191-й отдельный мотострелковый полк

191-й отдельный Нарвский Краснознаменный ордена Александра Невского мотострелковый полк (191-й омсп)
Общевойсковая эмблема ВС СССР
Годы существования	12 сентября 1941 года 1 декабря 2009 года
Страна	СССР СССР Россия Россия
Входит в	201-й мотострелковой дивизии (до 2004 года) 201-й военной базы (до 2009 года)
Тип	мотострелковый полк
Дислокация	1945-1980 - Душанбе, Таджикская ССР 1980-1988 - Газни, Афганистан 1988-2009 - Курган-Тюбе, Таджикистан
Участие в	Великая Отечественная война Афганская война Гражданская война в Таджикистане
Знаки отличия

191-й отдельный мотострелковый Нарвский Краснознамённый, ордена Александра Невского полк (191-й омсп) — воинская часть мотострелковых войск в составе Вооружённых Сил СССР и Вооружённых Сил России.

История полка

Период Великой Отечественной войны

Боевой путь 191-го отдельного мотострелкового Нарвского Краснознамённого, ордена Александра Невского полка ведёт начало с 1941 года, от формирования 191-го стрелкового полка (191-й сп).
Впервые 191-й стрелковый полк (191-й сп) был сформирован в конце 1941-го в составе 201-й стрелковой дивизии (201-й сд).
Днём рождения полка считается 12 сентября 1941 года день принятия присяги воинами дивизии.

Полк в составе 201-й стрелковой дивизии первого формирования

90 % бойцов и командиров сформированной дивизии являлись гражданами Латвийской ССР.
5 декабря 1941 года дивизия вошла в действующую армию.
С 20 декабря 1941 года по 14 января 1942 года во время Битвы за Москву, дивизия участвовала в тяжелых боях под Наро-Фоминском и Боровском. Потери дивизии составили 55 % личного состава, в том числе рядовых — 58 %, младшего начальствующего состава — 30 %. Некоторые полки лишились более половины своего состава. Так, в 191-м стрелковом полку потери составили 70 % личного состава. Чтобы восстановить личный состав и провести передислокацию, 16 января 1942 года оставшиеся подразделения дивизии были отведены от линии фронта на переформирование.
2 февраля 1942 года 191-й стрелковый полк в составе 201-й стрелковой дивизии вновь был отправлен на фронт.

Состав 201-й сд первого формирования:

• 92-й стрелковый полк
• 122-й стрелковый полк
• 191-й стрелковый полк
• 220-й артиллерийский полк
• 193-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион
• 230-я отдельная зенитная батарея (10-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион)
• 33-й минометный дивизион (до 15.9.1942)
• 112-я разведывательная рота
• 53-й отдельный сапёрный батальон
• 170-й отдельный батальон связи
• 49-й медико-санитарный батальон
• 10-я отдельная рота химический защиты
• 20-й автотранспортный батальон
• 14-я полевая хлебопекарня
• 813-й дивизионный ветеринарный лазарет
• 1476-я полевая почтовая станция
• 911-я полевая касса Госбанка

Полк оборонял Ленинград до 15 сентября 1942 года, когда 201-я сд была выведена с фронта в тыл и была расформирована.
191-й стрелковый полк понеся большие потери не был расформирован по причине сохранения боевого Знамени личным составом полка.

Полк в составе 201-й стрелковой дивизии второго формирования

Для усиления советских войск в районе блокадного Ленинграда Ставка Верховного Главнокомандующего распорядилась заново сформировать 201-ю стрелковую дивизию.
Командующий Ленинградским фронтом генерал армии Л. А. Говоров 25 мая 1943 года подписал директиву о создании дивизии на базе расформированных стрелковых бригад, оборонявших Ленинград с 1941 года. В обновленную дивизию вновь вошел 191-й стрелковый полк, созданный из отдельных подразделений бригад морской пехоты Балтийского флота. Командиром полка стал подполковник Даниил Родионович Паршин. Дивизия второго формирования вошла в действующую армию 27 мая 1943 года и находилась на линии фронта до конца войны — 9 мая 1945 года.
Состав 201-й сд второго формирования:

• 92-й стрелковый Сестрорецкий Краснознамённый полк
• 122-й стрелковый полк
• 191-й стрелковый полк
• 220-й артиллерийский полк
• 198-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион
• 112-я разведывательная рота
• 53-й сапёрный батальон
• 252-й отдельный батальон связи (256-я отдельная рота связи)
• 49-й медико-санитарный батальон
• 137-я отдельная рота химический защиты
• 20-я автотранспортная рота
• 556-я полевая хлебопекарня
• 813-й дивизионный ветеринарный лазарет
• 521-я полевая почтовая станция
• 476-я полевая касса Госбанка

В январе 1944 года полк в составе 201-й сд участвовал в наступлении на Гатчину. За первые сутки была преодолена тактическая глубина обороны противника. Разведчики-лыжники 191-го стрелкового полка захватили штаб немецкого полка в деревне Малое Замостье с секретной частью и знаменем.
13 февраля штаб дивизии получил шифрограмму: за освобождение города Луги дивизия была награждена орденом Красного Знамени.
Особо полк отличился в Ленинградско-Новгородской операции. Утром 24 июля вместе с 120-й стрелковой дивизией полк перешел в атаку, но через сутки был остановлен противником, неся большие потери. В это время соединения 2-й ударной армии форсировали реку Нарва и начали обходить город с севера. Противник был вынужден перебросить резервы на север, чем создал благоприятную обстановку для нашего наступления с Нарвского плацдарма.
27 июля 191-й стрелковый полк овладел высотой в районе Мерикюла, откуда просматривались окраины Нарвы и берег Финского залива. 92-й стрелковый полк встретился с частями 2-й ударной армии. Нарвская группировка противника оказалась полностью окружена. Город Нарва был освобожден. За эти бои приказом Верховного Главнокомандующего 191-му стрелковому полку было присвоено почётное наименование «Нарвский», а дивизии было присвоено почётное наименование «Гатчинская».
После освобождения Нарвы 201-я стрелковая Гатчинская Краснознамённая дивизия была сосредоточена в районе Латрианцкала. Началась подготовка к форсированию реки Вяйке-Эма-Йыги. Противник пытался сбросить 201-ю сд с удерживаемого плацдарма. 191-й стрелковый Нарвский полк понес большие потери, в батальонах оставалось по 20-30 человек, выбыло из строя более половины офицеров, а в 7-й, 8-й и 9-й стрелковых ротах офицеров не осталось. За 8 дней боев дивизия прошла до 25-30 километров, освободила 35 хуторов и небольших сел, разгромила 23-й пехотный полк 12-й пехотной дивизии противника и два эсэсовских латышских батальона. Примечательно, что дивизия, первоначально называвшаяся Латышской, разгромила эсэсовские латышские формирования. За эти бои указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 октября 1944 года 191-й стрелковый Нарвский полк, как первый принявший на себя основной удар и удержавший плацдарм, был награждён орденом Александра Невского. В дальнейшем полк в составе 201-й стрелковой Гатчинской дивизии участвовал в наступательных боях на Марниеке, Либаву и Виндаву, где и застал окончание Великой Отечественной войны.

Послевоенный период

В августе 1945 года дивизия получила приказ передислоцироваться в Таджикскую ССР.
1 октября 1945 года последний эшелон с подразделениями дивизии прибыл в Душанбе. Полк занимался плановой боевой учёбой по программе горнострелковых войск.
В 1947 году 201-я стрелковая дивизия была переформирована в отдельную 325-ю стрелковую бригаду (325-я сбр).
В 1948 году 325-я сбр была развернута в 201-ю горнострелковую дивизию (201-я гсд). Части и подразделения получили вооружение по штатам горно-стрелковых частей. Артиллерия была переведена на конную тягу и получила на вооружение 76-мм горные пушки. Каждый учебный год заканчивался сдачей зачетов на значок «Альпинист СССР». Для этого весь личный состав должен был взойти на высоту не менее 4 тысяч метров.
В 1949 году дивизия участвовала в окружных учениях в районе станции Гузар Кашкадарьинской области Узбекской ССР.
4 марта 1955 года 201-я горнострелковая дивизия была переименована в 27-ю горнострелковую дивизию.
В марте 1957 года 27-я горнострелковая дивизия была переименована в 124-ю горнострелковую дивизию.
В 1958 году 124-я горнострелковая дивизия была свёрнута в 451-й горнострелковый полк (451-й гсп).
В 1960 году 451-й горнострелковый полк был развёрнут в 124-ю мотострелковую дивизию.
С 1963 года полки пополнились штатными танковыми ротами, затем — батальонами, и стали именоваться мотострелковыми. 191-й сп получил наименование 191-й мотострелковый Нарвский ордена Александра Невского полк.
В 1964 году 124-я мотострелковая дивизия была переименована в 201-ю мотострелковую дивизию.
В марте 1964 года 201-я мотострелковая дивизия (201-я мсд) была развернута по штатам военного времени и приняла участие в учениях. Совершив марш по маршруту Душанбе-Дехканабад-Керки, 201-я мсд атаковала условного противника. Командующий войсками ТуркВО генерал армии И. И. Федюнинский дал дивизии высокую оценку, которую Генштаб ВС СССР утвердил. После этих учений были произведены штатные изменения в сторону увеличения личного состава. Танки Т-34-85 были заменены на Т-54.
В 1970-1972 годах 201-я мсд проводила дивизионные учения с боевой стрельбой в Алайской долине в зимнее время, когда температура ночью доходила до минус 60 градусов.
Впоследствии для 191-го мотострелкового полка (войсковая часть 63144) была избрана организационная форма кадрированного (неполного) состава.
В Душанбе в распоряжении полка был учебный горный полигон и штатная техника законсервированная на длительном хранении, и небольшая часть личного состава (14 чел.).
В 1979 году полком командовал подполковник Редька Владимир Зиновьевич .

191-й полк в Афганской войне

Развёртывание полка и ввод в Афганистан

С началом Афганской войны директивой начальника Генштаба ВС СССР связано очередное, четвёртое по счету формирование полка.
В начале января в 191-й мотострелковый Нарвский ордена Александра Невского полк были призваны военнослужащие запаса. Они восстанавливали технику и перемещали её в район Термеза. Недокомплект грузовых машин брали из предприятий народного хозяйства.
В период с 12 января по 13 января 1980 года, для разворачивания штатов в Южной группе войск в Венгрии, на базе 93-й гвардейской мотострелковой Харьковской дважды Краснознамённой, орденов Суворова и Кутузова дивизии, дислоцированных в г.Кечкемет, Дебрецен и Сегед, происходит формирование личного состава 191-го мсп в количестве 2200 человек. В течение трёх суток личный состав полка был переброшен ВТА в Душанбе. Далее воинскими эшелонами под Термез. Полк был развернут до штатов военного времени, укомплектован техникой и вооружением. Линейные батальоны получили на вооружение БТР-70, танковый батальон — танки Т-55, артиллерийский дивизион — 85-мм дивизионные пушки Д-44, которые с начала 1981 года заменили на более практичные в условиях гор 122-мм гаубицы Д-30.
21 января 1980 года первым из состава полка в Афганистан вошел 3-й мотострелковый батальон (3-й мсб).
3-й мсб до конца февраля 1980 года охранял участок дороги Хайратон-Кабул, а одна мотострелковая рота была передислоцирована в Мазари-Шариф.
2 февраля 1980 года боевое Знамя полка по понтонному мосту пересекло границу. Остальные подразделения прошли маршем до Пули-Хумри, где и разбили палаточный лагерь.

7 апреля полк маршем прошел через перевал Саланг, Чарикар, Кабул и расположился в 25 км юго-восточнее г.Газни (143 километра юго-западнее Кабула) провинции Газни, на месте своей будущей постоянной дислокации в Афганистане.
С этого момента 191-й мсп вышел из состава 201-й мсд и получил статус «отдельный» (191-й омсп или войсковая часть 39676) .

Боевая деятельность полка

191-й омсп находился в прямом подчинении штаба 40-й армии. Обладая личным составом в 2200 человек, 191-й омсп совместно с 56-й отдельной десантно-штурмовой бригадой (с личным составом в 2450 человек) дислоцированной в 60 километрах от него в г. Гардез провинции Пактия, являлись крупнейшими военными формированиями 40-й армии выполнявшими боевые действия на широком участке южнее Кабула.
Также подразделения 191-го омсп частично контролировали важную дорогу соединявшую Кабул и Кандагар.
До декабря 1981 года, до передислокации в Гардез 56-й одшбр, подразделения 191-й омсп выполняли функции сторожевого охранения аэродрома г. Гардез. Также до декабря 1981 года, до прибытия 1358-го отдельного батальона охраны (1358-й обо) подразделения 191-й омсп охраняли аэродром г.Газни.
С декабря 1983 года подразделения 191-й омсп также выполняли функции сторожевого охранения военного городка 177-го отдельного отряда специального назначения военного городка, дислоцированного возле полкового городка.
С 24 февраля по 5 марта 1984 года 191-й омсп принимал участие в крупной армейской операции у н.п. Суруби провинции Кабул. 2 марта к окончанию операции пешие группы эвакуировались вертолётами. В этот момент произошёл инцидент, когда по ошибке вертолётчиков в очерёдности эвакуируемых групп вместо эвакуации группы 191-го омсп, составлявшего командный пункт полка, была эвакуирована соседняя группа военнослужащих из 345-го отдельного гвардейского парашютно-десантного полка. В результате ошибки, более удалённая от основных сил, группа 191-го омсп в количестве 27 солдат, включая командира полка подполковника Владимира Голунова оказалась в тяжёлой тактической ситуации. Часть приданых военнослужащих правительственной афганской армии, находившихся вместе с бойцами 191-го омсп, перешла на сторону наступавших афганских моджахедов. Для эвакуации были высланы 4 вертолёта Ми-8 без вертолётов прикрытия Ми-24. Командир полка организовал эвакуацию личного состава по своему усмотрению, отправив часть оставшихся афганских военнослужащих на первом и втором вертолёте, а сам покинул командный пункт с частью подчинённых на третьем по счёту вертолёте. Последний четвёртый вертолёт, который должен был забрать оставшихся 13 человек, попал под обстрел, в результате которого был ранен один из пилотов. С разрешения командования ВВС 40-й армии, вертолёт, не приступив к эвакуации, убыл в г. Кабул. Находясь на борту вертолёта, подполковник Голунов доложил о ситуации командованию и потребовал немедленной эвакуации оставшихся солдат. Ввиду невозможности высадки вертолётного десанта в ночных условиях, спасательную операцию перенесли на утро 3 марта. Утром высаженный десант обнаружил оставшихся 13 человек убитыми (4 офицера и 9 солдат). Подполковник Владимир Голунов был несправедливо обвинён в трусости и против него было возбуждено уголовное дело. Военная прокуратура ТуркВО, изучив все обстоятельства дела, сняла обвинения. Голунов был снят с должности и на его место был назначен Лев Рохлин..

В августе 1984 года за успешные боевые действия в ходе Панджшерских операций 191-й омсп было вручено переходящее Красное Знамя.
9 мая 1985 года за достигнутые успехи 191-й омсп наградили орденом Красного Знамени.
Для артиллерийской поддержки подразделений 191-го омсп, в 1985 году к полку была прикомандирована 6-я реактивная артиллерийская батарея (6-я реабатр) на БМ-21 от 28-го армейского артиллерийского полка (28-й аап). Летом 1986 года с перевооружением 28-го аап, 6-я реабатр введена в штат 191-го омсп как отдельная реактивная артиллерийская батарея.
1 декабря 1986 года в штате полка был сформирован полковой отряд пропаганды и агитации (АПО) по работе с местным населением.
За время пребывания в Газни в период с 7 апреля 1980 года по 31 мая 1988 года полк участвовал во всех войсковых операциях по уничтожению формирований афганских моджахедов в своей зоне ответственности (провинции Газни, Логар, Пактика, Забуль, Вардак).
Кроме боевых рейдов по своей зоне ответственности 191-й омсп привлекался для Панджшерских операций и операции Магистраль.
К осени 1987 года в полку произведена замена бронетехники — БТР-70 заменили на БТР-80 .

Вывод полка и расформирование

С начала 1988 года начинается подготовка к выводу воинских частей 40-й армии в зоне ответственности 191-го омсп.
В середине мая были передислоцированы в Кабул 177-й и 668-й отдельные отряды специального назначения.
С раннего утра 29 мая 1988 года полковая колонна 191-го омсп начала марш-бросок для вывода с территории Афганистана. Вместе с ним были выведены 239-я отдельная вертолётная эскадрилья, 249-я отдельная рота аэродромно-технического обеспечения и 1358-й отдельный батальон охраны, дислоцировавшиеся на аэродроме г. Газни.
Перед выводом командование 191-го омсп и представители особого отдела провели планомерную дезинформацию среди местного населения относительно маршрута вывода полка. Вместо предполагаемого афганскими моджахедами короткого пути вывода, напрямую в северном направлении по дороге от Газни до Кабула протяжённостью в 143 километра, в штабе 40-й Армии приняли решение выводить 191-й омсп более длинным маршрутом в 210 километров через г. Гардез, расположенный северо-восточнее.
Расчёт на то, что формирования противника сконцентрируются для нанесения удара по выводимой полковой колонне на дороге Газни-Кабул, полностью оправдал себя и полк без потерь добрался до г. Гардеза. Боевое охранение полковой колонны на участке дороги Гардез-Кабул обеспечивали подразделения 56-й огдшбр.

…Накануне вывода командование и особый отдел проводили дезинформацию относительно истинного маршрута движения. Перед выводом полка, подразделения второго батальона выехали на блокирование дороги и перевала в Гардез. Весь полк уходил разом, разделившись на три группы. Колонны шли маршем с небольшим промежутком. С собой забрали технику, вооружение, кровати и матрасы с постельным бельём. Знамя части перевозила разведрота полка. Всё остальное просто осталось на Афганской земле. И никому конкретно не передавалось. В день выезда на рассвете был дан прощальный троекратный залп реактивных установок БМ-21 по болевым точкам. И полковая колонна двинулась в Союз. До Гардеза доехали без потерь и приключений. Такой маршрут стал полной неожиданностью для душман…

—

3 июня 1988 года 191-го омсп вошёл на территорию СССР в районе г. Термез.
В течение месяца полк был переведён на кадрированный (неполный) штат и передан в состав 201-й мсд вернувшейся на место довоенной дислокации в Таджикской ССР, которая полностью была выведена из Афганистана к 15 февраля 1989 года. Бывший 191-й омсп вошедший в состав 201-й мсд, утратил статус «отдельный» и стал 191-м мсп .

Потери полка в Афганистане

Безвозвратные потери личного состава 191-го омсп по годам составили:

• 1980 год — 68 человек
• 1981 год — 24
• 1982 год — 75
• 1983 год — 42
• 1984 год — 121
• 1985 год — 73
• 1986 год — 62
• 1987 год — 33
• 1988 год — 11

Всего: 509 человек.

Полк в Таджикистане

В связи с распадом СССР и началом гражданской войны в Республике Таджикистан летом 1992 года, командованием ВС РФ были приняты меры по стабилизации ситуации.

В этих условиях указом Президента РФ от 9 сентября 1992 года «О переходе под юрисдикцию Российской Федерации воинских формирований, находящихся на территории Республики Таджикистан», приказом Министра обороны РФ от 22 сентября 1992 года № 47 части 201-й мсд в полном составе были включены в состав Сухопутных войск РФ. 201-я мотострелковая дивизия твёрдо выступила в качестве нейтральной силы на переговорах противоборствующих группировок. Под свою охрану российские войска взяли особо важные народнохозяйственные и военные объекты.

После событий 13 июля 1993 года на 12-й погранзаставе Московского погранотряда, на которую напал отряд афганских моджахедов, решением Правительства РФ были разработаны и в течение августа-октября 1993 года, практически осуществлены мероприятия по усилению группировки российских войск в Таджикистане.

В соответствии с директивой Министра обороны РФ от 19 июля 1993 года № 312/1/0111ш — 201-я мсд была доукомплектована, в её состав включены 41-я отдельная вертолётная эскадрилья и два отдельных артиллерийских дивизиона.

Также в Таджикистане появилась и авиационная группировка ВВС РФ.
Для оказания практической помощи в укреплении режима охраны и обороны таджикско-афганской границы от 201-й мсд были выделены два усиленных батальона (от 191-го мсп и 149-го гв.мсп).
В готовности к немедленным действиям в случае прорыва крупными силами вооруженной оппозиции таджикско-афганской границы в дивизии были созданы четыре бронегруппы и четыре тактических воздушных десанта (общей численностью свыше 500 человек). Кроме того, силами инженерно-сапёрных подразделений дивизии был выполнен комплекс работ по инженерному оборудованию застав Московского пограничного отряда. Всё это позволило значительно укрепить возможности России по прикрытию южной границы СНГ и создать предпосылки для начала развития межтаджикского переговорного процесса.
В 2004 году 201-я мсд была переформирована в 201-ю военную базу.

1 декабря 2009 года 191-й мотострелковый Нарвский Краснознамённый, ордена Александра Невского полк был расформирован.

На его базе был создан 969-й отдельный мотострелковый Нарвский Краснознамённый, ордена Александра Невского батальон, также дислоцирующийся в г. Курган-Тюбе .

Герои Советского Союза

Военнослужащие 191-го омсп получившие звание Героя Советского Союза в Великой Отечественной и Афганской войне:

•  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=18295 Амяга Георгий Васильевич]. Сайт «Герои Страны». — 24 марта 1945 года
•  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=3183 Опарин Александр Яковлевич]. Сайт «Герои Страны». — 20 сентября 1982 года

Командиры

Неполный список командиров 191-го мотострелкового полка:

• Редька, Владимир Зиновьевич — 1979 — 1980
• Кравченко, Михаил Алексеевич — 1980 — 1982
• Борзых, Владимир Петрович — 1982 — 1983
• Голунов, Владимир Евгеньевич — 1983 — 1984
• Рохлин, Лев Яковлевич — январь 1984 — ноябрь 1984
• Суринов, Валерий Петрович — 1984 — 1986
• Щербаков, Валерий Макарович — 1986 — 1988
• Касперович, Дмитрий Васильевич — 2007 — 2009

См. также

• Афганская война (1979-1989)
• Афганские моджахеды
• 149-й гвардейский мотострелковый полк

Литература

[www.litmir.net/bd/?b=109060 «Лев Рохлин: Жизнь и смерть генерала». Антипов Андрей. Издатель: Эксмо-Пресс.]

Ссылки

• Суконкин Алексей Сергеевич [artofwar.ru/s/sukonkin_a_s/text_0130-1.shtml Части и соединения 40-й армии]
• [artofwar.ru/b/beshkarew_a_i/perechenx.shtml Афганистан. Перечень воинских частей ограниченного контингента (40-я армия)], ArtOfWar

Отрывок, характеризующий 191-й отдельный мотострелковый полк

– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.