1946 год в Польше
Поделись знанием:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.
У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.
Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.
15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…
В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.
На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.
От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
| 1946 год в Польше | ||
| 1944 1945 — 1946 — 1947 1948 | ||
| ||
| См. также: Другие события в 1946 году | ||
В этой статье перечисляются основные события в Польше в 1946 году.
- Руководители Польши в 1946 году
- Глава Государственного Национального Совета — Болеслав Берут (1944—1947)
- Председатель Временного правительства национального единства — Эдвард Осубка-Моравский (1945—1947)
- Генеральный секретарь Польской рабочей партии — Владислав Гомулка (1943—1948)
- Президент в изгнании — Владислав Рачкевич (1939—1947)
- Премьер-министр в изгнании — Томаш Арчишевский (1944—1947)
Содержание
События
- Январь
- 1 января — Подразделения Народного Войска Польского атаковали отряд УПА в деревне Ляхава (ныне Подкарпатское воеводство). После отхода бандеровцев, потерявших 7 человек, солдаты расстреляли 9 жителей деревни, в том числе двух подростков, под предлогом помощи бандеровцам[1].
- 3 января — Государственный Национальный Совет принял постановление о национализации промышленности[2].
- 5 января — В Варшаве впервые открылось троллейбусное сообщение. Началось движение троллейбусов по линиям A (Трембацкая-пл. Люблинской унии) и B (Трембацкая-Лазенковская)[3].
- 5 января — Прибыл первый транспорт возвращающихся из Великобритании польских солдат[4].
- 7 января — Третья атака УПА на деревню Бирча. Подразделения УПА под командованием поручика Михайло Ганьо (посмертно — подполковник) атаковали отряд Народного Войска Польского и Гражданской милиции. Атака была отбита. Погибли (по разным данным) от 23 до 140 солдат УПА и от 9 до 70 солдат ЛВП и МО[1].
- 11 января — УПА произвела атаку на деревню Цисна. Спалено 8 хозяйств, из них 2 вместе с семьями владельцев. Погибло несколько стражников местной самообороны. Милиция и отряд самообороны смогли удержать участок милиции. Потери УПА составили 27 человек[5].
- 13 января — В Цешине национализированная фирма Zampol начала производство застёжек-молний. Фирма стала крупнейшим в стране производителем этого вида продукции. Существовала до 1995 года[6].
- 13-16 января — Проходил V съезд Крестьянской партии (люблинской)[7].
- 17 января — Вновь открылся Польский театр в Варшаве. Поставлена пьеса Юлиуша Словацкого «Лилла Венеда» (режиссёр Юлиуш Остерва)[8].
- 19-22 января — Прошёл I съезд Польской Крестьянской партии (миколайчиковской). Партия просуществовала до 1949 года, когда объединилась с Крестьянской партией (люблинской) в Объединённую крестьянскую партию[9].
- 22 января — Болеслав Берут подписал указ о создании Верховного национального трибунала для расследования немецко-фашистских преступлений и деятельности предателей польского народа. Действовал до 1948 года[10].
- 23 января — Подразделения Польской народной армии, после боестолкновения с отрядами УПА, совершило массовое убийство жителей украинского села Завадка Мороховска. Погибло по разным данным от 56 до 78 человек. 28 марта были убиты ещё 11 человек. 30 апреля украинское население деревни было выселено в СССР[11].
- 23 января — Группа из 81 офицера и подофицера под командованием командора-поручика Казимежа Меладовского, отправилась в Германию для приёма в состав польского военного флота 4 тральщиков из Кригсмарине[4].
- 29 января — Возобновил работу Музей Войска Польского в Варшаве[12].
- 29 января-2 февраля — Отряд Национального военного союза под командованием Ромуальда Райса (псевдоним Бурый) совершила массовые убийства жителей нескольких сёл Подляшья, убивая православных жителей. 29 января в деревне Залешаны (16 жителей), 31 января в деревне Пухалы Старе (30 белорусских крестьян), 1-2 февраля в деревнях Занье, Шпаки и Коньцовизна (31 мирный житель)[13][14].
- Февраль
- 1 февраля — Михал Роля-Жимерский издал приказ о возобновлении деятельности в Гдыне Офицерской школы Военно-Морского Флота (сейчас Академия ВМФ)[15].
- 5 февраля — Обмен ратификационными документами и вступление в силу Советско-польского договора о государственной границе, заключённого 16 августа 1945 года. Польша официально признала в этом договоре передачу СССР Западной Украины, Западной Белоруссии и Вильнюса. Установленная договором польско-советская граница, с малыми изменениями просуществовала до 1991 года[16].
- 13 февраля — Город Руда Пабьяницка лишён городских прав в связи с присоединением к городу Лодзь[17].
- 14 февраля — На Нюрнбергском процессе представитель Советского Союза Ю. В. Покровский поднял вопрос об ответственности немцев за расстрел польских офицеров в Катыни. По предложению американской и английской сторон дело отправлено на доследование[18].
- 14 февраля — Началась организованная акция выселения немцев из Польши[19].
- 14 февраля — Первая после войны статистическая перепись населения[20].
- 14-20 февраля — Визит в Польшу Иосипа Броз Тито[21].
- 16-25 февраля — В Праге (Чехословакия) прошли польско-чехословацкие переговоры об урегулировании пограничного конфликта. Переговоры успехом не увенчались. Договор о прохождении польско-чехословацкой границы был подписан только 13 июня 1958 года[22].
- 18 февраля — Краковский архиепископ Адам Стефан Сапега становиться кардиналом[23].
- 21 февраля — Создана военизированная организация Добровольный резерв гражданской милиции. Действовала до 1989 года. Активно использовалась против политической оппозиции, для подавления протестных выступлений[24].
- 22 февраля — Польская Крестьянская партия (миколайчиковская) отклонила предложение коммунистов о совместном списке на предстоящих выборах[25].
- 23 февраля — В Познаньской крепости открыт Памятник героям, посвящённый солдатам Красной Армии, погибшим в боях за Познань в 1945 году[26].
- Март
- 1 марта — Во время заседания синода греко-католической церкви во Львове, посвящённого 350-летию брестской унии, арестованы все члены греко-католического епископата. Арестованные позднее приговорены к ссылке и длительным срокам заключения[18]
- 5 марта — В проливе Ла-Манш, в результате столкновения с судном «Lombardy», затонул польский фрахтовый корабль «Кельце»[27].
- 8 марта — Издан декрет о национализации всех имений Третьего Рейха и Вольного города Данцига на территории Польши в пользу государственной казны[18].
- 8 марта — Впервые в Польше отмечается новый праздник, Международный женский день. Отмечался до 1993 года[18].
- 8-10 марта — Собор Украинской грекокатолической церкви во Львове провозглашает ликвидацию Брестской унии 1596 года и воссоединение с Русской православной церковью.
- 10 марта — Подписан польско-советский договор о помощи в развитии военной и гражданской авиации[28].
- 14 марта — 5 шахтёров погибли в пожаре на шахте «Ян Канты» в Явожно[29].
- 15 марта — Создан Комитет согласия подпольного польского государства в составе представителей Национальной партии, Свободы и Независимости, Польской социалистической партии — Свобода, Равенство, Независимость и Партии национальной независимости[30].
- 19 марта — Вынесено 7 приговоров к высшей мере наказания на процессе деятелей люблинского отделения специальных структур Национальных вооружённых сил, так называемый, «Процесс 23-ёх». Основным пунктом обвинения было участие в резне украинского мирного населения (в основном женщин и детей) 6 июня 1945 года в деревне Верховина, когда было убито 196 человек. К смертной казне были приговорены: Роман Ярочиньский, Станислав Качмарчик, Казимеж Лущиньский, майор Зигмунт Рогуский, Владислав Улановский, майор Зигмунт Воланин, подпоручик Владислав Жвирек. Приговор приведён в исполнение 24 мая 1946 года[31].
- 19 марта — Возобновлена работа Гдыньского троллейбуса. Запущено движение на участке от депо на ул. Дердовского до городского совета[32].
- 19 марта — В Люблине убит один из двух евреев, спасшихся из лагеря смерти Белжец — Хаим Хиршманн[33].
- 31 марта — В Гдыню пришли 23 военных корабля из СССР, переданные 5 апреля в состав ВМФ Польши[4][34].
- Апрель
- 1 апреля — Дынув получил городские права[35].
- 3 апреля — Первые суда польского военно-морского флота пришли в Военный порт в Свиноуйсьце[36].
- 3 апреля — Ирак отозвал признание Польского правительства в изгнании[18]
- 4 апреля — Принято постановление правительства о национализации банков.
- 4-6 апреля — Отряды УПА напали на городки Буковско и Новотанец и на деревни Нагужаны, Дудиньце, Пельня и Победно. Было сожжено 420 домов в Буковско, целиком Новотанец, Нагуржаны и Пельня. Многочисленные жертвы среди мирного населения[37].
- 13 апреля — Во время слёта молодёжи в Щецине под девизом «Держим посты над Одрой», харцеры скандирующие имя Миколайчика не дали выступить Болеславу Беруту[38].
- 15 апреля — В Варшаву возвращены найденные в Австрии экспонаты из музеев в Варшавском замке, Бельведере, Лазеньках, Библиотеки Красиньских и архива Радзивиллов[18].
- 16 апреля — В Варшаве открыт памятник героям восстания в Варшавском гетто, так называемый «Малый памятник». В 1948 году рядом с ним был возведён «Большой памятник»[39].
- 25 апреля — Установлено паромное сообщение между Гдыней и Треллеборгом (Швеция)[40].
- 27 апреля — Правительство Аргентины сообщает послу правительства Польши в изгнании Мирославу Арчишевскому о решении установить дипломатические отношения с Народной Польшей вместо отношений с лондонским польским правительством[18].
- 28 апреля — Государственный Национальный Совет принял решение о проведении народного референдума. На референдум вынесено три вопроса: 1) Согласен ли ты с ликвидацией Сената? 2) Хочешь ли ты, чтобы в будущей Конституции было установлено государственное устройство, сложившиеся после земельной реформы, с национализацией основных отраслей производства, с сохранением частной инициативы? 3) Поддерживаешь ли ты установление западных границ Польши на Балтике, Одре и Нысе Лужицкой?[41]
- 30 апреля — В Краков прибыли 26 вагонов с возвращёнными произведениями искусства, похищенными немцами во время войны. В том числе Алтарь Вита Ствоша и Кодекс Бальтазара Бехема[42].
- 30 апреля — Лужицкий национальный совет обратился с петицией к властям Польши с просьбой принять населённые лужичанами земли в состав Польши[43].
- Май
- 2 мая — Подразделение Министерства общественной безопасности спалило деревню Вонвольница (Любельщина), из-за поддержки населением деревни Армии Крайовой. Погибло 3 человека. Сгорело более 100 домов[44].
- 3 мая — Партизанские отряды Национальных вооружённых сил под командованием капитана Генрика Фляме, демонстративно заняли курортный городок Висла и провели в нём парад в честь праздника Польской Конституции[45].
- 3 мая — В Кракове разогнана демонстрация в честь дня Конституции 3 мая. Несколько сот человек, главным образом студентов, арестовано[46].
- 6-11 мая — Визит делегации Народного Войска Польского во главе с вице-министром национальной обороны Петром Ярошевичем, в Белград (Югославия)[4].
- 9 мая — Во время празднования Дня победы, в дар городу Варшаве передана и торжественно открыта восстановленная Могила неизвестного солдата[4].
- 9 мая — Открыт национальный музей в замке в Пщине[47].
- 9 мая — В Гданьске, на проспекте маршала Рокоссовского (с 1956 года — проспект Победы) открыт танк-памятник в память о польских и советских солдатах, освобождавших Польшу[48].
- 13 мая — Демонстрация студентов в Познани против разгона краковской студенческой демонстрации 3 мая. Участвовали 1000—1500 студентов. 663 человека арестовано. 5 предстали перед судом[49].
- 23-26 мая — Делегация польского правительства под руководством Болеслава Берута провела в Москве (СССР) переговоры о помощи в модернизации Войска Польского[4].
- 27-28 мая — Совместная атака УПА и ВИН на Грубешов. Отряды под командованием сотника УПА Евгена Штендеры, разгромили отделения милиции, УБ и переселенческой комиссии, и повятовый комитет ППР. В атаке принимали участие 300 украинских и 150 польских партизан. Освобождено 20 узников. Убиты 9 советских солдат, 5 польских пограничников и 4 члена партии. Потери нападавших — 6 погибших и 3 раненых[50].
- Июнь
- 1 июня — Совет министров Польши издал распоряжение о запрете производства деликатесных сортов колбас[18].
- 7 июня — В Гданьске с корабля сходит вернувшийся из эмиграции Юлиан Тувим[18].
- 9 июня — Торжественное открытие польского Вроцлавского университета[51].
- 13 июня — Вышел «Малый уголовный кодекс». Декрет «О общественно опасных преступлениях в период восстановления государства», вводил уголовную ответственность за членство в подпольных организациях и распространение ложных слухов[52].
- 15 июня — Официально закончено переселение львовских поляков в Польшу. Всего из Львова переселено 104 446 человек (98 865 поляков, 3 349 евреев и 2 232 других)[53].
- 20 июня — Польша договаривается с Литовской ССР о возврате части из 190 польских и еврейских детей, находящихся в детских домах в Вильно. Остальные дети подвергаются литуанизации[18].
- 20 июня — Установлены дипломатические отношения между ПНР и Аргентиной[18].
- 27 июня — Подразделение Министерства общественной безопасности произвело арест командующего Подпольной польской армии, капитана (посмертно бригадного генерала) Станислава Сойчиньского (псевдоним Варшица)[54].
- 28 июня — Введены изменения в административно-территориальное деление Польши. На возвращённых землях создано 3 новых воеводства — Ольштынское, Кошалинское (позднее Щецинское) и Вроцлавское. На всех новых территориях устанавливались новые польские названия населённых пунктов. Создано Познаньское воеводство. Варшава и Лодзь выделены в отдельные административные единицы[55].
- 30 июня — Состоялся Народный референдум. Результаты референдума были сфальсифицированы. По опубликованным в 1946 году данным, «Да» ответили на каждый из вопросов — 68 %, 77,2 % и 91,4 %; «Нет» ответили — 32 %, 22,8 %, 8,6 %. По данным специального расследования 1988 года — «Да» ответили — 26,9 %, 42 % и 66,9 %; «Нет» ответили — 73,1 %, 58 % и 33,1 %[56][57].
- Июль
- 4 июля — Антисемитский погром в городе Кельцы. Погромщиками убито от 40 до 47 евреев[58]. Погром вызвал резкое усиление эмиграции выживших в Холокосте евреев из Польши[59]. 9 погромщиков были казнены. До 2008 года считалось что погром был инспирирован советскими спецслужбами. В 2008 году Институт национальной памяти опубликовал заключение об их непричастности к погрому[60].
- 4 июля — В Гданьске публично казнены военные преступники из числа сотрудников лагеря Штуттгоф. На казни присутствовало 150—200 тысяч человек[61].
- 5 июля — Введена превентивная цензура прессы. Создана Главная комиссия контроля за прессой[62].
- 11 июля — Антисемитская забастовка на нескольких фабриках в Лодзи, вызванная публикацией в газете «Głos Robotniczy» с осуждением погрома в Кельцах[63].
- 14 июля — I съезд Демократической партии. В период ПНР партия была союзницей ПОРП[64].
- 21 июля — Последняя публичная казнь в Польше. На территории форта Виняры в Познаньской крепости, был повешен бывший гауляйтер Ватерланда, рейхсштатгальтер Артур Карл Грейзер[65][66].
- 22 июля — Войцех Ярузельский получил звание капитана[67].
- 23 июля — Пять шахтёров погибло на шахте «Людвик» в Забже[29].
- Август
- 1 августа — Вышел первый номер журнала о киноискусстве «Фильм». Журнал издавался до июня 2013 года.
- 1 августа — Города Бискупец, Домбрувно и Киселице лишены городских прав (Киселице вновь получил городские права в 1986 году)[68][69]
- 10 августа — В Москве (СССР) распущен Союз польских патриотов[70].
- 10-14 августа — Докеры гданьского Нового порта объявили забастовку с требованиями улучшения условий жизни и повышения зарплаты. В районе порта введен комендантский час. Из числа членов ППР и ППС набраны штрейкбрехеры. Арестовано более тысячи забастовщиков. Осуждённые докеры получили большие тюремные сроки[71].
- 20 августа — В районе Клодзко прошёл мощный смерч, снесший дома в нескольких деревнях[72].
- 21 августа — Районный суд в Гданьске приговорил к смертной казни 18-летнюю санитарку и связную 5-й Виленской бригады Армии Крайовой, Дануту Седзиκувну. Приговор приведён в исполнение 28 августа[73].
- 27 августа — Состоявшееся в Кракове заседание Верховного национального трибунала приговорило к смертной казни одного из наиболее жестоких немецких военных преступников, коменданта концлагеря Плашув, ликвидатора гетто в Кракове и Тарнуве, гауптштурмфюрера СС, Амона Гёта. Приговор приведён в исполнение 13 сентября на территории бывшего концлагеря Плашув[74].
- Сентябрь
- 1 сентября — Приказом командования ВМФ № 31, создана морская авиация[28].
- 6 сентября — Во время выступления в Штутгарте государственный секретарь США Джеймс Бирнс заявил о временном характере границы по Одре и Нысе и увязал её существование с проведением демократических выборов в Польше. Выступление вызвало протесты и демонстрации с польской стороны[75].
- 10 сентября — Нападение УПА на польско-русинские деревни Лодзина, Хломча и Витрилув. В Лодзине сожжено 62 дома, убито 9 человек. В Хломче сожжено 90 домов, два нефтехранилища и убито 3 человека, в том числе 14-летняя девочка. В Витрилуве местная самооборона частично отбила нападение, но 52 дома было сожжено и 7 человек погибло[76].
- 13 сентября — Издан декрет о лишении лиц немецкой национальности польского гражданства[77].
- 19 сентября — На Балтийском море, неподалёку от Карвии, во время шторма затонул буксир «Atlas». Погибло 11 человек[78].
- 21 сентября — Государственный Национальный Совет принял Трёхлетний план восстановления страны[79].
- 21-30 сентября — В Познани прошли первые после войны общепольские торги под названием «Одежда и Дом»[80].
- 22 сентября — Государственный Национальный Совет установил избирательную систему и принял решение о созыве Учредительного Сейма[81].
- 25 сентября — Полицкий анклав на запад от Щецина, бывший с 5 октября 1945 года под управлением временной советской администрации, передан под польскую администрацию[82].
- 26 сентября — Правительство Народной Польши лишило генерала Владислава Андерса и ещё 75 высших офицеров, польского гражданства[83]. 23 ноября 1971 года это решение было аннулировано указом Совета министров ПНР[84].
- 28 сентября — Железнодорожная катастрофа на станции Лодзь-Калиска. Скорый поезд из Вроцлава врезался в пассажирский поезд, нарушивший правила о стоянке. Два вагона пассажирского поезда были уничтожены. По разным данным погибли и умерли позже от ран от 21-23 человека, ещё около 150 было ранено, в том числе 42 тяжело[85].
- 29 сентября — Начались передачи Польского Радио Вроцлава[86].
- Октябрь
- 1 октября — Железнодорожная катастрофа на станции Щецин-Туржин. На станции столкнулись два пригородных поезда. В итоге три вагона были разрушены. Погибло 7 человек и ещё 15 получили ранения[87].
- 1 октября — Полице вновь получил городские права. Город имел их в 1260—1939 годах, затем стал районом города Щецин.
- 6 октября — При Горной Академии в Кракове создан Политехнический факультет. Располагался в старых казармах австро-венгерской армии. С 1954 года Краковская Политехника[88].
- 8 октября — В честь 25-летия Силезских восстаний, декретом Государственного Совета Польской Народной Республики учреждён Знак военного отличия «Крест Силезского восстания»[89].
- 25 октября — Папа Римский дал кардиналам Августу Хлонду (Примас Польши) и Адаму Стефану Сапеге все полномочия по управлению греко-католическими епархиями, в связи с ликвидацией униатской церкви в Польше[18].
- Ноябрь
- 1 ноября — В часовне Епископского дворца в Кракове, краковский архиепископ, кардинал Адам Стефан Сапега, помазал в ксёндзы выпускника краковской Высшей духовной семинарии, Кароля Юзефа Войтылу. В октябре 1978 года Войтыла стал папой римским под именем Иоанн Павел II[90].
- 2 ноября — Вышел первый номер иллюстрированного еженедельного журнала «Столица». Журнал издавался до 1989 года. В 2006 году его издание было возобновлено[91].
- 6 ноября — Венесуэла установила дипломатические отношения с Народной Польшей[18].
- 14 ноября — В Беньдковской долине открыта Пещера над истоком, являющаяся одной из сложнейших для спелеотуристов пещер Польши[92].
- 28 ноября — ППР и ППС подписали соглашение о постоянном сотрудничестве.
- Декабрь
- 1 декабря — В Щецине создана Инженерная школа. В 1954 году переименована в Щецинскую Политехнику. В 2009 года, после объединения с Сельскохозяйственной академией, на их основе создан Западнопоморский технологический университет[93].
- 2 декабря — Подразделения УПА подорвали 8 железнодорожных мостов на линии Загуж-Щавне[94].
- 10 декабря — Районный военный суд в Варшаве вынес 6 приговоров к высшей мере наказания руководителям Национальных вооружённых сил.
- 14 декабря — Радиостанция командования ВМФ Польши в Гдыне начала передавать ежедневные метеосводки[95].
- 28 декабря — В выселках Щегды покончил жизнь самоубийством по причине развивающийся гангрены, капитан Армии Крайовой Юзеф Задзерский. Отряд под его командованием совершил множество нападений на украинские сёла и убил несколько сот украинцев, евреев и сотрудников органов безопасности[96].
- Без определённой даты
- В Карлсфельде (Американская зона оккупации Германии) заключено соглашение с командованием 3-й американской армии о переформировании Свентокжыской бригады в охранное подразделение. Бригада в период Второй мировой войны сотрудничала с немцами и использовалась для борьбы с подразделениями Армии Людовой и советскими партизанами[18].
- Города Буковско, Новотанец и Пасым лишены городских прав. Пасым вновь получил городские права в 1997 году.
- Коста-Рика, Гондурас, Панама, Сальвадор и Гватемала установили дипломатические отношения с Народной Польшей[18].
- В течение года из Польши выехало 150 тысяч евреев. Еврейское население Польши к концу года составляло около 100 тысяч человек[18].
- февраль — Еврейский ишув в Палестине отозвал признание Польского правительства в изгнании[18].
- май — Правительство ЮАР отозвало признание Польского правительства в изгнании[18].
- июнь — Республика Гаити и Доминиканская Республика установили дипломатические отношения с Народной Польшей[18].
- июнь — Правительство Сирии отозвало признание Польского правительства в изгнании[18].
- июнь — Подразделение УПА, базирующиеся в Корманицких лесах возле Пшемысля, разбили посланные против них подразделения Народного Войска Польского, без каких либо потерь со своей стороны. В бою погибло 26 польских солдат[97].
Художественные фильмы вышедшие на экран
По данным сайтов IMDb и Filmweb.
- Большая дорога (польск. Wielka droga, итал. La Grande strada). Чёрно-белый художественный фильм совместного польско-итальянского производства. Режиссёр — Михал Вашиньский. Автор сценария — Конрад Том. Композитор — Хенрик Варс. Операторы — Станислав Липиньский и Северин Штейнвурцель. Фильм снят Отделом культуры и прессы II польского корпуса генерала Андерса. Фильм снят частично на львовском польском языке. Длительность — 87 минут.
- В главных ролях: Ядвига Анджеевская (медсестра Ядвига), Рената Богданьская-Андерс (Ирена, невеста Адама), Альбин Оссовский (Адам, жених Ирены). В фильме использованы архивные кадры для создания кинообраза Иосифа Сталина.
- Фабула: Главные герои это Ирена и Адам. Они знакомятся во Львове и строят планы на будущее. Адам участвует в Сентябрьской войне и потом его вывозят в Сибирь. Вновь с Иреной он встречается во время формирования армии Андерса. Показан путь героев через Персию, Ирак, Палестину до Монтекассино, где Адама тяжело ранят и он попадает в госпиталь. В госпитале в его вещах медсестра Ядвига находит дневник, из которого и узнаёт о судьбе героев фильма[98][99].
- В крестьянские руки (польск. W chłopskie ręce). Чёрно-белый художественный фильм. Режиссёр — Леонард Бучковский. Автор сценария — Ян Бояр. Адаптация сценария — Людвик Старский. Композитор — Зыгмунт Вихлер. Оператор — Станислав Воль. Производство — Чеслав Пясковский и Анатоль Радзинович. Продюсер — Францишек Петерсиле. Звукооператор — Юзеф Копрович. Руководитель съемок — Тадеуш Карваньский. Длительность — 29 минут.
- В ролях: Тадеуш Фиевский (Юзек), Станислав Лапиньский (Витольд Патык), Ванда Лучицкая (Меллер) (Петронела Патыкова), Адам Миколаевский (Игнаций), Константы Понговский (Филип), Леон Петрашкевич (Ян Фронцек), Феликс Жуковский (Франек Крук), Казимеж Брусикевич (скрипач (в титрах не указан)), Адольф Хроницкий (милиционер (в титрах не указан)), Бронислав Дарский (в титрах не указан), Хелена Пухневская (пианистка (в титрах не указана)).
- Фабула: Жители деревни готовятся к крестьянскому празднику. Тем временем в единственном в деревне кооперативном магазине ничего нет. Так произошло из-за того, что директор кооперативного магазина и его жена тайно продают ходкие товары частному торговцу. Также они хотят распределить новую партию рюмок, ловушек для мух и бюстгальтеров. Крестьяне узнали об этом и известили власти повята. Во времени празндика прибывает милиция и арестовывает директора магазина[100][101].
Напишите отзыв о статье "1946 год в Польше"
Литература
- Издана детская книга «Академия пана Кляксы». Автор Ян Бжехва. Первая часть трилогии приключений пана Кляксы. Экранизирована в 1984 году под одноимённым названием[102].
- Драматург Ежи Шанявский написал драму «Два театра»[103].
- В сборнике Войцеха Жукровского «Из страны молчания» опубликована повесть «Лётна», по которой в 1959 году Анджей Вайда снял одноимённый фильм[104].
- В сборнике «Новая любовь и другие рассказы» Ярослава Ивашкевича опубликована повесть «Мать Иоанна от ангелов». Экранизирована Ежи Кавалеровичем в 1961 году под тем же названием[105].
- Небольшим тиражом вышли воспоминания пианиста Владислава Шпильмана (в редакции Ежи Вальдорффа) «Смерть города». Поставленный по этим мемуарам в 2002 году фильм Романа Поланского «Пианист», завоевал множество кинонаград, в том числе три награды Оскар и 8 наград Польской киноакадемии «Орлы»[106] .
- В журнале «Новый мир приключений» в номерах 1-31 публикуется с продолжением первый литературный дебют Станислава Лема, роман Человек с Марса[107].
- Литературный дебют Станислава Дыгата. В Государственном издательстве вышел его первый роман «Боденское озеро». Одноимённый фильм поставил в 1985 году Януш Заорский[108].
- Опубликована повесть для детей Войцеха Жукровского, с иллюстрациями Адама Марчиньского, «Похищение в Тютюрлистане». Повесть входит в школьную программу 4 класса общеобразовательных школ. По мотивам повести в 1986 году был снят полнометражный мультипликационный фильм режиссёра Здзислава Кудли[109].
- Вышли дебютные романы Казимежа Брандыса «Деревянный конь» и «Непокорный город»[18].
- Прозаический дебют Тадеуша Боровского, вышел роман-воспоминания «У нас в Аушвице»[18]
Польский спорт
- Чемпионат Польши по футболу прошёл в нелиговой форме. В связи с расформированием ряда польских команд во время второй мировой войны и потерей значительного количества футболистов, к чемпионату были допущены победители региональных турниров. Победителем чемпионата стала Полония (Варшава)[110].
- Создан женский баскетбольный клуб «Спойни» (Гданьск) (затем в Гдыне). 11-кратный чемпион Польши.
- Создан футбольный клуб «Анна» (Здзешовице) (с 1965 года «Рух»)[111].
- Создан футбольный клуб «Вагмо» (Зелёна-Гура) (с 1957 года «Лехия»)[112].
- Создан баскетбольный клуб «Зелени» (Зелёна-Гура) (с 2012 года «Стелмет»). Чемпион Польши 2013 года[113].
- 25-27 января — В Кракове прошёл 11-й чемпионат Польши по хоккею. Чемпионом стала команда Краковии[114].
- 3 февраля — На трамплине Велька Крокев в Закопане прошли соревнования 21-го чемпионата Польши по прыжкам с трамплина. Чемпионом стал Станислав Марусаж[115].
- 22 марта — Создан футбольный клуб «Гурник» (Валбжих). В 1983—1989 годах клуб в течение 6 сезонов играл в Высшей лиге[116].
- 14 апреля — ККС Познань, обыграв в финале в Кракове Краковию 41:21 (18:9), стал первым послевоенным чемпионом Польши по баскетболу[117].
- 30 апреля — 4 мая — Сборная Польши по баскетболу приняла участие в финальной части IV Чемпионата Европы в Женеве (Швейцария). Сборная Польши заняла 9 место[118].
- Май — По инициативе заместителя командующего Поморским военным округом подполковника Мариана Гутакера, создан футбольный клуб «Завиша» (Кошалин). После переезда командования округа в Быдгощ, «Завиша» (Быдгощ). Обладатель Кубка Польши по футболу 2014 года[119].
- 22 июля — 11 августа — На 5-м чемпионате Польши по шахматам в Сопоте победу одержал Богдан Слива[120].
- 12 августа — 7 сентября — Шахматный турнир в Гронингене (Нидерланды). Первый крупный международный турнир по шахматам после Второй мировой войны. В турнире приняли участие бывшие польские шахматисты Мечислав Найдорф (Аргентина) и Савелий Тартаковер (Франция)[121].
- 22-25 августа — Польские спортсмены приняли участие в 3-ем Чемпионате Европы по лёгкой атлетике на стадионе Бислетт в Осло (Норвегия). В метании диска среди женщин, бронзовую медаль завоевала Ядвига Вайс[122].
- 10 сентября — Создан футбольный клуб «Завиша» (Любин). С 1966 года носит название «Заглембе». Чемпион Польши в 1991 и 2007 годах[123].
- Октябрь — Создан хоккейный клуб «Полония» (Бытом). Шестикратный чемпион Польши[124].
- 3 декабря — Закончился первый послевоенный чемпионат Польши по футболу, так называемый «Чемпионат на развалинах Варшавы». Чемпионом стала варшавская Полония[110].
- 11 декабря — Основан спортивный клуб «Уния» (Освенцим). Хоккейная команда клуба 8 раз становилась чемпионом Польши[125].
Родились
- 1 января — Ян Зонбик — спортсмен в спидвее, тренер, призёр чемпионатов Польши как спортсмен и чемпион Польши как тренер.
- 3 января — Тадеуш Кондрусевич — католический архиепископ-митрополит Минско-Могилёвский с 21 сентября 2007. В 2002—2007 возглавлял архиепархию Матери Божией с центром в Москве.
- 4 января — Марек Боровский — политик, вице-премьер и министр финансов в 1993—1994, маршал Сейма в 2001—2004, депутат Сейма, сенатор.
- 4 января — Генрик Томасик — католический епископ Радомской епархии с 16 октября 2009.
- 4 января — Ежи Скшипчик — композитор и вокалист. С 1965 участник рок-группы Czerwone gitary.
- 4 января — Даниэла Яворская — легкоатлетка, чемпионка Европы 1971 года в метании копья.
- 5 января — Януш Ласковский — композитор и исполнитель эстрадных песен.
- 5 января — Яцек Ружаньский — певец, киноактёр, театральный актёр.
- 6 января — Эулалия Ролиньская — спортсменка в пулевой стрельбе, двукратная чемпионка мира (1966) и Европы (1971), участница Олимпийских игр (1968, 1972), тренер, спортивный функционер.
- 7 января — Агнешка Душмаль — дирижёр, первая женщина-дирижёр на сцене Ла Скала.
- 9 января — Тадеуш Янченко — десятиборец, участник Олимпийских игр 1972 года.
- 10 января — Роберт Гадоха — футболист, выступал на позиции левого крайнего нападающего. Олимпийский чемпион 1972 года, бронзовый призёр чемпионата мира 1974 года.
- 11 января — Рышард Познаковский — музыкант и композитор, член бит-группы «Трубадуры».
- 12 января — Рышард Шурковский — велогонщик, двукратный серебряный призёр Олимпийских игр, четырёхкратный победитель велогонки Мира, трёхкратный чемпион мира среди любителей, тренер. Депутат Сейма.
- 13 января — Богдан Трохановский — виолончелист и композитор, солист филармоний Варшавы, Маракайбо и Каракаса. С 1977 года жил в Венесуэле. Умер в 2009 году.
- 13 января — Эдмунд Клих — полковник-пилот, глава Государственной комиссии по расследованию авиационных происшествий в 2006—2012.
- 18 января — Ян Литиньский — политик, диссидент, депутат Сейма.
- 18 января — Хелена Лучиво — журналист, диссидент, одна из основателей газеты «Gazeta Wyborcza», лауреат международных журналистских премий.
- 23 января — Михал Кляйбер — учёный в области механики и информатики, министр науки в 2001—2005 годах, президент Польской Академии Наук с 2007 года.
- 30 января — Анджей Космаля — музыкальный менеджер, автор песен, журналист и импресарио.
- 31 января — Казимеж Гайда — политик, депутат Сейма.
- 7 февраля — Кшиштоф Маховский — актёр, сотрудник Радио Свободная Европа. С 1981 года живёт в Германии.
- 8 февраля — Богдан Дервих — инженер, политик, депутат Сейма.
- 10 февраля — Кристина Лыбацкая — доктор математических наук, депутат Сейма, министр образования и спорта в 2001—2004 годах, депутат Европарламента.
- 10 февраля — Мирослав Савицкий — учитель физики, министр образования в 2004—2005 годах.
- 13 февраля — Збигнев Попек — контр-адмирал, командующий службой логистики ВМФ в 1998—2003 годах.
- 14 февраля — Пётр Качковский — журналист, ведущий музыкальных программ на Польском радио.
- 14 февраля — Кшиштоф Гордон — театральный и киноактёр, режиссёр.
- 17 февраля — Мацей Энглерт — театральный режиссёр; актёр театра, кино и телевидения; директор театров.
- 18 февраля — Надзея Артымович — белорусскоязычная поэтесса, переводчик белорусской литературы.
- 25 февраля — Станислав Пёсик — учитель, депутат Сейма.
- 25 февраля — Славомир Ковалевский — певец, гитарист и композитор, один из основателей бит-группы «Трубадуры».
- 26 февраля — Роман Якубчак — футболист, выступавший на позиции полузащитника, позже — футбольный тренер. В составе сборной Польши становился бронзовым призёром чемпионата мира 1974 года.
- 28 февраля — Лешек Шаруга — поэт, переводчик, историк литературы и литературный критик, сотрудник польского отдела Радио «Свободная Европа».
- 1 марта — Мария Олексы — политолог, общественный деятель, глава Польского Красного Креста в 2003—2004 годах. Жена Юзефа Олексы.
- 4 марта — Рышарда Рурка — легкоатлетка, чемпионка Польши.
- 5 марта — Адам Таньский — политик и экономист, министр сельского хозяйства в 1991 и 2003 годах.
- 6 марта — Збигнев Бельский — театральный и кино актёр. Умер в 1998 году.
- 14 марта — Зигмунт Анчёк — футболист, выступал на позиции левого защитника. Олимпийский чемпион 1972 года.
- 14 марта — Нина Терентьева-Красько — журналистка, директор TVP2 в 1998—2006, директор телевизионных программ Polsat.
- 17 марта — Ева Покас — актриса, писатель.
- 18 марта — Владислав Дынак — филолог, исследователь фольклора, историк литературы, профессор.
- 19 марта — Мирослав Хандке — профессор-химик, министр образования в 1997—2000 годах.
- 20 марта — Чеслав Пёнтас — генерал, в 2000—2006 начальник Генерального штаба Войска Польского.
- 20 марта — Катажина Халасиньская-Мацукова — учёный-физик, профессор, ректор Варшавского университета в 2005—2012.
- 20 марта — Юзеф Бурневич — график, карикатурист, создатель комиксов, журналист, сатирик, писатель, сценарист кинофильмов и кабаре, композитор.
- 23 марта — Яцек Микула — пианист и композитор. С 1981 года живёт в Германии.
- 26 марта — Моника Немчик — актриса театра, кино, телевидения и кабаре.
- 29 марта — Пётр Мюльднер-Нецковский — писатель, врач, лингвист.
- 30 марта — Барбара Гыла-Маковская — учитель физики и математики, депутат Сейма.
- 31 марта — Эльжбета Яворович — тележурналистка.
- 3 апреля — Ханна Сухоцкая — политик, юрист, профессор права, премьер-министр в 1992—1993 годах, министр юстиции и генеральный прокурор в 1997—2000, посол при Святом престоле и Мальтийском ордене в 2001—2013, депутат Сейма. Дама ордена Белого Орла.
- 4 апреля — Галина Выродек — актриса, певица, звезда кабаре. Умерла в 2008 году.
- 6 апреля — Веслав Тейсс — педагог, учёный в области общественного образования, профессор.
- 16 апреля — Мацей Войтышко — театральный и кино режиссёр, писатель, автор комиксов и мультфильмов.
- 18 апреля — Ежи Плачкевич — историк танго, коллекционер, журналист и издатель.
- 19 апреля — Барбара Лабуда — политик, диссидентка, депутат Сейма, посол в Люксембурге в 2005—2010.
- 25 апреля — Анджей Северин — актёр и кинорежиссёр.
- 25 апреля — Барбара Маршалек — театральная и кино актриса.
- 29 апреля — Александр Вольщан — астроном, член Польской академии наук.
- 30 апреля — Анна Баньковская — политик, депутат Сейма.
- 5 мая — Гражина Мажец — киноактриса.
- 10 мая — Пётр Палечный — пианист, лауреат международных конкурсов.
- 12 мая — Даниэль Либескинд — американский, немецкий и израильский архитектор-деконструктивист. Родился в Лодзи.
- 14 мая — Генрик Солкевич — вице-адмирал, подводник, начальник штаба ВМФ.
- 21 мая — Анджей Миколайчак — клавишник и композитор.
- 24 мая — Ирена Шевиньская — легкоатлетка, трёхкратная олимпийская чемпионка и пятикратная чемпионка Европы, включена в Международный еврейский спортивный зал славы.
- 24 мая — Мариан Нога — экономист, профессор, сенатор.
- 25 мая — Ян Паёнк — инженер, уфолог, собиратель фольклора. С 1982 года в эмиграции в Новой Зеландии, Малайзии и Южной Корее.
- 27 мая — Збигнев Яремко — саксофонист, кларнетист, композитор театральной и кино музыки.
- 6 июня — Збигнев Сейферт — родившийся в Кракове американский джазовый скрипач. Умер в 1976 году.
- 7 июня — Войцех Ламентович — юрист, политик, дипломат, депутат Сейма, посол в Грецию и на Кипр.
- 7 июня — Ян Мёдек — лингвист, профессор, член ПАН, член Совета польского языка.
- 7 июня — Антоний Ходоровский — график, карикатурист, автор книжных иллюстраций, фотограф, лауреат премий и конкурсов. Умер в 1999 году.
- 8 июня — Пётр Фрончевский — театральный и киноактёр, певец и сатирик. Лауреат кино премий.
- 22 июня — Юзеф Олексы — политик, экономист, премьер-министр в 1995—1996 годах, Министр внутренних дел в 2004, Маршал Сейма в 1993—1995 и 2004—2005, депутат Сейма. Умер в 2015 году.
- 23 июня — Ежи Гралек — актёр театра, кино и телевидения.
- 24 июня — Михал Войткевич — геодезист, депутат Сейма.
- 26 июня — Кшиштоф Павловский — учёный-физик, сенатор.
- 27 июня — Пётр Скуха — католический епископ, вспомогательный епископ епархии Кельце и вспомогательный епископ епархии Сосновеца.
- 28 июня — Богдан Олевич — автор текстов песен, журналист.
- 2 июля — Ян Тихонович — писатель, историк, ранее деятель литовской польской общины, депутат Верховного Совета СССР.
- 2 июля — Збигнев Керниковский — католический прелат, епископ Легницы, профессор теологии.
- 2 июля — Павел Кемдзерский — режиссёр документальных фильмов, лауреат премии министра культуры.
- 3 июля — Лешек Миллер — политик, премьер-министр в 2001—2004 годах, министр внутренних дел в 1997, министр труда в 1993—1996, депутат Сейма.
- 3 июля — Чеслав Рышка — журналист, католический писатель, публицист, политик, депутат Сейма, сенатор.
- 8 июля — Ян Шварц — учитель физкультуры, депутат Сейма.
- 10 июля — Хенрик Касперчак — футболист, тренер, бронзовый призёр чемпионата мира 1974 года, серебряный призёр Олимпийских игр 1976 года.
- 11 июля — Михал Тарковский — актёр, сценарист и режиссёр.
- 12 июля — Мария Гаецкая-Божек — врач, политик, депутат Сейма.
- 19 июля — Гжегож Вожный — политик, депутат Сейма, сенатор.
- 19 июля — Тереза Ковальская — профессор химии, член редколлегии ряда научных журналов, переводчик английской и немецкой литературы, польский хайдзин.
- 21 июля — Збигнев Качмарек — штангист, призёр Олимпийских игр 1972, многократный чемпион и призёр мира и Европы.
- 25 июля — Ян Вернер — легкоатлет, призёр Олимпийских игр 1976, многократный чемпион и призёр Европы. Умер в 2014.
- 27 июля — Ян Шурмей — актёр, режиссёр, хореограф, специалист по польской еврейской культуре, главный режиссёр варшавского Еврейского театра.
- 7 августа — Януш Крук — музыкант, композитор и вокалист. Участник поп-группы «2 плюс 1». Умер в 1992 году.
- 8 августа — Дариуш Росати — экономист, политик, министр иностранных дел в 1995—1997, депутат Сейма, депутат Европарламента.
- 11 августа — Януш Рахонь — профессор химии, сенатор.
- 17 августа — Еугениуш Привезенцев — театральный и кино актёр, режиссёр, сценарист, драматург. Умер в 2005 году.
- 18 августа — Ирена Яроцкая — эстрадная певица. Умерла в 2012 году.
- 22 августа — Станислав Сыревич — композитор кино и эстрады, театральный режиссёр.
- 6 сентября — Яцек Зелиньский — вокалист, трубач, скрипач и композитор.
- 7 сентября — Ежи Лукашевич — кинорежиссёр, сценарист и оператор.
- 7 сентября — Ольгерд Лукашевич — актёр театра, кино и дубляжа.
- 7 сентября — Ежи Стемпень — юрист, сенатор, председатель Конституционного трибунала.
- 7 сентября — Ежи Сальваровский — дирижёр и композитор, руководитель симфонического оркестра Белостокской оперы.
- 8 сентября — Кшиштоф Кравчик — композитор, музыкант, гитарист, певец, лидер бит-группы «Трубадуры».
- 8 сентября — Збигнев Зажицкий — волейболист, чемпион Олимпийских игр и мира, тренер.
- 9 сентября — Александр Доба — путешественник, каякист, первый человек, в одиночку переплывший Атлантический океан на каяке.
- 18 сентября — Циля Даган — израильская певица. Родилась в Дзержонюве. Умерла в 2004 году.
- 20 сентября — Юлиан Корнхаузер — поэт, прозаик, литературный критик, переводчик с сербского и хорватского языков.
- 22 сентября — Изабелла Сераковская — учительница русского языка, филолог, депутат Сейма.
- 24 сентября — Януш Стейнхофф — политик, министр экономики в 1997—2001, депутат Сейма.
- 25 сентября — Анджей Собчак — автор и исполнитель песен в кабаре, фельетонист, автор сказок. Умер в 2011 году.
- 26 сентября — Барбара Торуньчик — публицист, эссеист, историк литературы, диссидентка в период ПНР.
- 26 сентября — Мария Шабловская — журналистка, филолог-ориенталист, арабист.
- 1 октября — Ева Клобуковская — легкоатлетка, Олимпийская чемпионка 1964, чемпионка Европы.
- 1 октября — Анна Боярская — писательница, эссеистка, сценаристка фильмов. Живёт в Париже.
- 3 октября — Анджей Зимняк — писатель-фантаст, химик.
- 3 октября — Ханан Ювель — израильский певец и композитор польского происхождения.
- 13 октября — Мирослав Краевский — профессор, историк, политолог, депутат Сейма.
- 17 октября — Адам Михник — общественный деятель, диссидент, журналист, один из наиболее активных представителей политической оппозиции 1968—1989 годов. Главный редактор «Газеты Выбо́рчей». Кавалер ордена Белого Орла.
- 21 октября — Марек Древновский — пианист и дирижёр, профессор Музыкальной академии в Лодзи.
- 24 октября — Владислав Стемпень — маркшейдер, депутат Сейма.
- 30 октября — Мариан Квятковский — крестьянин, фермер, депутат Сейма, сенатор.
- 31 октября — Войцех Каминьский — пианист, органист и композитор.
- 4 ноября — Марек Левандовский — актёр.
- 13 ноября — Станислав Баранчак — поэт, эссеист, переводчик с английского, немецкого, русского языков.
- 17 ноября — Веслав Рудковский — боксёр, призёр Олимпийских игр 1972, чемпион Европы.
- 19 ноября — Зенон Чеховский — велосипедист, участник Олимпийских игр, капитан сборной Польши.
- 21 ноября — Анджей Козловский — геолог, профессор, член Польской академии наук.
- 24 ноября — Барбара Коляго — музыкант, композитор, журналист, пресс-секретарь международного капитула Ордена Улыбки.
- 28 ноября — Нахман Шай — израильский журналист и политик польского происхождения, депутат Кнессета.
- 2 декабря — Иоанна Собеская — театральная и кино актриса.
- 3 декабря — Анна Бернат — поэтесса, автор текстов песен, автор либретто опер и оперетт.
- 5 декабря — Тадеуш Славек — поэт, эссеист, литературовед, профессор, переводчик с английского. Бывший ректор Силезского университета.
- 5 декабря — Миколай Грабовский — театральный и кино актёр, режиссёр и педагог.
- 9 декабря — Роман Бартоще — крестьянин, диссидент, депутат Сейма.
- 11 декабря — Марек Яцковский — рок-музыкант, гитарист и композитор. Жил в Италии. Умер в 2013 году.
- 11 декабря — Михал Глобиш — футбольный тренер, чемпион Чемпионата Европы (до 18 лет) 2001 года.
- 13 декабря — Александр Хлопек — учитель польского языка и литературы, депутат Сейма.
- 22 декабря — Менахем Пери — израильский диктор и радиожурналист. Родился в Польше.
- 26 декабря — Станислав Яловецкий — политик, депутат Европарламента.
- 27 декабря — Мацей Паровский — писатель, критик и редактор в области научной фантастики.
Умерли
- 1 января — Тадеуш Беньковский — пехотный капитан Войска Польского, герой польско-советской войны. Родился в 1897.
- 2 января — Фабиан Абрантович — экзарх неоуниатской церкви, апостольский администратор Маньчжурии в 1928—1939. Умер в тюрьме в Москве. Родился в 1884.
- 5 января — Ежи Госьцицкий — экономист, политик, депутат Государственной думы IV созыва, депутат Сейма, министр сельского хозяйства в 1923 году. Родился в 1879.
- 7 января — Станислав Кутшеба — историк права, профессор, ректор Ягеллонского университета, депутат Государственного Национального Совета, президент Академии знаний. Родился в 1876.
- 7 января — Адам Дидур — оперный певец, организатор Бытомской оперы. Родился в 1874.
- 12 января — Михал Шишко-Домбек — офицер Армии Людовой, командир подразделений АЛ на Чернякове во время Варшавского восстания, , депутат Государственного Национального Совета. Родился в 1912.
- 12 января — Эмиль Апфельбаум — терапевт и кардиолог, один из организаторов Научно-исследовательского общества в Варшавском гетто. Родился в 1895.
- 16 января — Эмануэль Хохенауер де Шарленц — бригадный генерал Войска Польского, полковник австро-венгерской армии, командир XII пехотной бригады во время советско-польской войны, герой войны. Родился в 1863.
- 16 января — Леон Мархлевский — химик, ректор Ягеллонского университета, сенатор. Родился в 1869.
- 18 января — Феликс Нововейский — композитор, органист-виртуоз, педагог, музыкальный и общественно-политический деятель. Родился в 1877.
- 29 января — Болеслава Мария Лямент — блаженная Римско-католической церкви, монахиня, основательница монашеской конгрегации «Сёстры миссионерки Святого Семейства». Родилась в 1862.
- 2 февраля — Эдвард Блерик — генеральный викарий Гнезненского архиепископства, апостольский протонотарий. Родился в 1895.
- 7 февраля — Эрвин Бреннейсен — подпоручик Армии Крайовой, командир участка Иерусалимские аллеи-площадь Трёх Крестов во время Варшавского восстания. Родился в 1896.
- 12 февраля — Теодор Спичаков — ихтиолог, русского происхождения, профессор Петровской сельскохозяйственной академии, Дерптского университета и Ягеллонского университета. Родился в 1879.
- 13 февраля — Станислав Бжезина — полковник-пилот Войска Польского и полковник Royal Air Force, начальник штаба Польских ВВС в Великобритании. Погиб в авиакатастрофе. Родился в 1904.
- 17 февраля — Ян Стапиньский — публицист, журналист, депутат парламента Австро-Венгрии, депутат Сейма. Родился в 1867.
- 17 февраля — Пётр Фёдорович Олейник — деятель украинского националистического движения в годы Второй мировой войны и Украинской повстанческой армии, командир военного округа «УПА-Юг». Погиб в бою. Родился в 1909.
- 28 февраля — Юзеф Оппенгейм — альпинист, проводник, горный спасатель, многолетний директор Татранского добровольного общества скорой горной помощи. Родился в 1887.
- 6 марта — Роман Кнолль — политик и дипломат, посол в РСФСР, Турции, Италии и Германии. Родился в 1888.
- 9 марта — Феликс Бартчук — подпоручик Январского восстания и Армии Крайовой. Последний оставшийся в живых участник восстания. Родился в 1846.
- 11 марта — Кароль Коссок — футболист, лучший бомбардир чемпионата Польши 1930, игрок сборной Польши, солдат вермахта. Умер в лагере для военнопленных немецких солдат. Родился в 1907.
- 26 марта — Матеуш Томашевич Мантерис — крестьянин, политик, депутат Государственной думы I созыва от Келецкой губернии. Родился в 1872.
- 27 марта — Станислав Калиновский — профессор физики, учёный, депутат Сейма, сенатор. Родился в 1873.
- 27 марта — Чеслав Сконечный — театральный и кино актёр. Родился в 1894.
- 30 марта — Ян Кароль Лесяк — футболист, игрок сборной Польши. Погиб в автокатастрофе. Родился в 1913.
- 30 марта — Роман Мартини — прокурор, известный по послевоенным процессам против антикоммунистического подполья. Убит в результате покушения. Родился в 1909.
- 31 марта — Феликс Анджеевский — ремесленник, депутат Сейма, участник Армии Крайовой и ВиН. Умер в заключении. Родился в 1889.
- 9 апреля — Бронислав Косковский — фармацевт, профессор Варшавского университета, организатор подпольного медицинского образования. Родился в 1863.
- 12 апреля — Мариан Зындрам-Косцялковский — государственный деятель, премьер-министр Польши в октябре 1935 — мае 1936 года, воевода Белостокского воеводства, президент Варшавы в марте — июне 1934 года, министр внутренних дел в 1934—1935, министр труда и социального обеспечения (1936—1939). Родился в 1892.
- 15 апреля — Моше Авигдор Амиэль — польский, голландский и израильский раввин, общественный деятель, идеолог сионизма, главный раввин Тель-Авива, Антверпена и Свенцян. Родился в 1882.
- 5 мая — Станислав Качор Батовский — художник-баталист. Родился в 1866.
- 6 мая — Казимеж Букраба — пинский епископ. С 1939 года в изгнании (Львов, Варшава, Лодзь). Родился в 1885.
- 6 мая — Валерий Марыаньский — инженер, бригадный генерал, участник Олимпийских игр. Родился в 1875.
- 8 мая — Леопольд Цегак — бригадный генерал Войска Польского, начальник департамента артиллерии Министерства национальной обороны в 1934—1938. Родился в 1889.
- 12 мая — Леопольд Соха — рабочий львовской канализации, Праведник народов мира, главный герой фильма «Во мраке». Родился в 1909.
- 16 мая — Виталий Байрак — блаженный Украинской грекокатолической церкви, священник, монах, мученик. Умер в заключении. Родился в 1907.
- 18 мая — Фёдор Иванович Раевский — советский офицер, подполковник Народного Войска Польского. Высший по рангу советский офицер убитый польским подпольем. Родился в 1916.
- 18 мая — Михал Фрайдберг — купец, филантроп, финансово обеспечивал деятельность Януша Корчака, основатель госпиталя в Варшавском гетто. Родился в 1887.
- 23 мая — Юзеф Чаки — врач, хирург, общественный деятель, коллекционер ботанических и минералогических коллекций. С 1905 года в эмиграции (Харбин, Япония, США, Бразилия). Родился в 1857.
- 27 мая — Ян Барыльский — журналист и литератор. Родился в 1890.
- 30 мая — Зигмунт Цибиховский — юрист, профессор, судья Постоянной палаты третейского суда в Гааге. Родился в 1879.
- 6 июня — Герхарт Гауптман — немецкий драматург. Лауреат Нобелевской премии по литературе за 1912 год. С 1901 года жил и умер в Агнешкове (район Еленя-Гуры). Родился в 1862.
- 8 июня — Анджей Косиньский — военный врач Российской императорской армии, Войска Польского и Армии Крайовой. Кавалер ордена Святого Георгия IV степени за мужество. Умер в лагере НКВД в Рязане. Родился в 1890.
- 10 июня — Феликс Иваньский — боксёр, трёхкратный чемпион Польши, признан лучшим польским боксёром чемпионатов 1920-х. Погиб в пожаре. Родился в 1905.
- 16 июня — Иосиф Фельдман — историк, специалист по польской истории XIX века, профессор Ягеллонского университета. Родился в 1899.
- 21 июня — Ян Кемпиньский — поручик Армии Крайовой, за участие в борьбе с немцами и коммунистами награждён 7 орденами (в том числе 2 Virtuti Militari). Казнён. Родился в 1921.
- 24 июня — Мариан Бернацяк — майор Армии Крайовой, командир Люблинского округа ВиН. Погиб в бою. Родился в 1917.
- 28 июня — Здзислав Бадоха — командир кавалерийских подразделений Виленского округа Армии Крайовой. Погиб в бою. Родился в 1923.
- 1 июля — Князь Августин Юзеф Чарторыйский — аристократ, 2-й ординат в Сеняве. Родился в 1907.
- 2 июля — Казимеж Казимерчак — инженер, организатор авиационной промышленности Польши. Родился в 1880.
- 3 июля — Зигмунт Фельчак — публицист, участник Варшавского восстания, депутат Государственного Национального Совета, поморский вице-воевода. Родился в 1903.
- 5 июля — Люциан Гижиньский — капитан Армии Крайовой, командир участка Замковая площадь-Театральная площадь, затем Маршалковская улица-Иерусалимские аллеи-Новый Свят во время Варшавского восстания. Умер от ран в Рамле (Палестина). Родился в 1909.
- 8 июля — Юзеф Мехоффер — художник, график, витражист, один из крупнейших деятелей движения Молодая Польша. Родился в 1869.
- 12 июля — Тереза Янина Кероциньская — кармелитская монахиня, праведник народов мира, Venerabilis Dei servus. Родилась в 1885.
- 14 июля — Томаш Стефан Козловский — фермер, крестьянин, депутат Сейма, участник Армии Крайовой. Погиб, спасая тонущего ребёнка. Родился в 1895.
- 16 июля — Януш Витвицкий — львовский архитектор. Погиб при ограблении. Родился в 1903.
- 18 июля — Альфред Внуковский — подполковник УБ. Высший по рангу офицер УБ, убитый Армией Крайовой. Погиб в засаде. Родился в 1920.
- 26 июля — Моррис Хиршфельд — американский художник польского происхождения. Родился в Польше в 1872.
- 3 августа — Игнаций Матушевский — политик, журналист, дипломат, министр финансов, глава польской разведки, посол в Венгрии. Родился в 1891.
- 8 августа — Евлогий (Георгиевский) — епископ Православной Российской Церкви; митрополит; епископ Холмской и Люблинской епархии; член II и III Государственной думы от Люблинской и Седлецкой губерний. Родился в 1868.
- 9 августа — Роман Гурецкий — государственный, общественный и военный деятель, генерал бригады Войска Польского, президент Банка Народного хозяйства, министр промышленности и торговли Польской Республики (1935—1936), президент национальной футбольной лиги, морской и речной лиги (1929—1930). Родился в 1889.
- 16 августа — Теодор Баллабан — бригадный генерал, известный окулист. Родился в 1866.
- 24 августа — Владислав Гаргуль — фотограф, изобретатель, фото-художник. Родился в 1883.
- 26 августа — Юлия Кратовская — борец за независимость, педагог, сенатор. Родилась в 1870.
- 28 августа — Данута Седзиκувна — медицинская сестра в Армии крайовой, приговоренная к смерти за участие в борьбе против советских и коммунистических властей ПНР. Расстреляна. Родилась в 1928.
- 29 августа — Стефан Новачек — подпоручик, комендант Варшавского округа НСЗ. Расстрелян. Родился в 1919.
- 30 августа — Хенрик Сухарский — военный деятель, майор, командир обороны Вестерплатте. Родился в 1898.
- 3 сентября — Мориц Розенталь — австрийский и американский пианист. Родился в 1862 во Львове.
- 3 сентября — Мечислав Малецкий — лингвист, славист, профессор Ягеллонского университета. Родился в 1903.
- 7 сентября — Францишек Фласиньский — ксёндз, каноник прихода в Либёнже, убитый сотрудниками УБ прямо в костёле. Родился в 1888.
- 8 сентября — Ян Око — филолог, профессор, один из создателей виленской филологической школы и создатель лодзинской школы классической филологии. Родился в 1875.
- 12 сентября — Влодзимеж Ян Наленч — художник, литератор, гравёр. Родился в 1865.
- 18 сентября — Иван Макух — юрист, министр общественных работ и министр внутренних дел ЗУНР, сенатор. Родился в 1872.
- 26 сентября — Владислав Корнилович — католический священник, Venerabilis Dei servus. Родился в 1884.
- 2 октября — Игнаций Мосцицкий — государственный деятель, Президент Польши (1926—1939) и учёный-химик, изобретатель, один из создателей химической промышленности Польши. Кавалер ордена Белого Орла. Родился в 1867.
- 5 октября — Виктор Манц — цирковой артист, создатель первого послевоенного цирка в Польше. Родился в 1883.
- 8 октября — Адам Музык — видный деятель КПП и ППР в Силезии. Родился в 1899.
- 10 октября — Адам Тарновский — австро-венгерский дипломат, посол в Болгарии и США, кандидат в премьер-министры Польши. Родился в 1866.
- 16 октября — Адам Францишек Яжвецкий — художник и иллюстратор. Родился в 1900.
- 17 октября — Роберт Каргер — немецкий поэт, главный представитель культуры на глацком диалекте. Родился в 1874 в Вышках.
- 21 октября — Виктория Фехтер — педагог, участница АК, глава Главного совета опеки (помощь польским и советским пленным в Генерал-губернаторстве), арестована НКВД и заключена в тюрьму в Сталиногорске. Самоубийство. Родилась в 1904.
- 22 октября — Станислав Ясюкович — политик, депутат Сейма, министр Делегатуры, осуждён на Процессе шестнадцати. Умер в тюрьме. Родился в 1882.
- 27 октября — Тадеуш Осько — солдат антикоммунистического подполья, внедрённый в УБ. Его история стала основой фильма «Полковник Квятковский». Казнён. Родился в 1913.
- 28 октября — Мария Изабелла Вилуцкая-Ковальская — епископ и архиепископ Мариавитской церкви в Польше. Святая мариавитской церкви. Родилась в 1890.
- 29 октября — Павел Гулька-Ласковский — писатель, публицист, общественный и религиозный деятель. Родился в 1881.
- 30 октября — Сильвестр Дыбчиньский — педагог, сенатор. Родился в 1878.
- 1 ноября — Симха Натан — актёр, известный своими ролями в польских фильмах на языке идиш. Родился в 1892.
- 4 ноября — Рюдигер фон дер Гольц — уроженец Сулехува, немецкий генерал, организатор вооружённых сил Латвии (1919) и обороны Латвии от большевиков. Родился в 1865.
- 5 ноября — Зыгмунт Стоёвский — американский пианист, композитор и музыкальный педагог. Родился в 1869. С 1905 года в США.
- 6 ноября — Ян Канты Гумовский — художник, график, иллюстратор. Родился в 1883.
- 7 ноября — Юлиан Новак — политический и государственный деятель, премьер-министр (1922 год), ректор Ягеллонского университета (1921—1922). Родился в 1865.
- 8 ноября — Виктор Гавроньский — инженер-железнодорожник, генерал-майор Русской императорской армии, генерал-хорунжий Армии Украинской Державы, дивизионный генерал Войска Польского, командующий железнодорожными войсками Войска Польского. Родился в 1863.
- 13 ноября — Александр Андреевич Луцкий — видный деятель движения украинских националистов ОУН, один из организаторов и военачальников Украинской повстанческой армии, Украинской Народной Самообороны и УПА-Запад, первый командир Украинской Народной Самообороны (июль-декабрь 1943), УПА-Запад (декабрь 1943 — январь 1944), УПА-Запад-Карпаты (август-сентябрь 1944). Расстрелян. Родился в 1910.
- 19 ноября — Адольф Каменобродзкий — один из виднейших львовских архитекторов. Родился в 1871.
- 25 ноября — Юлиуш Драпелла — бригадный генерал, командир отдельной оперативной группы. Родился в 1886.
- 29 ноября — Бронислав Романович Антилевский — советский военный лётчик польского происхождения, Герой Советского Союза (1940), лишённый званий и наград за участие в Власовском движении во время Великой Отечественной войны. Расстрелян. Родился в 1916.
- 1 декабря — Владислав Геллер — инженер, один из пионеров польской радиотехники, организатор Польского радио. Родился в 1890.
- 2 декабря — Станислав Эдвард Гродзкий — бригадный генерал Войска Польского, Армии Крайовой и Народного Войска Польского, начальник штаба армии «Модлин», командир Западного округа АК, командир дивизий ЛВП. Родился в 1895.
- 5 декабря — Людвик Эминович — поэт и переводчик, член движения Молодая Польша. Родился в 1880.
- 24 декабря — Леопольд Окулицкий — бригадный генерал, последний комендант Армии Крайовой. Умер в заключении. Кавалер ордена Белого Орла (посмертно). Родился в 1898.
- 24 декабря — Миколай Коланковский — полковник Войска Польского, глава отдела сапёрных войск. Родился в 1884.
- 28 декабря — Герхард Щурек — командир Силезского округа Подпольной польской армии. Казнён. Родился в 1912.
- 28 декабря — Юзеф Задзерский — капитан Армии Крайовой. Отряд под его командованием совершил множество нападений на украинские сёла и убил несколько сот украинцев, евреев и сотрудников органов безопасности. Самоубийство. Родился в 1923[96].
- 28 декабря — Эли Надельман — скульптор и художник, деятель Парижской школы. Родился в 1882.
- Нет точной даты
- январь — Блюма Вайн — бывшая узница Аушвица, убитая националистическими подпольщиками. Её похороны вылились в сионистскую демонстрацию с первым открытым исполнением песни «Надежда». Родилась в 1925.
- Георг Берлит — организатор и многолетний директор (более 40 лет) курорта Поляница-Здруй. Родился в 1878.
- Владислав Божевич — капитан Войска Польского, автор Польского кодекса чести. Родился в 1886.
- Иван Гелда — деятель белорусского национально — освободительного и коллаборационистского движений. Один из руководителей Белорусской партии независимости и Белорусского батальона «Дальвитц». Казнён в Белостоке. Родился в Белостоке в 1897.
- Магомед Наби оглы Исрафилов — полковник Войска Польского, штандартенфюрер СС, командир боевой группы «Азербайджан», председатель Азербайджанского комитета в Берлине. Казнён в Баку (СССР). Родился в 1888.
- Витольд Маковецкий — детский писатель, автор ряда произведений, включённых в программу начальной школы. Родился в 1903.
- Станислав Мацудзиньский — видный львовский архитектор, общественный деятель. Родился в 1873.
- Ядвига Мошиньская-Гельтман — советская польскоязычная поэтесса, общественный деятель, педагог. Репрессирована, умерла в лагере. Родилась в 1886.
- Юлиан Сас-Кульчицкий — полковник, начальник жандармерии Польши в 1929—1939. Родился в 1887.
- Генрик Тенненбаум — профессор экономики, польский эксперт на Парижской мирной конференции. Родился в 1881.
- Ежи Ферек-Блешиньский — бригадный генерал, начальник II отдела генерального штаба в 1926 и отдела пехоты ГенШтаба, вице-министр религий и образования. Родился в 1888.
Примечания
- ↑ 1 2 Grzegorz Motyka. Tak było w Bieszczadach. Walki polsko-ukraińskie 1943-1948. — Warszawa, 1999. — ISBN 83-7233-065-4.
- ↑
текст:
:pl:Ustawa o nacjonalizacji podstawowych gałęzi gospodarki narodowej (1946) в Викитеке
- ↑ Murray, Alan. World Trolleybus Encyclopaedia. — Yateley, Hampshire, UK: Trolleybooks, 2000. — С. 71. — ISBN 0-904235-18-1.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Mała kronika ludowego Wojska Polskiego 1943-1973 / Mikołaj Plikus. — Warszawa: Wydawnictwo Ministerstwa Obrony Narodowej, 1975. — С. 233-245.
- ↑ Stanisław Żurek. [www.stankiewicze.com/ludobojstwo/1946.html Kalendarium ludobójstwa ukraińskiego dokonanego na ludności polskiej w latach 1939 - 1948] (польск.). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [www.zamki.cieszyn.pl/historiap.html Cieszyńska Fabryka Zamków Błyskawicznych "Zampol"] (польск.). Polskie zamki. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ V Kongres Polskiego Stronnictwa Ludowego: Dokumenty Programowe. — Wydawn. Ludowe Sp. z o.o., 1997. — 150 с. — ISBN 8390825309.
- ↑ [www.teatrpolski.waw.pl/pl/teatr/historia_teatru/ Historia Teatru] (польск.). Teatr Polski im. Arnolda Szyfmana w Warszawie. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Andrzej Albert. Najnowsza historia Polski 1914-1993. — Warszawa: Świat Książki, 1995. — Т. II. — С. 42. — ISBN 83-7129-177-9.
- ↑ Bolesław Bierut. [isap.sejm.gov.pl/DetailsServlet?id=WDU19460050045 Dekret z dnia 22 stycznia 1946 r. o Najwyższym Trybunale Narodowym.] (польск.). Kancelaria Sejmu RP. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Zbigniew Jantoń, P. Szechyński. [www.twojebieszczady.net/upa/upa7.php Zbrodnie Wojska Polskiego popełnione w Bieszczadach (i na pograniczu) na osobach cywilnych. Zawadka Morochowska.] (польск.). Twoje Bieszczady. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Roman Matuszewski. [www.muzeumwp.pl/dzieje-muzeum-wojska-polskiego.php Dzieje Muzeum Wojska Polskiego] (польск.). Muzeum Wojska Polskiego. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Kazimierz Krajewski. [www.fundacjapamietamy.pl/images/artykuly/Bury.pdf „Bohater” czyli znów czarno – biała historia] (польск.). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [ipn.gov.pl/wydzial-prasowy/komunikaty/informacja-o-ustaleniach-koncowych-sledztwa-s-2802zi-w-sprawie-pozbawienia-zyc Informacja o ustaleniach końcowych śledztwa S 28/02/Zi w sprawie pozbawienia życia 79 osób - mieszkańców powiatu Bielsk Podlaski w tym 30 osób tzw. furmanów w lesie koło Puchał Starych, dokonanych w okresie od dnia 29 stycznia 1946r. do dnia 2 lutego 1946] (польск.). Instytut Pamięci Narodowej. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Julian Czerwiński, Małgorzata Czerwińska, Maria Babnis, Alfons Jankowski, Jan Sawicki. Kadry Morskie Rzeczypospolitej. — Gdynia: Wyższa Szkoła Morska, 1996. — Т. II. Polska Marynarka Wojenna. Część I. Korpus oficerów 1918-1947. — ISBN 83-86703-50-4.
- ↑ KRAJOWA RADA NARODOWA. [isap.sejm.gov.pl/DetailsServlet?id=WDU19460020005 Ustawa z dnia 31 grudnia 1945 r. o ratyfikacji podpisanej w Moskwie dnia 16 sierpnia 1945 r. umowy między Rzecząpospolitą Polską a Związkiem Socjalistycznych Republik Radzieckich o polsko-radzieckiej granicy państwowej.] (польск.). Kancelaria Sejmu RP. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ RADA MINISTRÓW. [isap.sejm.gov.pl/DetailsServlet?id=WDU19460040035 Rozporządzenie Rady Ministrów z dnia 20 grudnia 1945 r. o zmianie granic miasta Łodzi.] (польск.). Kancelaria Sejmu RP. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 [www.historia-polski.com/XX/1946/1946_vi.htm Wydarzenia czerwca 1946 roku] (польск.). Historia Polski. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Polska a Niemcy; ludność, odbudowa, przemiany polityczne w pierwszych latach powojennych // Rocznik Polsko-Niemiecki. — 1992. — № II.</span>
- ↑ RADA MINISTRÓW. [isap.sejm.gov.pl/DetailsServlet?id=WDU19460040036 Rozporządzenie Rady Ministrów z dnia 10 stycznia 1946 r. w sprawie przeprowadzenia powszechnego sumarycznego spisu ludności cywilnej.] (польск.). Kancelaria Sejmu RP. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:ot1OXUpABwsJ:www.dzienniknowy.pl/aktualnosci/pokaz/3316.dhtml+&cd=3&hl=ru&ct=clnk&gl=il Beret w szafie, mundur na wieszaku] (польск.). Dziennik nowy (14 декабря 2006). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Renata Pysiewicz-Jędrusik, Andrzej Pustelnik, Beata Konopska. Uwagi do zagadnienia granicy polsko-czechosłowackiej // Granice Śląska. — Wrocław : Wydawnictwo Rzeka, 1998. — С. 92-96. — ISBN 83-906558-4-5.</span>
- ↑ [www.catholic-hierarchy.org/bishop/bsapieha.html Adam Stefan Cardinal Sapieha] (англ.). Catholic-Hierarchy. Проверено 20 декабря 2014.
- ↑ Jan Pytel. Ochotnicza Rezerwa Milicji Obywatelskiej (1946-1989). — Warszawa: Wydawnictwo Comandor, 2009. — С. 372. — ISBN 978-83-7473-043-3.
- ↑ [wiadomosci.dziennik.pl/wydarzenia/artykuly/139370,referendalny-przekret-i-cud-nad-urna.html Referendalny przekręt i cud nad urną] (польск.). Dziennik (23 февраля 2009). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Włodzimierz Łęcki. Poznań – przewodnik po zabytkach i osobliwościach miasta dla przybyszów z dalszych i bliższych stron. — Poznań: Zysk i S-ka, 2010. — С. 30. — ISBN 978-83-7506-466-7.
- ↑ [www.docstoc.com/docs/150008067/ss-kielcedocx ss "Kielce"] (польск.). Docstoc. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ 1 2 Czesław Krzemiński. Polskie lotnictwo wojskowe 1945 - 1980. — 1989. — С. 188-189. — 224 с. — ISBN MM2102013.
- ↑ 1 2 Bogdan Ćwięk. Sukcesy i klęski w działaniach ratownictwa górniczego. — Bytom: Centralna Stacja Ratownictwa Górniczego, 2006. — ISBN 8392414403.
- ↑ M. B. B. Biskupski, James S. Pula, Piotr J. Wróbel. The Origins of Modern Polish Democracy. — Ohio University Press, 2010. — С. 228. — 377 с. — ISBN 0821443097.
- ↑ Marcin Zaborski. [nick.salon24.pl/300732,proces-23-pierwszy-wielki-proces-pokazowy-w-polsce-ludowej "Proces 23"-pierwszy wielki proces pokazowy w Polsce Ludowej] (польск.) (24.04.2011). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Encyklopedia Gdyni / Małgorzata Sokołowska. — Gdynia, 2006. — ISBN 83-921571-8-4.
- ↑ [www.holocaustsurvivors.org/data.show.php?di=record&da=encyclopedia&ke=40 Belzec] (англ.). Encyclopedia of the Holocaust. Проверено 20 декабря 2014.
- ↑ Julian Babula. Wojsko Polskie 1945-1989. Próba analizy operacyjnej.. — Warszawa: Dom Wydawniczy Bellona, 1998. — С. 331. — ISBN 83-11-08755-5.
- ↑ MIN. ADMINISTRACJI PUBLICZNEJ. [isap.sejm.gov.pl/DetailsServlet?id=WDU19470390194 Rozporządzenie Ministra Administracji Publicznej z dnia 2 maja 1947 r. o utworzeniu gminy miejskiej Dynów w powiecie brzozowskim, województwie rzeszowskim.] (польск.). Kancelaria Sejmu RP. Проверено 31 декабря 2014.
- ↑ [www.8fow.mw.mil.pl/index.php?akcja=historia POCZĄTKI MARYNARKI WOJENNEJ NA POMORZU ZACHODNIM] (польск.). 8 Flotylla Obrony Wybrzeża Świnoujście. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Artur Bata. Bieszczady w ogniu. — Rzeszów: Krajowa Agencja Wydawnicza, 1987. — С. 152-153. — 280 с. — ISBN 9788303017901.
- ↑ Adam Zadworny. [wyborcza.pl/alehistoria/1,141520,16859981,Straz_nad_Odra.html Straż nad Odrą] (польск.). Gazeta Wyborcza (27.10.2014). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Encyklopedia Warszawy. — Warszawa: Wydawnictwo Naukowe PWN, 1994. — С. 660. — ISBN 83-01-08836-2.
- ↑ [echokamienia.pl/wiadomosci/powiat-region/6625-z-kart-historii-polski-i-swiata-25-kwietnia Z kart historii Polski i świata – 25 kwietnia…] (польск.). Echo Kamienia (24 KWIETNIA 2014). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ KRAJOWA RADA NARODOWA. [isap.sejm.gov.pl/DetailsServlet?id=WDU19460150105 Ustawa z dnia 28 kwietnia 1946 r. o przeprowadzeniu głosowania ludowego.] (польск.). Kancelaria Sejmu RP. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Anna Siek. [www.tokfm.pl/Tokfm/1,103089,15542876,_Obroncy_skarbow__z_Polski___Dzieki_dr__Estreicherowi.html "Obrońcy skarbów" z Polski. "Dzięki dr. Estreicherowi po wojnie do Polski wróciło 26 wagonów dzieł sztuki"] (польск.). TokFm (01.03.2014). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [www.ahistoria.pl/index.php/2010/05/slowianskie-panstwo-na-zachod-od-polski/ Słowiańskie państwo na zachód od Polski] (польск.). AHistoria (13 maja 2010). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Ryszard Terlecki. Miecz i tarcza komunizmu. Historia aparatu bezpieczeństwa w Polsce 1944 -1990.. — Kraków: Wydawnictwo Literackie, 2007. — С. 63. — 392 с. — ISBN 978-83-08-05107-8.
- ↑ [www.solidarni.waw.pl/3maja1946_NSZ.htm Defilada Zgrupowania "Bartka" z VII Okręgu NSZ 3 maja 1946 roku w Wiśle] (польск.). Narodowe Siły Zbrojne. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ WOJTEK DUCH. [historia.org.pl/2011/05/02/3-maja-1946-r-w-krakowie-czyli-zapominany-bunt-studencki/ 3 maja 1946 r. w Krakowie, czyli zapominany bunt studencki] (польск.). historia.org.pl (2 MAJA 2011). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [www.zamek-pszczyna.pl/?q=node/58 Historia zamku] (польск.). Zamek w Pszczynie. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Marek Gotard. [www.trojmiasto.pl/wiadomosci/Pancerna-historia-Trojmiasta-czyli-Miazga-z-czolgiem-n33633.html# Pancerna historia Trójmiasta, czyli Miazga z czołgiem] (польск.). Gdańsk, Gdynia, Sopot - Portal Regionalny trojmiasto.pl (7 июля 2009). Проверено 27 ноября 2014.
- ↑ Piotr Bojarski [poznan.gazeta.pl/poznan/1,36037,9588570,Maj_1946__Nieznany_protest_w_Poznaniu.html Maj 1946. Nieznany protest w Poznaniu] (польск.) // Gazeta Wyborcza : газета. — 2011. — Nr 12.05.
- ↑ Grzegorz Rąkowski. [books.google.co.il/books?id=0gCdSG0z8WIC&pg=PA246&lpg=PA246&dq=Hrubiesz%C3%B3w+UPA+WiN&source=bl&ots=dY_w6PIjX2&sig=5Et_xM939LHa_A6LCklSdkoNM8Y&hl=en&ei=ZtTrSrqSJ4maMO_Q1IIM&sa=X&oi=book_result&ct=result&redir_esc=y#v=onepage&q=Hrubiesz%C3%B3w%20UPA%20WiN&f=false Polska egzotyczna]. — Oficyna Wydawnicza "Rewasz", 2006. — Т. 2. — С. 246. — 416 с. — ISBN 8389188562.
- ↑ Wojciech Wrzesiński. Uniwersytet Wrocławski: 1945-1995. — Leopoldinum, 1995. — С. Предисловие. — 538 с. — ISBN 8385220364.
- ↑ RADA MINISTRÓW. [isap.sejm.gov.pl/DetailsServlet?id=WDU19460300192 Dekret z dnia 13 czerwca 1946 r. o przestępstwach szczególnie niebezpiecznych w okresie odbudowy Państwa.] (польск.). Kancelaria Sejmu RP. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Grzegorz Hryciuk. Przemiany narodowościowe i ludnościowe w Galicji Wschodniej i na Wołyniu w latach 1931-1948 / Adam Marszałek. — Toruń, 2005. — С. 334. — ISBN 83-7441-121-X.
- ↑ Ksawery Jasiak. Generał Stanisław Sojczyński, pseud. "Warszyc" // Przegląd Historyczno-Wojskowy. — 2006. — № 1 (211). — С. 217-227.</span>
- ↑ RADA MINISTRÓW. [isap.sejm.gov.pl/DetailsServlet?id=WDU19460280177 Rozporządzenie Rady Ministrów z dnia 29 maja 1946 r. w sprawie tymczasowego podziału administracyjnego Ziem Odzyskanych.] (польск.). Kancelaria Sejmu RP. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Czesław Osękowski. Referendum 30 czerwca 1946 roku w Polsce. — Warszawa: Wydawnictwo Sejmowe, 2000. — ISBN 83-7059-459-X.
- ↑ Krystyna Kersten. [www.kedyw.info/wiki/Krystyna_Kersten,_Referendum_%2830_VI_1946%29 Referendum (30 VI 1946)] (польск.). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Катастрофа европейского еврейства. — Иерусалим, 1995. — Т. 6. — С. 251-253.
- ↑ Катастрофа европейского еврейства. — Иерусалим, 1995. — Т. 6. — С. 222.
- ↑ Śledztwo IPN w sprawie pogromu kieleckiego i jego materiały (1991—2004) / Jacek Żurek // Wokół pogromu kieleckiego / Łukasz Kamiński, Jan Żaryn. — Warszawa : Instytut Pamięci Narodowej, Komisja Ścigania Zbrodni przeciwko Narodowi Polskiemu, 2004. — Т. 26. — С. 136. — 530 с. — ISBN 83-60464-07-3.</span>
- ↑ Marek Gotard. [www.trojmiasto.pl/wiadomosci/200-tys-gapiow-ogladalo-egzekucje-zbrodniarzy-ze-Stutthofu-n33749.html 200 tys. gapiów oglądało egzekucję zbrodniarzy ze Stutthofu] (польск.). trojmiasto.pl (15 lipca 2009). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ RADA MINISTRÓW. [isap.sejm.gov.pl/DetailsServlet?id=WDU19460340210 Dekret z dnia 5 lipca 1946 r. o utworzeniu Głównego Urzędu Kontroli Prasy, Publikacji i Widowisk.] (польск.). Kancelaria Sejmu RP. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Prof. Jerzy Robert Nowak. [www.jerzyrobertnowak.com/artykuly/Nasz_Dziennik/2003/prawda_o_kielcach_1946_5.htm Prawda o Kielcach 1946] (польск.). Nasz Dziennik (02.08.2002). Проверено 31 декабря 2014.
- ↑ Jerzy Bossak, Ludwik Perski. [www.repozytorium.fn.org.pl/?q=pl/node/4622 Kongres Stronnictwa Demokratycznego w Warszawie] (польск.). Przedsiębiorstwo Państwowe Film Polski (июль 1946). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [www.polskieradio.pl/39/1240/Artykul/398254,Egzekucja-kata-Poznania Egzekucja kata Poznania] (польск.). Polskie Radio (09.07.2011). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [gazetasredzka.pl/aktualnosci/ostatnia-publiczna-egzekucja-w-polsce-arthur-greiser-czyli-o-hitlerowcu-ktory-urodzil-sie-w-srodzie,a15347c1 Ostatnia publiczna egzekucja w Polsce: Arthur Greiser, czyli o hitlerowcu, który urodził się w Środzie.] (польск.). Gazeta Średzka (21 июля 2011). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Peter Raina. Jaruzelski. — Warszawa: Efekt, 2001. — С. 183. — ISBN 83-88900-00-5.
- ↑ Okólnik Wojewody Olsztyńskiego z dnia 31 lipca 1946 r. w sprawie likwidacji gmin miejskich Kisielice i Biskupice. : [польск.] // Olsztyński Dziennik Wojewódzki. — 1946. — № 5, 77.</span>
- ↑ Okólnik Wojewody Olsztyńskiego z dnia 31 lipca 1946 r. w sprawie likwidacji gminy miejskiej Dąbrowno. : [польск.] // Olsztyński Dziennik Wojewódzki. — 1946. — № 5, 76.</span>
- ↑ Большая советская энциклопедия / под ред. А. М. Прохорова. — 3-е. — М.: Советская энциклопедия, 1976. — Т. 24 (I). — С. 272-273.
- ↑ [ipn.gov.pl/aktualnosci/2013/gdansk/konferencja-popularnonaukowa-strajk-dokerow-w-1946-r.-gdansk,-6-wrzesnia-2013 Strajk dokerów w 1946 r.] (польск.). Instytut Pamięci Narodowej. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [imgw.pl/index.php?option=com_content&view=article&id=95:traby-powietrzne&catid=51:klimatologia&Itemid=98 Trąby powietrzne w Polsce] (польск.). Instytut Meteorologii i Gospodarki Wodnej. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [archiwum.dlapolski.pl/informacje/Czytaj-art-1134.html Zachowałam się, jak trzeba...] (польск.). DlaPolski. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [www.muzeumwp.pl/kalendarium/15/ Wydarzenia po 9.05.1945] (польск.). Muzeum Wojska Polskiego. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [zadane.pl/zadanie/5170448?source=500 Omów kryzys berliński i koreański] (польск.). Проверено 31 декабря 2014.
- ↑ Andrzej Romaniak. [forum.gazeta.pl/forum/w,49301,78037054,78037054,Atak_UPA_na_Witrylow_Hlomcze_i_Lodzine.html Atak UPA na Witryłów, Hłomczę i Łodzinę] (польск.). Gazeta.pl (08.04.08). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Bolesław Bierut. [www.infor.pl/akt-prawny/DZU.1946.055.0000310,dekret-o-wylaczeniu-ze-spoleczenstwa-polskiego-osob-narodowosci-niemieckiej.html DEKRET z dnia 13 września 1946 r. o wyłączeniu ze społeczeństwa polskiego osób narodowości niemieckiej] (польск.). INFOR.PL (13 września 1946 r.). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [posejdon.sos.pl/documents/AMW/KATASTROFY.pdf KATASTROFY Z UDZIAŁEM POLSKICH MARYNARZY] (польск.). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [www.polskieradio.pl/39/156/Artykul/687898,Co-zawzietosc-wroga-zniszczyla-wysilek-narodu-odbuduje Co zawziętość wroga zniszczyła, wysiłek narodu odbuduje] (польск.). Polskie Radio (21.09.2012). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Sylwester Lutomski. Targi moim drugim domem // Pierwsze lata. Wspomnienia poznaniaków o latach 1945-1948. — Wydawnictwo Poznańskie, 1980. — С. 129-130. — ISBN 83-210-0114-9.
- ↑ KRAJOWA RADA NARODOWA. [isap.sejm.gov.pl/DetailsServlet?id=WDU19460480274 Ustawa z dnia 22 września 1946 r. - Ordynacja wyborcza do Sejmu Ustawodawczego.] (польск.). Kancelaria Sejmu RP. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Encyklopedia Szczecina. — Szczecin: Uniwersytet Szczeciński. — Т. I, A-O. — С. 229, 307. — ISBN 83-87341-45-2.
- ↑ Maciejewski Kazimierz. [wzzw.wordpress.com/2009/09/26/komunizm-pozbawienie-obywatelstwa-polskich-oficerow/ Komunizm, pozbawienie obywatelstwa polskich oficerów.] (польск.). wordpress (26 Wrzesień 2009). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [nowahistoria.interia.pl/kartka-z-kalendarza/news-23-listopada-1971-r-przywrocenie-obywatelstwa-polskiego-ofic,nId,1562407 Przywrócenie obywatelstwa polskiego oficerom PSZ na Zachodzie] (польск.). INTERIA.PL. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [www.dzienniklodzki.pl/artykul/524357,jakie-tragedie-zatajono-w-prlu-katastrofy-kolejowe-o-ktorych-sie-nie-mowilo,id,t.html?cookie=1 Jakie tragedie zatajono w PRL-u? Katastrofy kolejowe, o których się nie mówiło] (польск.). Dziennik Łódzki (6 марта 2012). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [wroclaw.fotopolska.eu/664,artykul.html Polskie Radio Wrocław] (польск.). Fotopolska. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [books.google.co.il/books?id=6envAQAAQBAJ&pg=PT8&lpg=PT8&dq=Katastrofa+kolejowa+na+stacji+Szczecin+Turzyn&source=bl&ots=UbiH7PAP5W&sig=aWOzIo074EkMFK1Joio2NZUjnyA&hl=ru&sa=X&ei=X3aUVK-LKJPeaNC0gYAB&ved=0CC4Q6AEwAg#v=onepage&q=Katastrofa%20kolejowa%20na%20stacji%20Szczecin%20Turzyn&f=false Największe katastrofy kolejowe w Polsce]. — Masterlab, 2013. — ISBN 8363625078.
- ↑ [www.pk.edu.pl/index.php?option=com_content&view=article&id=4&Itemid=136&lang=pl Historia Politechniki Krakowskiej] (польск.). Politechnika Krakowska im. Tadeusza Kościuszki. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [isap.sejm.gov.pl/DetailsServlet?id=WDU19460550311 Dekret z dnia 8 października 1946 r. o ustanowieniu "Śląskiego Krzyża Powstańczego".] (польск.). Kancelaria Sejmu RP. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [mateusz.pl/jpii/notabiog/zyc3.htm Karol Wojtyła - na kapłańskiej drodze] (польск.). Mateusz. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Encyklopedia Warszawy. — Warszawa: Wydawnictwo Naukowe PWN, 1996. — С. 813-814. — ISBN 83-01-08836-2.
- ↑ [www.sktj.pl/epimenides/jura/nadzr_p.html Jaskinia Nad Zrodlem I] (польск.). Polska Strona Taternictwa Jaskiniowego. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [echokamienia.pl/wiadomosci/powiat-region/8465-z-kart-historii-polski-i-swiata-1-grudnia Z kart historii Polski i świata – 1 grudnia…] (польск.). Echo Kamienia. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [kresy24.pl/24325/2-grudnia-w-historii-kresow/ 2 grudnia w Historii Kresów] (польск.). Wschodnia Gazeta Codzienna. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [www.pomorskie.eu/pl/pomorze_znane_i_nieznane/karty_z_historii/wazne_daty/kalendarium_grudzien Wydarzyło się na Pomorzu - kalendarium historyczne] (польск.). Urząd Marszałkowski Województwa Pomorskiego. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ 1 2 [podziemiezbrojne.blox.pl/2006/05/Kpt-Jozef-Zadzierski-Wolyniak-1923-1946-czesc-2.html Józef Zadzierski "Wołyniak" (1923-1946)] (польск.). Żołnierze wyklęci. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [wroclaw.naszemiasto.pl/artykul/kormanice,98069,art,t,id,tm.html Kormanice] (польск.). NaszeMiasto. Проверено 31 декабря 2014.
- ↑ [www.filmweb.pl/film/Wielka+droga-1946-36469 Wielka droga] (польск.). Filmweb. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Wielka droga (англ.) на сайте Internet Movie Database
- ↑ [www.filmweb.pl/film/W+ch%C5%82opskie+r%C4%99ce-1946-34984# W chłopskie ręce] (польск.). Filmweb. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ W chlopskie rece (англ.) на сайте Internet Movie Database
- ↑ Janusz R. Kowalczyk. [culture.pl/pl/tworca/jan-brzechwa Jan Brzechwa. Wybrane utwory.] (польск.). Instytut Adama Mickiewicza (lipiec 2013). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Stanisław Burkot. Literatura polska 1939-2009. — Warszawa: Wydawnictwo Naukowe PWN, 2010. — С. 89-91. — ISBN 978-83-01-16289-4.
- ↑ S. Melkowski. Wojciech Żukrowski. — Warszawa: Państwowy Instytut Wydawniczy, 1985. — С. 44-51. — (Portrety Współczesnych Pisarzy Polskich).
- ↑ [www.dziennik-literacki.pl/recenzje/I/295,Jaroslaw-Iwaszkiewicz,Matka-Joanna-od-Aniolow Matka Joanna od Aniołów] (польск.). Dziennik Literacki (1 października 2009). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Jan Parker, Timothy Mathews. [books.google.ca/books?id=QPNIrt0w4G8C&pg=PA287&lpg=PA287&dq=jerzy+waldorff+szpilman&source=bl&ots=JNOeuMv12b&sig=Kp-CGNbj6kK_MtjLsfhnOLbtgvU&hl=en&sa=X&ei=cTrCT-fkBMftggeFr5D2CQ&ved=0CGcQ6AEwBw#v=onepage&q=jerzy%20waldorff%20szpilman&f=false Tradition, Translation, Trauma: The Classic and the Modern Classical Presences]. — Oxford University Press, 2011. — P. 278–. — ISBN 0199554595.
- ↑ [fantlab.ru/work3305 Станислав Лем «Человек с Марса»] (рус.). Лаборатория Фантастики. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Zdzisław Skwarczyński. Stanisław Dygat. — Warszawa: Państwowy Instytut Wydawniczy, 1976. — (Portrety Współczesnych Pisarzy Polskich).
- ↑ S. Melkowski. Wojciech Żukrowski. — Warszawa: Państwowy Instytut Wydawniczy, 1985. — С. 37,39. — (Portrety Współczesnych Pisarzy Polskich).
- ↑ 1 2 [www.mogiel.net/POL/history/polhist.php Historia I ligi polskiej w statystyce] (польск.). Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [www.90minut.pl/skarb.php?id_klub=1538 Miejski Klub Sportowy Ruch Zdzieszowice] (польск.). 90minut.pl. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [www.90minut.pl/skarb.php?id_klub=168&id_sezon=77 Klub Sportowy Lechia Zielona Góra] (польск.). 90minut.pl. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [www.basketzg.pl/klub/historia Historia zielonogórskiej koszykówki do roku 2010] (польск.). Stelmet Zielona Góra. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [buwcd.buw.uw.edu.pl/e_zbiory/ckcp/p_sportowy/1946/numer005/imagepages/image1.htm Cracovia mistrzem hokejowym Polski] (польск.) // Przegląd Sportowy : газета. — 1946. — Nr 28.01. — S. 1.
- ↑ Andrzej Więcek. Mistrzostwa Polski w Narciarstwie klasycznym i alpejskim 1920-2013. — Zamość, 2014. — С. 25.
- ↑ [www.90minut.pl/skarb.php?id_klub=99&id_sezon=83 Klub Piłkarski Górnik Wałbrzych] (польск.). 90minut.pl. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Krzysztof Łaszkiewicz. Polska koszykówka męska 1928-2004. — Inowrocław: Zakład Poligraficzno-Wydawniczy "Pozkal", 2004. — ISBN 83-89390-20-5.
- ↑ [www.fibaeurope.com/cid_f43ulKJBGLcVnbH-aqLVu2.pageID_2jF0LvlTIC6uea0BZR47M2.compID_qMRZdYCZI6EoANOrUf9le2.season_1946.html FIBA EuroBasket 1946] (англ.). FIBA EUROPE. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [www.zawisza.info/zawisza,bydgoszcz,opis,historia Koszalińskie początki] (польск.). Zawisza Bydgoszcz. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [polbase.w.interia.pl/sopot46c.htm V Szachowe Mistrzostwa Polski Sopot 1946] (польск.). PolBase. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [www.chessgames.com/perl/chess.pl?tid=79918 Groningen (1946)] (англ.). Chessgames Services LLC. Проверено 20 декабря 2014.
- ↑ [www.athleticsdb.com/3rd-european-athletics-championships.php 3rd European Athetics Championships, Oslo 1946] (англ.). The Athletics Results Database. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [www.zaglebie.com/historia-klubu Historia Klubu] (польск.). „Zagłębie” Lubin. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ [www.hokej.net/pl/news,artykul,6,29111,skarb-kibica-i-ligi.html Skarb kibica I ligi. TMH Bisset Polonia Bytom.] (польск.). hokej.net. Проверено 19 декабря 2014.
- ↑ Kwiecień, Bogusław. [www.libra.pwsz-oswiecim.edu.pl/?det&oid=11173&dt=0 Unia Oświęcim. 60 lat. Historia i tradycja]. — Oświęcim : Unia Oświęcim, 2007. — ISBN DVD ; 12 cm + nr kat. 1979/D, 1980/D.</span>
</ol>
Отрывок, характеризующий 1946 год в Польше
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.
У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.
Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.
15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…
В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.
На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.
От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
