1898 год в литературе

Книги

• «Аэрт» — пьеса Ромена Роллана.
• «Великолепная Ориноко» — произведение Жюля Верна.
• «Волки» — пьеса Ромена Роллана.
• «Ионыч» — рассказ А. П. Чехова.
• «Маленькая трилогия» («Человек в футляре», «Крыжовник», «О любви») — рассказы А. П. Чехова.
• «Мудрость и судьба» — пьеса Мориса Метерлинка.
• «Очерки и рассказы» — первый сборник рассказов М. Горького.
• «Скульптор своей души» — пьеса испанского писателя Анхеля Ганивета.
• «Случай из практики» — рассказ А. П. Чехова.
• «Тяга» — роман П. Д. Боборыкина.
• "Коммуна" — произведение французской революционерки Луизы Мишель.

Родились

• 10 февраля — Бертольд Брехт, немецкий поэт, прозаик, драматург, реформатор театра (умер в 1956).
• 19 мая — Юлиус Эвола (Julius Evola), итальянский мыслитель, эзотерик и писатель (умер в 1974).
• 22 июня — Эрих Мария Ремарк, немецкий писатель (умер в 1970).
• 17 августа — Николай Макарович Олейников, русский поэт (умер в 1937).
• 29 ноября — Клайв Стейплз Льюис, английский писатель (умер в 1963).

Умерли

• 14 января — Льюис Кэрролл (Lewis Carroll), английский писатель, математик и философ (родился в 1832).
• 6 марта — Пётр Алексеевич Бессонов, русский фольклорист (родился в 1828).
• 12 марта — Захариас Топелиус (фин. Zacharias Topelius), финский писатель (родился в 1818).
• 16 марта — Обри Бердслей, английский художник и поэт (родился в 1872).
• 26 марта — Пётр Иванович Капнист, русский писатель, драматург, поэт (родился в 1830).
• 24 апреля — Лукиан Адамович Миллер, немецкий филолог (родился в 1836).
• 9 сентября — Стефан Малларме, французский поэт (родился в 1842).
• 20 сентября — Теодор Фонтане, немецкий писатель (родился в 1819).
• 29 ноября — Анхель Ганивет, испанский писатель (родился в 1865).

Отрывок, характеризующий 1898 год в литературе

– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.