1833)
- 11 октября — Леон Боэльман, органист и композитор (род. 1862)
- 27 октября — Альфонс Цибулька, пианист, дирижёр и композитор (род. 1842)
- 6 ноября — Эдуар Дельдеве, дирижёр, композитор и скрипач (род. 1817)
- 14 ноября — Джузеппина Стреппони, оперная певица-сопрано (род. 1815)
- 4 декабря — Адольф Нойендорф, композитор, дирижёр, пианист и скрипач (род. 1843)
См. также
Напишите отзыв о статье "1897 год в музыке"
Примечания
- ↑ La Grange, 1995, с. 54.
- ↑ [www.nationalanthems.me/tanzania-mungu-ibariki-afrika/ Tanzania Mungu ibariki Afrika] (англ.). Nationalanthems.me. [www.webcitation.org/6FgbaLSqV Архивировано из первоисточника 7 апреля 2013].
- ↑ И.И.Сафроницкая. [scriabin.eu/books-about-a-n-scriabin/248/248.html О Вере Ивановне Скрябиной]. [www.webcitation.org/6FgbbW9je Архивировано из первоисточника 7 апреля 2013].
Литература
- La Grange, Henry-Louis de. Gustav Mahler Volume 2: Vienna: The Years of Challenge (1897—1904). — UK: Oxford University Pres, 1995. — ISBN 0-19-315159-6.
Отрывок, характеризующий 1897 год в музыке
Vive Henri Quatre,Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
