18 октября
Поделись знанием:
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
← октябрь → | ||||||
Пн | Вт | Ср | Чт | Пт | Сб | Вс |
1 | ||||||
2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 |
9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |
16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 |
23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 |
30 | 31 | |||||
2023 г. |
18 октября — 291-й день года (292-й в високосные годы) в григорианском календаре. До конца года остаётся 74 дня.
Содержание
Праздники
См. также: Категория:Праздники 18 октября
Национальные
Другие
-
Узбекистан — День города Самарканд
Религиозные
-
Православие:[1][2]
- память мученицы Харитины Амисийской (Понтийской) (304 год);
- память святителей Петра, Алексия, Ионы, Макария, Филиппа, Иова, Ермогена, Тихона, Филарета, Иннокентия и Макария, Московских и всея России чудотворцев;
- память преподобного Гавриила (Игошкина), исповедника (1959 год);
- память преподобного Дамиана пресвитера, целебника (1071 год), Иеремии (около 1070 года) и Матфея (около 1085 года) прозорливых, Печерских, в Ближних пещерах;
- память преподобной Харитины, княгини Литовской, в Новгороде подвизавшейся (1281 год);
- память священномученика Дионисия, епископа Александрийского (264-265 годы);
- память мученицы Мамелхвы Персидской (около 344 года);
- память преподобного Григория Хандзтийского (861 год) (Груз.).
События
См. также: Категория:События 18 октября
До XIX века
- 31 — раскрыт заговор Луция Эллия Сеяна, жестокие казни и преследования причастных к заговору и их семей.
- 1009 — разрушение Храма Гроба Господня «безумным халифом» Хакимом.
- 1667 — голландцами в Америке основан Брюкелен (ныне — Бруклин).
- 1685 — французский король Людовик XIV отменил действие Нантского эдикта, дававшего права гугенотам.
- 1723 — на острове Котлин Петром I заложена крепость Кронштадт, главная база Балтийского флота.
XIX век
- 1812
- Тарутинский бой периода Отечественной войны 1812. Русская армия впервые после Бородинского сражения одерживает победу.
- Второе сражение под Полоцком.
- 1825 — в Англии проведена последняя государственная лотерея.
- 1867 — Аляска переходит от России США.
- 1883 — в Петербурге на месте убийства Александра II заложен храм Спаса на крови.
- 1892 — открылась первая коммерческая протяжённая телефонная линия (Чикаго — Нью-Йорк).
- 1896 — в «Нью-Йорк Джорнел» появились первые комиксы.
XX век
- 1905 — убит профессиональный революционер, деятель большевистской партии Николай Эрнестович Бауман.
- 1906 — в России вышел указ об уравнении крестьян в правах с другими сословиями в отношении государственной службы, свободы выбора постоянного места жительства, об отмене телесных наказаний по приговору волостных судов.
- 1914 — впервые подводная лодка в бою была потоплена другой подводной лодкой. В ходе Первой мировой войны, английская субмарина E-3 затонула после попадания торпеды, выпущенной с немецкой лодки U-27.
- 1919 — прибывший в Петроград председатель Реввоенсовета Лев Давидович Троцкий издал приказ обороняющей город 7-й армии: «Не писать ложных сведений о жестоких боях там, где была жестокая паника. За неправду карать, как за измену. Военное дело допускает ошибки, но не ложь, обман и самообман».
- 1920 — с 18 по 21 октября в Москве в помещении Дома печати состоялся I Всероссийский съезд пролетарских писателей, на котором присутствовало 142 человека. Собравшиеся избрали почётными председателями съезда В. И. Ленина, А. В. Луначарского и М. Горького. На съезде был принят устав Всероссийского союза пролетарских писателей и положено начало Всероссийской ассоциации пролетарских писателей (ВАПП). Имена участников съезда (В. Кириллов, М. Герасимов, А. Маширов-Самобытник и др.), правда, ничего не говорят современному читателю.
- 1921 — издан декрет об образовании Крымской автономии в составе России. В 1945 году автономия была преобразована в Крымскую область, а в 1954 году передана в состав Украины. Автономия восстановлена в 1991 году
- 1922 — основана британская радиовещательная корпорация «BBC».
- 1924 — Совнарком принял декрет об обязательных прививках против оспы.
- 1929
- Первый полёт пассажирского самолёта «К-5» К. А. Калинина. «К-5» стал первым российским пассажирским самолётом, который строился большой серией. Основной самолёт Аэрофлота до 1940 года. Всего было построено 258 самолётов этого типа.
- Британский Частный Совет признал канадских женщин «персонами», отменив решение канадского Верховного Суда, запретившего женщинам занимать публичные должности.
- 1941 — в Токио арестован советский разведчик Рихард Зорге (Richard Sorge).
- 1942 — нацистами уничтожено Брестское гетто.
- 1944 — советские войска вступили в Чехословакию.
- 1951 — СССР провёл ядерные испытания.
- 1954 — анонсирован первый коммерческий транзисторный радиоприемник — Regency TR-1, совместно разработанный компаниями Texas Instruments, Texas and Industrial Development Engineering Associates. Продажи приемника начались в ноябре 1954 года.
- 1955 — пущена в строй Каховская ГЭС.
- 1960 — первый полёт с сухопутного аэродрома амфибии Бе-12 с двигателями АИ-20Д конструкции ОКБ Г. М. Бериева, экипаж П. П. Бобро.
- 1967
- Советский космический аппарат «Венера-4» успешно вошел в атмосферу и начал её изучение Венеры. Таким образом, впервые космический аппарат достиг другой планеты, но был раздавлен атмосферой ещё до посадки на поверхность
- Состоялась премьера мультфильма Уолта Диснея «Книга джунглей».
- 1968 — на Олимпийских играх в Мехико Бобом Бимоном установлен мировой рекорд в прыжках в длину — 8,90 м. Предыдущий рекорд превышен сразу на 55 см.
- 1969 — «Союз-8» возвращается на Землю.
- 1971 — вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему улучшению материальных и жилищно-бытовых условий студентов высших и учащихся средних специальных заведений».
- 1989 — авиакатастрофа Ил-76 под Баку 18 октября 1989
- 1990 — Ямало-Ненецкий автономный округ провозгласил свой выход из Тюменской области.
- 1991
- Последнее заседание Президиума Верховного Совета СССР.
- СССР и Израиль восстановили дипломатические отношения, прерванные в 1967 году.
- 1993 — в Латвии введена новая валюта — лат.
- 1994 — Верховная Рада Украины отменила запрет Компартии.
- 1995 — Украина вступила в Совет Европы.
- 2000 — началась операция по подъёму тел моряков с затонувшей атомной подводной лодки «Курск».
XXI век
- 2002 — в центре Москвы на Новом Арбате из пистолета с глушителем был убит губернатор Магаданской области Валентин Цветков.
- 2007 — в Пакистане произошёл крупнейший в истории страны теракт: взорван кортеж Беназир Бхутто, погибло более 130 человек.
- 2009 — террористический акт в иранской провинции Систан и Белуджистан.
- 2011 — Россия, Украина, Белоруссия, Казахстан, Армения, Киргизия, Молдавия и Таджикистан подписали Договор о зоне свободной торговли в СНГ.
Родились
См. также: Категория:Родившиеся 18 октября
- 1405 — Пий II (в миру — Энеа Сильвио Пикколомини, Pius PP. II — Enea Silvio Piccolomini; ум. 1464), Папа Римский (1458—1464 годы).
- 1585 (новый стиль) — Генрих Шютц, немецкий композитор.
- 1697 — Антонио Каналетто (настоящее имя Джованни Антонио Каналь, Antonio Canaletto — итал. Giovanni Antonio Canal; ум. 1768), итальянский художник-пейзажист («Портелло и канал Бренто»).
- 1738 — Андрей Тимофеевич Болотов (ум. 1833), писатель и учёный, один из основателей русской агрономической науки, мемуарист.
- 1741 — Пьер Шодерло Де Лакло (Pierre-Ambroise-François Choderlos de Laclos; ум. 1803), французский писатель.
- 1799 — Кристиан Фридрих Шёнбейн (нем. Christian Friedrich Schönbein; ум. 1868), немецкий химик, открывший и давший имя озону.
- 1825 — Клара фон Глюмер (ум. 1906), немецкая писательница, переводчица и педагог.
- 1831 — Фридрих III (нем. Friedrich III.; ум. 1888), император (кайзер) Германской империи и прусский король, был одним из самых многообещающих престолонаследников Европы, но царствовал всего 99 дней (с 9 марта 1888), умер от мучительной болезни.
- 1834 — Герман Кремер (Hermann Cremer; ум. 1903), протестантский богослов.
- 1859 — Анри Бергсон (фр. Henri-Louis Bergson) (ум. 1941), французский философ-идеалист, лауреат Нобелевской премии по литературе 1927 года «в знак признания его ярких и жизнеутверждающих идей, а также за то исключительное мастерство, с которым эти идеи были воплощены» («Творческая эволюция», «Материя и память»).
- 1869 — Йоханнес Линнанкоски (фин. Johannes Linnankoski; ум. 1913), финский писатель.
- 1880 — Владимир Жаботинский (ум. 1940), журналист, писатель и переводчик, активный деятель сионистского движения.
- 1893 — Владимир Владомирский (ум. 1971), белорусский советский актёр театра и кино. Народный артист СССР.
- 1894 — Юрий Николаевич Тынянов (ум. 1943), российский советский писатель, драматург, литературовед и критик.
- 1901 — Владимир Григорьевич Захаров (ум. 1956), композитор, народный артист СССР.
- 1908 — Николай Каманин (ум. 1982), советский лётчик и военачальник, генерал-полковник авиации, Герой Советского Союза, один из спасателей «Челюскина».
- 1918 — Иван Давыдов, советский государственный деятель, участник Великой Отечественной войны, заместитель министра торговли СССР с 1969 по 1987 год.
- 1925 — Мелина Меркури (Μελίνα Μερκούρη — Melina Mercouri; ум. 1994), греческая актриса и певица, министр культуры Греции (1981—1989, 1993—1994).
- 1926 — Чак Берри (настоящее имя Чарльз Эдвард Андерсон Берри) (Chuck Berry — Charles Edward Anderson Berry), американский гитарист, певец и композитор, пионер рок-н-ролла.
- 1926 — Клаус Кински (настоящее имя — Николаус Карл Гюнтер Накшиньски, Klaus Kinski — нем. Klaus Günter Karl Nakszyński; ум. 1991), немецкий киноактёр, отец Настасьи Кински (нем. Nastassja Kinski).
- 1926 — Джордж Скотт (англ. George Campbell Scott; ум. 1999), американский актёр, первым отказавшийся от «Оскара» («Анатомия убийства», «Муссолини»).
- 1934 — Кир Булычёв (настоящее имя — Игорь Всеволодович Можейко) (ум. 2003), советский писатель-фантаст.
- 1939 — Ли Харви Освальд (ум. 1963), единственный официальный подозреваемый в убийстве президента США Джона Кеннеди.
- 1959 — Сергей Доренко, телеведущий.
- 1960 — Жан-Клод Ван Дамм (настоящее имя Жан-Клод Камилл Франсуа Ван Варенберг, англ. Jean-Claude Van Damme — фр. Jean-Claude Camille François van Varenberg)), американский актёр бельгийского происхождения, сценарист и кинорежиссёр.
- 1964 — Вячеслав Качин, советский и российский гитарист, композитор, поэт, продюсер, актёр.
- 1967 — Константин Крылов, русский публицист, журналист, общественный деятель.
- 1973 — Сергей Безруков, российский актёр театра и кино.
- 1984 — Линдси Вонн, американская горнолыжница, олимпийская чемпионка 2010 года в скоростном спуске, обладательница 4 Кубков мира в общем зачёте (2008, 2009, 2010 и 2012).
- 1987 — Зак Эфрон, американский актёр и певец.
Скончались
См. также: Категория:Умершие 18 октября
- 31 — Луций Элий Сеян, главнокомандующий преторианской гвардией, казнён по приговору римского сената.
- 33 — Агриппина Старшая, мать императора Калигулы.
- 1035 — Санчо III Великий, король Наварры, граф Арагона и Кастилии
- 1417 — Григорий XII (в миру — Анджело Коррер) (Angelo Corraro), Папа Римский с 30 ноября 1406 по 4 июля 1415.
- 1503 — Пий III (в миру — Франческо Нанни Тодескини-Пикколомини) (Francesco Nanni-Todeschini-Piccolomini) (р. 1439), Папа Римский с 22 сентября 1503.
- 1678 — Якоб Йорданс (Jacob Jordaens) (р. 1593), фламандский живописец («Поклонение пастухов», «Воспитание Юпитера», «Сатир в гостях у крестьянина»).
- 1845 — Жан-Доминик Кассини (Jean Dominique Comte de Cassini) (р. 1748), французский геодезист, создатель первого полного атласа Франции.
- 1871 — Чарльз Бэббидж (р. 1791), английский математик, изобретатель первой вычислительной машины.
- 1884 — Филипп Франц фон Зибольд (Philipp Franz von Siebold (р. 1796), немецкий естествоиспытатель и исследователь Японии.
- 1893 — Шарль Гуно (Charles François Gounod) (р. 1818), французский композитор («Фауст»), дирижёр, педагог, органист.
- 1900 — Феликс Равесон-Молье (Jean Gaspard Felix Ravaisson-Mollien) (р. 1813), французский философ.
- 1909 — Альфредо Ориани (Alfredo Oriani) (р. 1852), итальянский писатель.
- 1913 — Динузулу (р. 1868), верховный правитель зулусов.
- 1931 — Томас Алва Эдисон (р. 1847), американский изобретатель.
- 1942 — Михаил Васильевич Нестеров (р. 1862), русский и советский живописец.
- 1944 — Эрвин Роммель (р. 1891), немецкий генерал-фельдмаршал, командующий войсками Оси в Северной Африке.
- 1948 — Вальтер фон Браухич, (Walther von Brauchitsch) (р. 1881), генерал-фельдмаршал немецкой армии (1940).
- 1955 — Хосе Ортега-и-Гассет (José Ortega y Gasset) (р. 1883), испанский философ и писатель («Восстание масс», «Дегуманизация искусства»).
- 1968 — Ли Трейси (Lee Tracy) (р. 1898), американский актёр.
- 1973 — Лео Штраус (р. 1899), историк политической философии, культуролог, главный идеолог неоконсерватизма.
- 1990 — Пётр Николаевич Федосеев (р. 1908), советский философ и общественный деятель, главный философ-идеолог КПСС.
- 2005 — Александр Николаевич Яковлев (р. 1923), один из идеологов «перестройки».
- 2009 — Василий Сергеевич Лыкшин, российский актёр, получивший известность после выхода сериала «Громовы» и фильма «Сволочи»
Приметы
«Харитины — первые холстины».
- Женщины начинали ткать первые холсты. «Харитина — вечная ткачиха». В этот же день начинали катать шерсть на валенки.[3][4]
- «Солнце скатывается вниз» (заметно убывает световой день).
На Харитину «Отстал от ночи день — запнулся валенком за пень». - Если вороны и галки вьются в воздухе, а облака идут против ветра — жди снега, безветрие обещает похолодание.[4]
См. также
|
18 октября в Викиновостях? |
---|
Напишите отзыв о статье "18 октября"
Примечания
- ↑ [azbyka.ru/days/2016-10-18 Старый стиль, 5 октября, Новый стиль 18 октября, вторник] // Православный церковный календарь
- ↑ [calendar.pravmir.ru/2016/10/18 18 октября 2016 года] // Православие и мир, православный календарь, 2016 г.
- ↑ [rg.ru/2008/10/16/primety.html Приметы]. Российская газета (16 октября 2008). Проверено 2 сентября 2010.
- ↑ 1 2 [www.kharchenko.com/date/oct/18.shtml Времена: 18 октября.]
Отрывок, характеризующий 18 октября
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.