19-й механизированный корпус
Поделись знанием:
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
<tr><td style="font-size: 120%; text-align: center; color: #000000; background-color: #808000" colspan="2">  19-й механизированный корпус </td></tr>
| |
| Тип: | механизированный корпус |
| Род войск: | сухопутные |
| В составе армий: | 5-я армия |
| генерал-майор танковых войск Фекленко, Николай Владимирович | |
19-й механизированный корпус — оперативное войсковое объединение в составе ВС СССР во время Великой Отечественной войны.
История
19-й механизированный корпус начал формироваться в марте 1941 года из 40-й и 43-й танковых и 213-й моторизованной дивизий.
Корпус входил в состав 5-я армии Киевского Военного Округа, преобразованного 22 июня 1941 года в Юго-Западный фронт.
Командование
- Командир — генерал-майор танковых войск Фекленко, Николай Владимирович.
- Начальник штаба — полковник Девятов, Кузьма Григорьевич.
- Начальник оперативного отдела — майор А. И. Казаков.
- Заместитель начальника отдела политпропаганды — полковой комиссар Емельянов, Николай Васильевич (20.03.1941-30.08.1941).
- Заместитель по политической части — полковой комиссар Калядин, Иван Семенович (01.04.1941-30.08.1941).
- Начальник разведывательного отдела — капитан В. Ф. Чиж.
- Начальник отдела связи — полковник М. А. Абрамов.
- Начальник строевого отдела — капитан Н. С. Косторных.
- Начальник отдела тыла — майор А. В. Мухин.
- Начальник артиллерии — генерал-майор артиллерии Голосов, Елисей Александрович.
- Начальник штаба артиллерии — полковник А. И. Клецов.
- Начальник инженерной службы — майор Ф. А. Радциг.
- Начальник химической службы — подполковник М. А. Померанцев.
- Начальник автотранспортной службы — майор Ф. М. Громов.
- Начальник санитарной службы — военврач 2-го ранга Наумов, Серафим Павлович (погиб 28.06.1941).
Состав корпуса
Штаб корпуса находился в городе Бердичев.
В состав корпуса входили следующие соединения:
- 40-я танковая дивизия (полковник Широбоков, Михаил Васильевич)
- 79-й танковый полк (подполковник Живлюк, Владимир Исидорович)
- 80-й танковый полк (подполковник Зыбин, Борис Петрович погиб 28.06.1941, капитан Горелов, Владимир Михайлович)
- 40-й мотострелковый полк (майор Инаури, Алексей Николаевич 25.03.1941-?, подполковник Тесля, Иван Трофимович 05.04.1941-?)
- 40-й гаубичный артиллерийский полк (подполковник В. Пономарев)
- 43-я танковая дивизия (полковник Цибин, Иван Григорьевич)
- 85-й танковый полк (майор Н. М. Алабушев)
- 86-й танковый полк (майор Воротников, Михаил Андреевич погиб в 1942 г.)
- 43-й мотострелковый полк (майор Иванченко, Алексей Иванович 25.03.1941-?)
- 43-й гаубичный артиллерийский полк (майор Тесленко, Владимир Васильевич погиб 03.07.1941)
- 213-я мотострелковая дивизия (полковник Осьминский, Василий Михайлович)
- 702-й мотострелковый полк (подполковник Сенкевич, Сергей Иванович)
- 739-й мотострелковый полк (полковник Шевченко, Иван Иванович)
- 132-й танковый полк (полковник Неструев, Александр Александрович погиб 31.12.1943)
- 671-й артиллерийский полк
- 21-й мотоциклетный полк
- 547-й отдельный батальон связи (капитан Маломошин, Сергей Петрович застрелился 26.06.1941)
- 86-й отдельный мотоинженерный батальон
- 119-я корпусная авиационная эскадрилья
Численность
Численность личного состава на 22 июня 1941 года составляла 22 654 человек, что составляло 63 % от штатной численности.
Бронетанковый состав на 22 июня 1941 года:
| Соединение | Т-27/38 | Т-26 | Т-28 | Т-34 | КВ-1 | Итого | БА |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 40-я танковая дивизия | 139 | 19 | ? | 4 | 1 | 163 | 2 |
| 43-я танковая дивизия | 230 | 5 | 5 | 240 | 9 | ||
| 213-я моторизованная дивизия | 13 | 42 | 55 | ||||
| Итого по корпусу | 152 | 291 | ? | 9 | 6 | 458 | 26 |
Обозначения: «?» — количество неизвестно; «-» — данных нет.
Артиллерийский состав на 22 июня 1941 года:
| Соединение | 76-мм. пушка | 37-мм. МЗА | 152-мм. гаубицы | 152-мм. гаубицы | 82-мм. минометы | 50-мм. минометы |
|---|---|---|---|---|---|---|
| 40-я танковая дивизия | 4 | 4 | 8 | 12 | 27 | |
| 43-я танковая дивизия | 4 | 4 | 12 | 12 | 12 | 22 |
| 213-я моторизованная дивизия | 8 | 4 | 4 | 8 | 60 |
Автотранспортный состав на 22 июня 1941 года:
| Соединение | Автомобили | Тракторы | Мотоциклы |
|---|---|---|---|
| 40-я танковая дивизия | 157 | 5 | |
| 43-я танковая дивизия | 630 | 15 | 18 |
| 213-я моторизованная дивизия | 140 | 47 |
Количество автотранспорта:
- Автомобилей — 865;
- Легковых автомобилей — 43;
- Грузовых автомобилей ГАЗ,ЗИС — 574;
- Автоцистерн — 87;
- Автомастерских — 26;
- Автобусов — 5;
- Тракторов — 85;
- Мотоциклов — 18.
На 7 июля 1941 года в корпусе было в наличии 66 танков, на 15 июля 1941 года — уже только 33 танка, из них 4 КВ, 7 Т-34, 22 Т-26, 2 БА, а на 1 августа 1941 года осталось 28 танка.
Источники
- Архипов В. С. «Время танковых атак». М. 1981.
- Калядин И. С. «За каждую пядь земли…». М. Воениздат. 1983.
- Из описания боевых действий 40-й танковой дивизии 19-го механизированного корпуса за период с 22 июня по 3 июля 1941 г. — ЦАМО СССР. Ф. 229. Оп. 157. Д. 712. ЛЛ. 425—428.
- Из доклада о боевых действиях 43-й танковой дивизии 19-го механизированного корпуса за период с 22 по 29 июня 1941 г. — ЦАМО СССР. Ф. 229. Оп. 157. Д. 712. ЛЛ. 339—348.
- Доклад командующего войсками Юго-Западного фронта начальнику Генерального штаба Красной Армии от 7 июля 1941 г. о положении механизированных корпусов фронта. ЦАМО РФ. Ф. 229, оп. 3780сс, д. 1, л. 34. Машинописная копия. См. «Документы».
- Владимирский А. В. «На киевском направлении: По опыту ведения боевых действий войсками 5-й армии Юго-Западного фронта в июне-сентябре 1941 г.». М. Воениздат. 1989.
- ЦАМО, ф. 38, оп. 11360, д. 2.
- ЦАМО, ф. 38, оп. 11373, д. 67.
- ЦАМО, ф. 38, оп. 11353, д. 896.
- Приложение 2 Н.Попель «В тяжкую пору» М. АСТ 2001.
Напишите отзыв о статье "19-й механизированный корпус"
Ссылки
- [mechcorps.rkka.ru/files/news/news_19mk.htm Командование 19-го механизированного корпуса]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
|
Это заготовка статьи о Второй мировой войне. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий 19-й механизированный корпус
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
