1910 год в музыке
Поделись знанием:
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
| 1910 год в музыке | ||
| 1908 — 1909 — 1910 — 1911 — 1912 | ||
| ||
| См. также: Другие события в 1910 году События в театре и События в кино | ||
Содержание
События
- 19 марта — премьера струнного квартета № 1 Белы Бартока в Будапеште[1]
- 25 июня — премьера балета «Жар-птица» Игоря Стравинского в Париже[2]
- 12 сентября — премьера Симфонии № 8 («Симфония для тысячи исполнителей») Густава Малера в Мюнхене[3]
- Октябрь — Пьетро Масканьи и Джакомо Пуччини возобновляют сотрудничество после ссоры, произошедшей в 1905 году
- 7 ноября — премьера оперетты «Непослушная Мариетта» на Бродвее[4]
- 10 ноября — Эдуард Элгар дирижирует на премьере своего скрипичного концерта, первая скрипка — Фриц Крейслер[5]
- Начало 20-летней карьеры оперной певицы-сопрано Мэри Гарден в Chicago Civic Opera[6]
Классическая музыка
- Виктор Эвальд — симфония для духовых инструментов
- Ральф Воан-Уильямс — «Фантазия на тему Томаса Таллиса»; симфония № 1 «Морская»
- Густав Малер — симфония № 9
- Эркки Мелартин — струнный квартет № 4
- Николай Мясковский — симфоническая поэма «Тишина»; струнные квартеты № 3 и № 4
- Карл Нильсен — «At the Bier of a Young Artist» для струнного оркестра
- Арнольд Шёнберг — «Пять пьес для оркестра», опус 16
- Александр Скрябин — «Прометей (Поэма огня)»
- Игорь Стравинский — балет «Жар-птица»
Опера
- Джакомо Пуччини — «Девушка с Запада»
- Жюль Массне — «Дон Кихот»
- Джиальдино Джиальдини — «La Bufera»
Родились
- 8 января — Фабиан Андре, композитор (ум. 1960)
- 23 января — Джанго Рейнхардт, гитарист, основатель цыганского джаза (ум. 1953)
- 3 февраля — Блас Галиндо Димас, мексиканский композитор (ум. 1993?)
- 25 февраля — Уини Шоу, актриса, певица и танцовщица (ум. 1982)
- 9 марта — Сэмюэл Барбер, композитор (ум. 1981)
- 11 марта — Никола Салерно, итальянский поэт (ум. 1969)
- 15 марта — Анна-Лиза Бьёрлинг, оперная певица-сопрано (ум. 2006)
- 27 марта — Манфред Букофцер, музыковед (ум. 1955)
- 10 апреля — Абу Бакр Хайрат, композитор, пианист и педагог (ум. 1963)
- 14 апреля — Вернер Вульф Глазер, композитор (ум. 2006)
- 26 апреля — Эрланд фон Кох, композитор (ум. 2009)
- 30 апреля — Леви Келерио, автор песен (ум. 2002)
- 8 мая — Мэри Лу Уильямс, джазовая пианистка и композитор (ум. 1981)
- 12 мая:
- Гордон Дженкинс, автор песен, дирижёр и пианист (ум. 1984)
- Джульетта Симионато, оперная певица меццо-сопрано (ум. 2010)
- 13 мая — Кливант Деррикс, автор песен в стиле госпел (ум. 1977)
- 23 мая — Арти Шоу, бэндлидер (ум. 2004)
- 28 мая — Ти-Боун Уокер, блюзмен (ум. 1975)
- 4 июня — Антон Дермота, оперный певец-тенор (ум. 1989)
- 10 июня — Хаулин Вулф, блюзмен (ум. 1976)
- 17 июня — Герберт Оуэн Рид, дирижёр и композитор
- 18 июня — Рэй Маккинли, барабанщик, певец и бэндлидер (ум. 1995)
- 29 июня — Фрэнк Лоссер, автор песен (ум. 1969)
- 10 июля — Рафаэль Сепеда, исполнитель фолк-музыки (ум. 1996)
- 15 июля — Рональд Бинж, британский композитор (ум.1973)
- 18 июля — Лу Буш, аранжировщик и композитор (ум. 1979)
- 1 августа — Уолтер Шарф, композитор (ум. 2003)
- 7 августа — Фрэдди Слэк, пианист, композитор и бэндлидер (ум. 1965)
- 12 августа — Генрих Зутермейстер, композитор (ум. 1995)
- 17 августа — Эркки Аалтонен, композитор (ум. 1990)
- 24 августа — Тунде Кинг, певец, инструменталист, основатель музыкального стиля «jùjú» (ум. 1980)
- 3 сентября — Китти Карлайл, актриса и певица (ум. 2007)
- 12 сентября — Шеп Филдс, бэндлидер (ум. 1981)
- 29 сентября — Вирджиния Брюс, актриса и певица (ум. 1982)
- 1 октября — Андре Дюмортье, пианист (ум. 2004)
- 13 октября — Отто Хоаким, композитор (ум. 2010)
- 22 ноября — Этель Смит, органистка (ум. 1996)
- 7 декабря — Луи Прима, музыкант и певец (ум. 1978)
- 10 декабря — Джон Генри Хэммонд, продюсер (ум. 1987)
Скончались
- 19 января — Отакар Хостинский, музыковед (род. 1847)
- 10 марта — Карл Райнеке, композитор, пианист и педагог (род. 1824)
- 17 марта — Хоакин Вальверде Дуран, флейтист, дирижёр и композитор (род. 1846)
- 28 марта — Эдуар Колонн, скрипач и дирижёр (род. 1838)
- 3 мая — Лотти Коллинз, певица и танцовщица (род. 1865)
- 7 мая — Бернхард Коссман, виолончелист (род. 1822)
- 18 мая:
- Полина Виардо-Гарсиа, оперная певица-сопрано и композитор (род. 1821)
- Флоримонд Ван Дюз, бельгийский композитор и музыковед (род. 1843)
- 29 мая — Милий Балакирев, композитор (род. 1837)
- 4 июля — Луи Альбер Бурго-Дюкудре, пианист и композитор (род. 1840)
- 7 июля — Эмилио Узильо, дирижёр и композитор (род. 1841)
- 14 июля — Мариус Петипа, танцор и хореограф (род. 1818)
- 31 августа — Эмилс Дарзиньш, композитор, дирижёр и музыкальный критик (род. 1875) (probable suicide)
- 5 сентября — Франц Ксавер Хаберль, музыковед (род. 1840)
- 24 сентября — Рудольф Деллингер, композитор (род. 1857)
- 14 октября — Жорж Матиа, композитор и пианист (род. 1826)
- 17 октября — Джулия Уорд Хоу, автор слов «Боевого гимна Республики» (род. 1819)
- 25 ноября — Джон Генри Мартин, производитель музыкальных инструментов (род. 1835)
- Точная дата неизвестна — Альберт Шатц, композитор и либреттист (род. 1839)
См. также
Напишите отзыв о статье "1910 год в музыке"
Примечания
- ↑ Antokoletz, 2011, с. 20.
- ↑ Gorlinski, 2009, с. 139.
- ↑ Furness, 2000, с. 167.
- ↑ Jasen, 2003, с. 181.
- ↑ Adams, 2011, с. 173.
- ↑ Gross, 1990, с. 64.
Литература
- Antokoletz, Elliot; Susanni, Paolo. [books.google.ru/books?id=a--A3djqm5IC&pg=PA20&dq=B%C3%A9la+Bart%C3%B3k+String+Quartet+1+19+March+Budapest&hl=ru&sa=X&ei=f9oZUdSMDoiB4gTv9oHIAQ&ved=0CDMQ6AEwAQ#v=onepage&q=B%C3%A9la%20Bart%C3%B3k%20String%20Quartet%201%2019%20March%20Budapest&f=false Bela Bartok]. — Taylor & Francis, 2011. — ISBN 1135845417.
- Gorlinski, Gini. [books.google.ru/books?id=1LGGrgvjog4C&pg=PA139&dq=The+Firebird+Paris+June+25+1910&hl=ru&sa=X&ei=QtsZUdTVJ4On4gSJ94HgBA&ved=0CC4Q6AEwAA#v=onepage&q=The%20Firebird%20Paris%20June%2025%201910&f=false The 100 Most Influential Musicians Of All Time]. — The Rosen Publishing Group, 2009. — ISBN 1615300066.
- Furness, Raymond. [books.google.ru/books?id=69bsccU6iBkC&pg=PA167&dq=September+12+Mahler+Symphony+Munich&hl=ru&sa=X&ei=N90ZUbaROuSN4gSb4YCABw&ved=0CDoQ6AEwAg#v=onepage&q=September%2012%20Mahler%20Symphony%20Munich&f=false Zarathustra’s Children: A Study of a Lost Generation of German Writers]. — Camden House, 2000. — ISBN 1571130578.
- Jasen, David A. [books.google.ru/books?id=65zkcD3O6w8C&pg=PA181&dq=November+7+Naughty+Marietta+Broadway&hl=ru&sa=X&ei=B94ZUc6pAueF4gTHuIGwDw&ved=0CDQQ6AEwAQ#v=onepage&q=November%207%20Naughty%20Marietta%20Broadway&f=false Tin Pan Alley: An Encyclopedia of the Golden Age of American Song]. — Taylor & Francis, 2003. — ISBN 0203502469.
- Adams, Byron. [books.google.ru/books?id=1HwkaWiwOc4C&pg=PA173&dq=November+10+Edward+Elgar+Violin+Concerto&hl=ru&sa=X&ei=bd4ZUZ_lF8jy4QSXz4HQAQ&ved=0CC4Q6AEwAA#v=onepage&q=November%2010%20Edward%20Elgar%20Violin%20Concerto&f=false Edward Elgar and His World]. — Princeton University Press, 2011. — ISBN 1400832101.
- Gross, Ernie. [books.google.ru/books?id=tQ9eEattl4MC&pg=PA64&dq=Mary+Garden+Chicago+Civic+Opera+1910&hl=ru&sa=X&ei=4N4ZUc7UFPH04QTrmIDgCg&ved=0CDMQ6AEwAQ#v=onepage&q=Mary%20Garden%20Chicago%20Civic%20Opera%201910&f=false This Day in American History]. — VNR AG, 1990. — ISBN 1555700462.
Отрывок, характеризующий 1910 год в музыке
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
