19-я танковая дивизия (Третий рейх)
Поделись знанием:
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.
На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
| 19-я танковая дивизия 19. Panzerdivision | |
 Эмблема 19-й танковой дивизии | |
| Годы существования | |
|---|---|
| Страна | |
| Подчинение | |
| Тип | |
| Функция | |
| Дислокация | |
| Войны | |
| Участие в |
Восточный фронт |
| Командиры | |
| Известные командиры | |
19-я танковая дивизия (19. Panzer-Division) — танковая дивизия вермахта, сформированная в ноябре 1940 года, на основе 19-й пехотной дивизии.
Содержание
Боевой путь дивизии
С 22 июня 1941 года — участие в германо-советской войне, в составе 57-го мотокорпуса 3-й танковой группы генерала Гота группы армий «Центр». Располагалась в Сувалкском выступе.
Дивизия находилась в арьергарде мотокорпуса. После длительного марша закрепилась районе Трабы (между Минском и Вильнюсом). На этом участке дивизия вела упорные бои с советскими войсками, пытающимися выйти из Минского котла в северо-восточном направлении.
Затем бои за Смоленск, в направлении на Москву.
18 октября 1941 года дивизией был взят Малоярославец.
В 1942 году — бои в районе Юхнова, Ельни, Орла.
С марта 1943 — в составе группы армий «Юг». В июле 1943 года — бои на южном фасе Курской дуги. Осенью 1943 — отступила на Украину.
В 1944 году — бои на западной Украине, затем на территории Польши.
В 1945 году — отступила в Силезию, затем в Чехию. В мае 1945 года остатки дивизии взяты в советский плен.
Состав дивизии
В 1941 году:
- 27-й танковый полк
- 19-я стрелковая бригада
- 73-й стрелковый полк
- 74-й стрелковый полк
- 19-й мотоциклетный батальон
- 19-й артиллерийский полк
- 19-й разведывательный батальон
- 19-й противотанковый батальон
- 19-й сапёрный батальон
- 19-й батальон связи
В 1943 году:
- 27-й танковый полк
- 73-й панцергренадерский полк
- 74-й панцергренадерский полк
- 19-й танковый артиллерийский полк
- 19-й танковый разведывательный батальон
- 19-й противотанковый батальон
- 272-й зенитно-артиллерийский дивизион
- 19-й танковый сапёрный батальон
- 19-й батальон связи
Командиры дивизии
- С 26 октября 1940 — генерал-лейтенант Отто фон Кнобельсдорф
- С 5 января 1942 — генерал-майор (с апреля 1942 — генерал-лейтенант) Густав Шмидт
- С 7 августа 1943 — полковник (с ноября 1943 — генерал-майор, с июня 1944 — генерал-лейтенант) Ханс Кельнер
- С 22 марта 1945 — генерал-майор Ханс-Йоахим Декерт
Награждённые Рыцарским крестом Железного креста
Рыцарский Крест Железного креста (40)
- Рудольф Кёлер, 27.07.1941 – майор, командир 1-го батальона 73-го стрелкового полка
- Гюнтер Цугехёр, 12.09.1941 – капитан, командир 2-го дивизиона 19-го артиллерийского полка
- Отто фон Кнобельсдорф, 17.09.1941 – генерал-лейтенант, командир 19-й танковой дивизии
- Петер-Пауль Плинцнер, 20.10.1941 – обер-лейтенант, командир 5-й роты 27-го танкового полка
- Тило фрайхерр фон Вертерн-Байхлинген, 18.11.1941 – обер-лейтенант, командир 1-й роты 27-го танкового полка
- Вальтер Меке, 23.11.1941 – майор, командир 1-го батальона 27-го танкового полка
- Вольфганг Томале, 10.02.1942 – оберстлейтенант, командир 27-го танкового полка
- Генрих Вестхофен, 01.03.1942 – обер-лейтенант, командир 3-й роты 73-го стрелкового полка
- Ханс Кельнер, 03.05.1942 – полковник, командир 73-го стрелкового полка
- Густав-Адольф Брунс, 15.10.1942 – оберстлейтенант, командир 74-го панцергренадерского полка
- Йоханнес Шмидт, 15.10.1942 – оберстлейтенант, командир 1-го батальона 27-го танкового полка
- Йозеф-Аугуст Фитц, 11.12.1942 – капитан, командир 1-го батальона 74-го панцергренадерского полка
- Вальтер Гарц, 16.12.1942 – фельдфебель, командир взвода 3-й роты 74-го панцергренадерского полка
- Рудольф Кёниг, 17.12.1942 – фельдфебель, командир взвода 2-й роты 74-го панцергренадерского полка
- Пауль Зоннтаг, 19.01.1943 – лейтенант резерва, командир взвода 27-го танкового полка
- Генрих Фолькер, 19.01.1943 – капитан, командир штабной роты 73-го панцергренадерского полка
- Альфред Крафт, 22.01.1943 – унтер-офицер, командир взвода 2-й роты 27-го танкового полка
- Вальтер Ридель, 14.04.1943 – лейтенант резерва, командир 3-й роты 73-го панцергренадерского полка
- Герхарт Немних, 15.07.1943 – капитан, командир 19-го танкового саперного батальона
- Хайнц Пипер, 17.09.1943 – унтер-офицер, командир орудия 1-й роты 19-го противотанкового батальона
- Хельмут фон Мольтке, 22.09.1943 – ротмистр, командир 19-го танкового разведывательного батальона
- Хайнц Штайнбах, 27.09.1943 – лейтенант резерва, командир взвода 3-й роты 19-го танкового саперного батальона
- Рудольф Вайнельт, 12.11.1943 – лейтенант резерва, командир 2-й роты 19-го танкового саперного батальона
- Вернер Край, 10.02.1944 – обер-фенрих, командир взвода 5-й роты 19-го танкового разведывательного батальона
- Фриц Плишка, 26.03.1944 – обер-фельдфебель, командир взвода 3-й роты 19-го танкового саперного батальона
- Карл Баксманн, 14.05.1944 – обер-лейтенант, командир 2-го батальона 73-го панцергренадерского полка
- Вильгельм Денк, 14.05.1944 – лейтенант резерва, командир 1-й роты 74-го панцергренадерского полка
- Вальтер Денкерт, 14.05.1944 – полковник, заместитель командира 19-й танковой дивизии
- Рудольф Зейрль, 14.05.1944 – капитан, командир 1-го батальона 73-го панцергренадерского полка
- Отмар Кройцингер, 14.05.1944 – обер-лейтенант резерва, командир 4-й роты 19-го танкового разведывательного батальона
- Гюнтер Лертер, 02.09.1944 – лейтенант резерва, командир взвода 5-й роты 27-го танкового полка
- Ганс Майер, 30.09.1944 – капитан, командир 1-го батальона 74-го панцергренадерского полка
- Альфред Неринг, 04.10.1944 – майор, командир 73-го панцергренадерского полка
- Вильгельм Шорманн, 18.11.1944 – обер-ефрейтор, командир отделения 1-й роты 74-го панцергренадерского полка
- Хайнц Роланд, 09.12.1944 – капитан, командир 2-го батальона 73-го панцергренадерского полка
- Герман Ринекер, 17.03.1945 – лейтенант резерва, командир 4-й батареи 272-го зенитно-артиллерийского дивизиона
- Рольф Дюэ, 23.03.1945 – капитан резерва, командир 1-й роты 19-го противотанкового батальона
- Карл-Рихард Коссманн, 23.03.1945 – полковник, командир 74-го панцергренадерского полка
- Гизельхер Вильке, 14.04.1945 – лейтенант резерва, командир взвода 1-й роты 19-го противотанкового батальона
- Хайнц Гримберг, 14.04.1945 – капитан, командир 19-го танкового саперного батальона
Рыцарский Крест Железного креста с Дубовыми листьями (4)
- Густав Шмидт (№ 203), 06.03.1943 – генерал-лейтенант, командир 19-й танковой дивизии
- Ханс Кельнер (№ 392), 12.02.1944 – генерал-майор, командир 19-й танковой дивизии
- Отмар Кройцингер (№ 625), 18.10.1944 – обер-лейтенант резерва, командир 4-й роты 19-го танкового разведывательного батальона
- Ганс Майер (№ 874), 09.05.1945 – капитан, командир 1-го батальона 74-го панцергренадерского полка
Рыцарский Крест Железного креста с Дубовыми листьями и Мечами
- Ханс Кельнер (№ 106), 23.10.1944 – генерал-лейтенант, командир 19-й танковой дивизии
Напишите отзыв о статье "19-я танковая дивизия (Третий рейх)"
Литература
- Stoves, Rolf. Die gepanzerten und motorisierten deutschen Großverbände 1935—1945: Divisionen und selbstständige Brigaden. Dörfler, 2003. ISBN 978-3-89555-102-4
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий 19-я танковая дивизия (Третий рейх)
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.
На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
