1912 год в музыке
Поделись знанием:
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
1912 год в музыке | ||
1910 — 1911 — 1912 — 1913 — 1914 | ||
См. также: Другие события в 1912 году События в театре и События в кино |
Содержание
События
- 28 февраля — Карл Нильсен представляет в Копенгагене свою Симфонию № 3, а также Концерт для скрипки с оркестром, опус 33[1]
- Март — скрипач и бэндлидер Харт Уэнд публикует блюзовую песню «Dallas Blues», один из первых джазовых стандартов[2]
- 26 июня — премьера Симфонии № 9 Густава Малера в Вене, исполнил Венский филармонический оркестр под управлением Бруно Вальтера[3]
- 16 октября — премьера «Лунного Пьеро» Арнольда Шёнберга в берлинском театре «Choralion-Saal», произведение представляет собой 21 мелодраму для голоса и ансамбля на стихи Альбера Жиро, опус 21[4]
- Уильям Кристофер Хэнди публикует композицию «Memphis Blues», один из первых блюзовых хитов[5]
- Айно Акте основывает оперный фестиваль в Савонлинне, позднее фестиваль станет международным[6]
- В последний раз проводится Бирмингемский фестиваль классической музыки[7]
- Уильям Генри Бэлл становится директором Южноафриканского музыкального колледжа в Кейптауне[8]
Хиты
- «The Herd Girl’s Dream»
- «Everybody Two Step» Билли Мюррея
- «Roamin’ in the Gloamin’» Гарри Лаудера
Классическая музыка
- Альбан Берг — пять песен для сопрано и оркестра на тексты Петера Альтенберга, опус 4
- Фрэнк Бридж — фортепианный квинтет
- Ферруччо Бузони — Сонатина № 2
- Джордж Баттерворт — «Шропширский парень»
- Клод Дебюсси — балет «Камма», «Прелюдии», книга 2-я
- Фредерик Делиус — «Песня Высоких холмов», пьеса для малого оркестра «Слушая первую кукушку весною»
- Поль Дюка — балет «Пери»
- Эдуард Элгар — произведение для голоса и хора с оркестром «Творцы музыки», опус 69
- Виктор Эвальд — духовой квинтет № 1
- Александр Глазунов — «Финские зарисовки», опус 89
- Перси Грейнджер — «Handel in the Strand»
- Чарльз Айвз — «Увертюра Роберта Браунинга»
- Леош Яначек — «Дитя бродячего музыканта», баллада для оркестра
- Сергей Прокофьев — концерт для фортепиано с оркестром № 1; концерт для фортепиано с оркестром № 2
- Морис Равель — балет «Дафнис и Хлоя»
- Арнольд Шёнберг — мелодрама «Лунный Пьеро»
- Сирил Скотт — две пассакальи
- Марсель Турнье — «Осенняя прогулка»
- Луи Виктор Жюль Вьерн — симфония для органа № 3 в фа-диез-миноре
Опера
- Жозеф Ги Мари Ропарц — «Страна»
- Рихард Штраус — «Ариадна на Наксосе»
- Франц Шрекер — «Далёкий звон»
- Феруччо Бузони — «Выбор невесты»
- Вальтер Дамрош — «Голубь мира»
Персоналии
Родились
- 8 января — Аркадий Филиппенко, композитор (ум. 1983)
- 11 января — Эмилиано Зулета, композитор, аккордеонист и певец (ум. 2005)
- 2 февраля — Бёртон Лэйн, композитор (ум. 1997)
- 3 февраля — Мэри Карлайл, актриса и певица
- 11 февраля — Рудольф Фиркасни, пианист (ум. 1994)
- 19 февраля — Сол Чаплин, композитор и аранжировщик (ум. 1997)
- 27 февраля — Элиска Клеинов, пианистка и музыкальный педагог (ум. 1999)
- 11 марта — Шавье Монтсальватже, композитор и музыкальный критик (ум. 2002)
- 14 марта — Лес Браун, бэндлидер (ум. 2001)
- 15 марта — Лайтнин Хопкинс, блюзмен (ум. 1982)
- 24 марта — Сари Биро, пианистка (ум. 1990)
- 27 марта — Роберт Хьюс, композитор (ум. 2007)
- 2 апреля — Герберт Миллс, участник квартета «The Mills Brothers» (ум. 1989)
- 5 апреля — Карлос Гуаставино, композитор (ум. 2000)
- 7 апреля — Джек Лоуренс, композитор (ум. 2009)
- 17 апреля — Марта Эггерт, певица и актриса
- 22 апреля — Кэтлин Ферриер, оперная певица-контральто (ум. 1953)
- 24 апреля — Ренато Челлини, дирижёр (ум. 1967)
- 2 мая — Александрос Ксенос, греческий композитор (ум. 1995).
- 3 мая — Вирджил Фокс, органист (ум. 1980)
- 10 мая — Адриан Эшбахер, пианист (ум. 2002)
- 13 мая — Джил Эванс, джазовый пианист и бэндлидер (ум. 1988)
- 18 мая — Комо Перри, певец (ум. 2001)
- 23 мая — Жан Франсе, композитор (ум. 1997)
- 31 мая — Альфред Деллер, певец (ум. 1979)
- 6 июня — Роберт Левин, пианист (ум. 1996)
- 9 июня — Эдгар Эванс, оперный певец-тенор (ум. 2007)
- 17 июня — Дон Гиллис, дирижёр и композитор (ум. 1978))
- 28 июня — Элеазар де Карвалью, дирижёр и композитор (ум. 1996)
- 4 июля — Фриц Шульц Рейхель, джазовый пианист (ум. 1990)
- 5 июля:
- Мэк Дэвид, автор песен (ум. 1993)
- Илона Мэсси, актриса и певица (ум. 1974)
- 14 июля — Вуди Гатри, исполнитель фолк-музыки (ум. 1967)
- 17 июля — Айрин Мэннинг, актриса и певица (ум. 2004)
- 27 июля — Игорь Маркевич, композитор (ум. 1983)
- 9 августа — Энн Браун, оперная певица-сопрано, первая исполнительница роли Бесс в опере «Порги и Бесс» (ум. 2009)
- 13 августа — Франческо Альбанезе, оперный-певец тенор (ум. 2005)
- 10 августа — Ниязи Зульфугар оглы Тагизаде-Гаджибеков, дирижёр и композитор (ум. 1984)
- 21 августа — Наталия Дудинская, балерина (ум. 2003)
- 23 августа — Джин Келли, танцор, певец и актёр (ум. 1996)
- 5 сентября — Джон Кейдж, композитор (ум. 1992)
- 19 сентября — Курт Зандерлинг, дирижёр
- 26 сентября — Рене Холл, гитарист и аранжировщик (ум. 1988)
- 30 сентября — Кенни Бейкер, певец и актёр (ум. 1985)
- 7 октября — Джозеф Купер, пианист (ум. 2001)
- 15 октября — Нелли Лутчер, джазовая певица и пианистка (ум. 2007)
- 21 октября:
- Дон Байэс, джазовый музыкант (ум. 1972)
- Сэр Георг Шолти, дирижёр (ум. 1997)
- 24 октября — Питер Геллхорн, пианист, дирижёр и композитор (ум. 2004)
- 27 октября — Конлон Нанкарроу, композитор (ум. 1997)
- 4 ноября — Вадим Салманов, композитор (ум. 1978)
- 6 ноября — Кинг Колакс, джазовый трубач (ум. 1991)
- 11 ноября — Ларри ЛаПрайс, создатель музыкального стиля «хоки-коки» (ум. 1996)
- 18 ноября — Джимми Суон, исполнитель кантри (ум. 1995)
- 21 ноября — Элинор Пауэлл, танцовщица (ум. 1982)
- 22 ноября — Чик Хендерсон, певец (ум. 1944)
- 30 ноября — Хьюго Дель Карриль, актёр и певец (ум. 1989)
- 7 декабря — Дэниел Джонс, композитор (ум. 1993)
- 10 декабря — Ирвинг Фазоула, джазовый кларнетист (ум. 1949)
- 13 декабря — Луис Гонзага, исполнитель фолка, автор песен (ум. 1989)
- 23 декабря — Йозеф Грайндль, оперный певец-бас (ум. 1993)
- 25 декабря — Наталино Отто, итальянский певец (ум. 1969)
- 28 декабря — Юрий Левитин, украинский композитор (ум. 1993)
- 30 декабря — Розина Лоуренс, актриса, певица и танцовщица (ум. 1997)
- Точная дата неизвестна
- Бадди Фейн, поэт и композитор (ум. 1998)
- Уильям Ваччиано, трубач (ум. 2005)
Скончались
- 3 января — Харальд Шарф, танцор (род. 1836)
- 30 января — Флоренс Сент-Джон, певица и актриса (род. 1855)
- 1 марта — Джордж Гроссмит, певец (род. 1847)
- 17 марта — Доменико Мустафа, итальянский певец-кастрат и композитор (род. 1829)
- 30 марта — Лина Раманн, биограф Ференца Листа (род. 1833)
- 15 апреля:
- Уоллес Хартли, скрипач и руководитель бэнда на борту «Титаника» (род. 1878)
- Джон Лоу Хьюм, скрипач на борту «Титаника» (род. 1890)
- 30 апреля — Франтишек Кмох, дирижёр и композитор (род. 1848)
- 6 июня — Джулио Рикорди, музыкальный издатель (род. 1840)
- 21 июля — Антонио Маджини-Колетти, оперный певец-баритон (род. 1855)
- 13 августа — Жюль Массне, композитор (род. 1842)
- 14 августа — Марион Худ, певица (род. 1854)
- 30 августа — Элеонора Эхренбергова, оперная певица-сопрано (род. 1832)
- 1 сентября — Сэмюэл Кольридж-Тейлор, композитор (род. 1875)
- 1 октября — Фрэнсис Аллитсен, композитор (род. 1848)
- 15 октября — Макс Спикер, дирижёр и композитор (род. 1858)
- 19 октября — Ричард Темпл, оперный певец-баритон (род. 1846)
- 24 октября — Николай Лысенко, пианист, композитор и дирижёр (род. 1842)
- 30 октября — Ян Галл, композитор и музыкальный педагог (род. 1856)
- 10 ноября — Риккардо Антониацци, производитель скрипок (род. 1853)
- 11 ноября — Юзеф Венявский, пианист, дирижёр и композитор (род. 1837)
- 15 декабря — Франц Симандл, контрабасист (род. 1840)
- Точная дата неизвестна
- Эдуардо Коррочио, чечёточник (род. 1869)
- Августа фон Мюллер, певица и актриса (род. 1848)
- Эмма Сихофер, оперная певица-контральто
См. также
Напишите отзыв о статье "1912 год в музыке"
Примечания
- ↑ Grimley, 2010, с. xix.
- ↑ Muir, 2010, с. 9.
- ↑ Knittel, 2010, с. 173.
- ↑ Dunsby, 1992, с. 25.
- ↑ Muir, 2010, с. 107.
- ↑ Hillila, 1997, с. 282.
- ↑ Clarke, 2012, с. 183.
- ↑ Lucia, 2005, с. 147.
Литература
- Grimley, Daniel M. [books.google.ru/books?id=mv6ZD7378CcC&printsec=frontcover&dq=Carl+Nielsen&hl=ru&sa=X&ei=BMcYUaDBO5DE4gSF5YHAAg&ved=0CE4Q6AEwBg#v=onepage&q=1912&f=false Carl Nielsen and the Idea of Modernism]. — Boydell Press, 2010. — ISBN 1843835819.
- Muir, Peter C. [books.google.ru/books?id=4W_xi-oWbXUC&pg=PA148&dq=Dallas+Blues&hl=ru&sa=X&ei=XsgYUZXmA-eB4gThlICwCw&ved=0CEgQ6AEwBA#v=onepage&q=1912&f=false Long Lost Blues: Popular Blues in America, 1850-1920]. — University of Illinois Press, 2010. — ISBN 0252076761.
- Knittel, Kay M. [books.google.ru/books?id=owcDeDRbqbIC&pg=PA173&dq=Gustav+Mahler+Bruno+Walter+1912&hl=ru&sa=X&ei=K9YYUeu0K_CP4gTAlYCgCQ&ved=0CEQQ6AEwAw#v=onepage&q=Gustav%20Mahler%20Bruno%20Walter%201912&f=false Seeing Mahler: Music and the Language of Antisemitism in Fin-de-Siècle Vienna]. — Ashgate Publishing, Ltd., 2010. — ISBN 0754663728.
- Dunsby, Jonathan. [books.google.ru/books?id=k21LVGXkQswC&printsec=frontcover&dq=Arnold+Schoenberg+Pierrot+Lunaire&hl=ru&sa=X&ei=MdcYUaeUEM7Y4QSY0YDQBA&ved=0CD4Q6AEwAg#v=snippet&q=October&f=false Schoenberg: Pierrot Lunaire]. — Cambridge University Press, 1992. — ISBN 0521387159.
- Hillila, Ruth-Esther B. [books.google.ru/books?id=iUQDFlj1ykkC&pg=PA282&dq=opera+festival+in+Savonlinna+1912&hl=ru&sa=X&ei=BdoYUbjpEYGp4ATK6oC4CQ&ved=0CDcQ6AEwAQ#v=onepage&q=opera%20festival%20in%20Savonlinna%201912&f=false Historical Dictionary of the Music and Musicians of Finland]. — Greenwood Publishing Group, 1997. — ISBN 0313277281.
- Clarke, Martin V. [books.google.ru/books?id=2ZfWnRhm2_cC&pg=PA183&dq=The+Birmingham+Triennial+Music+Festival+1912&hl=ru&sa=X&ei=mtsYUcpShvbhBLrHgfgC&ved=0CEQQ6AEwAw#v=onepage&q=1912&f=false Music and Theology in Nineteenth-Century Britain]. — Ashgate Publishing, Ltd., 2012. — ISBN 1409409899.
- Lucia, Christine. [books.google.ru/books?id=RoKnvlA0xLgC&pg=PA147&dq=William+Henry+Bell+South+African+College+of+Music+in+Cape+Town&hl=ru&sa=X&ei=Gd0YUc73CMeI4ATMh4DoCw&ved=0CDEQ6AEwAA#v=onepage&q=William%20Henry%20Bell&f=false The World of South African Music: A Reader]. — Cambridge Scholars Press, 2005. — ISBN 1904303366.
Отрывок, характеризующий 1912 год в музыке
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.