1947 год
Поделись знанием:
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..
Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.
24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:
(перенаправлено с «1947»)
Годы |
---|
1943 · 1944 · 1945 · 1946 — 1947 — 1948 · 1949 · 1950 · 1951 |
Десятилетия |
1920-е · 1930-е — 1940-е — 1950-е · 1960-е |
Века |
XIX век — XX век — XXI век |
Григорианский календарь | 1947 MCMXLVII |
Юлианский календарь | 1946—1947 (с 14 января) |
Юлианский календарь с византийской эрой |
7455—7456 (с 14 сентября) |
От основания Рима | 2699—2700 (с 4 мая) |
Еврейский календарь |
5707—5708 ה'תש"ז — ה'תש"ח |
Исламский календарь | 1366—1367 |
Древнеармянский календарь | 4439—4440 (с 11 августа) |
Армянский церковный календарь | 1396 ԹՎ ՌՅՂԶ
|
Китайский календарь | 4643—4644 (с 22 января) 丙戌 — 丁亥 красная собака — красная свинья |
Эфиопский календарь | 1939 — 1940 |
Древнеиндийский календарь | |
- Викрам-самват | 2003—2004 |
- Шака самват | 1869—1870 |
- Кали-юга | 5048—5049 |
Иранский календарь | 1325—1326 |
Буддийский календарь | 2490 |
Японское летосчисление | 22-й год Сёва |
1947 (тысяча девятьсот сорок седьмой) год по григорианскому календарю — невисокосный год, начинающийся в среду. Это 1947 год нашей эры, 947 год 2 тысячелетия, 47 год XX века, 7 год 5-го десятилетия XX века, 8 год 1940-х годов.
Содержание
События
Январь
- 1 января
- Нигерия получила ограниченную автономию (права самоуправления).
- В Китае Центральный исполнительный комитет Гоминьдана обратился к ЦК КПК с предложением прекратить военные действия без предъявления каких-либо условий. Руководство КПК расценил это как требование капитуляции[1].
- 2 января — Указом Президиума Верховного Совета СССР упразднена Южно-Сахалинская область, её территория включена в состав Сахалинской области Хабаровского края. Созданная Сахалинская область с центром в Южно-Сахалинске выделена из состава Хабаровского края[2].
- 6 января — на севере Маньчжурии три колонны войск Линь Бяо форсировали по льду реку Сунгари и начали наступление на Чанчунь и Гирин[3].
- 10 января — в Китае Чжоу Эньлай от имени КПК выступил с обвинительной статьёй против гоминдановского режима Чан Кайши в Нанкине[1]. Он призвал гоминьдановкую армию «не проливать кровь своего народа, а обратить своё оружие против гоминьдановских национальных предателей»[4].
- 15 января — в Маньчжурии силы Линь Бяо вошли в пригороды Чанчуня. Однако на следующий день гоминьдановская армия начала продвижение вдоль правого берега Сунгари и Линь Бяо отвел войска на прежние позиции на левом берегу реки[3].
- 16 января — прошла инаугурация президента Франции Венсана Ориоля[5]. Отставка кабинета Леона Блюма[6].
- 17 января — по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР повешен атаман П. Н. Краснов[7].
- 19 января — в Китае 8-я колонна НОАК нанесла неожиданный удар по частям 18-й и 23-й гоминьдановских армий, находившимся на отдыхе в районе Хэншуя[8].
- 22 января — во Франции сформирован кабинет широкой коалиции с участием христианских демократов, СФИО и коммунистов во главе с социалистом Полем Рамадье[6][9].
- 25 января — в ходе боёв под Хэншуем 8-я колонна НОАК форсировала реку Шулу и на короткое время заняла Шицзячжуан[8].
- 26 января — в Копенгагене при взлёте разбился самолёт Douglas C-47A-30-DK. Погибли 22 человека, в том числе шведский принц Густав Адольф.
Февраль
- 4 февраля — прошли выборы в Законодательный сейм Польши. Крайова рада народова прекратила свою деятельность[10].
- 9 февраля — открылась Панглонгская конференция представителей различных областей Британской Бирмы, утвердившая национальное единство страны. Завершена 12 февраля[11].
- 10 февраля — страны антифашистской коалиции подписали мирный договор с Италией, которая лишалась колоний и признавала независимость Албании и Эфиопии[12].
- 15 февраля — Катастрофа DC-4 под Боготой.
- 16 февраля — в Маньчжурии силы Линь Бяо начали второе наступление на Чанчунь и вскоре достигли его пригородов, однако гоминьдановская армия контрударом очистила от частей НОАК железнодорожные участки Чанчунь — Таонань и Харбин — Гирин[13].
- 17 февраля
- Во Вьетнаме французская армия заняла Ханой[14].
- Принято решение о создании Международной ассоциации юристов.
- 28 февраля — в Тайбэе началось антиправительственное восстание, вызванное расстрелом демонстрации. Захваченная восставшими радиостанция передала призыв к жителям Тайваня присоединиться к восстанию и вскоре гоминьдановские власти потеряли контроль над крупными городами острова[15].
Март
- Исключение министров-коммунистов из правительства Бельгии.
- 4 марта — в Дюнкерке подписан англо-французский Договор о взаимной помощи сроком на 50 лет[16].
- 5 марта — Катастрофа C-47 на Сванетском хребте.
- 8 марта — гоминьдановская армия подавила восстание на Тайване[15].
- 10 марта — в Китае армия Линь Бяо тремя колоннами начала третье наступление на Чанчунь[13].
- 11 марта — в конституцию Филиппин внесена поправка, дающая гражданам США равные права с филиппинцами в отношении прав на эксплуатацию природных ресурсов и коммунальных предприятий[17].
- 12 марта — президент США Гарри Трумэн публично выдвинул внешнеполитическую программу сдерживания СССР (Доктрина Трумэна).
- 14 марта — в Маниле подписано Соглашение о военных базах между Филиппинами и США. Соединённые Штаты получали под военные базы 23 участка земли сроком на 99 лет, а также право свободного пользования всеми водами и воздушным пространством страны для судов и самолётов армии США[17].
- 15 марта
- Приступило к работе Учредительное собрание Лаоса под председательством Бонга Суванавонга. В этот же день сформировано королевское правительство во главе с принцем Суваннаратом[18].
- Встретив на своём пути превосходящие силы армии гоминьдана, армия Линь Бяо прекратила наступление на Чанчунь и вновь вернулась на старые позиции вдоль реки Сунгари[13].
- 21 марта — в Маниле подписано Соглашение о военной помощи между Филиппинами и США, предусматривавшее обучение филиппинской армии советниками из США[17].
- 22 марта — Приказ президента США о проверке лояльности государственных служащих.
- 25 марта — в Джакарте подписано Лингаджатское соглашение между правительствами Республики Индонезии и Нидерландов. Нидерланды признавали Республику Индонезию де-факто в составе островов Ява, Мадура и Суматра. Решено создать Соединённые Штаты Индонезии в составе Нидерландско-Индонезийского союза[19].
- 26 марта — в Австрии принят второй закон о национализации части промышленности и банков[20].
Апрель
- 1 апреля — скончался король Греции Георг II. Престол перешёл к его брату Павлу I (скончался 6 марта 1964 года)[21].
- 7 апреля
- В Британской Бирме в начались выборы в Учредительное собрание[11].
- В Дамаске открылась 1-я Конференция Партии арабского возрождения, основанной Мишелем Афряком и Салахом ад-Дин Битаром. В Сирии считается днём основания Партии арабского социалистического возрождения (БААС)[22].
- 17 апреля — в Аргентине восстановлено преподавание католической религии в государственных учебных заведениях[23].
- 18 апреля — в Китае гоминьдановские войска заняли Яньань, долгое время являвшуюся центром китайского коммунистического движения[24].
- 22 апреля — Катастрофа C-47 на Таймыре.
- 25 апреля — во Франции рабочие национализированных заводов «Рено» объявили забастовку с требованием повышения заработной палаты. Это вызвало раскол в правительстве, где их поддержали коммунисты, и правительственный кризис[25].
- 28 апреля — Учредительное собрание Лаоса завершило разработку первой Конституции Королевства Лаос[18].
Май
- 1 мая
- На пост президента Никарагуа вступил представитель Либеральной партии Леонардо Аргуэльо, сменивший генерала Анастасио Сомосу[26].
- Коммунистическая партия Китая создала на подконтрольной ей территории Автономный район Внутренняя Монголия[27].
- 5 мая — премьер-министр Франции Поль Рамадье опубликовал декрет об исключении из правительства представителей Французской коммунистической партии за нарушение «министерской солидарности»[25].
- 6 мая — обнародована принятая Консультативным собранием первая конституция Королевства Камбоджа[28].
- 10 мая — коммунистическая армия Линь Бяо начала четвёртое наступление в Маньчжурии[29].
- 11 мая — Учредительная ассамблея во Вьентьяне приняла первую конституцию независимого Королевства Лаос[30]. В тот же день она была промульгирована королём Сисаванг Вонгом[18].
- 15 мая — 2-я и 3-я группы войск Линь Бяо заняли город Циньюань[29].
- 16 мая — при заходе на посадку в аэропорт Хабаровска разбился самолёт C-47, погибли 22 человека.
- 21 мая — совершил первый полёт Ту-4 (экипаж Н. С. Рыбко.)
- 25 мая — в Маньчжурии силы Линь Бяо блокировали город Сыпингай, 2-я и 3-я группы войск его армии ворвались в город Тунхуа[29].
- 26 мая
- Указом Президиума Верховного Совета СССР в СССР отменена смертная казнь в мирное время.
- Военный переворот в Никарагуа. Национальная гвардия свергла президента Леонардо Аргуэльо, вышедшего из-под контроля диктатора Анастасио Сомосы. Временным президентом назначен Бенхамин Лакайо Сакаса, решено созвать Учредительную ассамблею и провести новые президентские выборы[26].
- 28 мая — совершил первый полёт Су-11 (1947).
- 29 мая — при взлёте в Нью-Йорке потерпел катастрофу самолёт Douglas DC-4 компании United Air Lines, погибли 43 человека.
- 30 мая
- В Маньчжурии две бригады гоминьдановских войск, получившие приказ овладеть Харбином, перешли на сторону коммунистической армии Линь Бяо под Гунчжулином[31].
- Катастрофа C-54 под Бейнбриджем.
- 31 мая — Исключение коммунистов из правительства Италии.
Июнь
- 5 июня — выступая в Гарвардском университете, государственный секретарь США Джордж Маршалл предложил свой план послевоенного восстановления Европы, получивший затем название план Маршалла[32].
- 6 июня — принятие сенатом США антирабочего Закона об отношениях между рабочими и предпринимателями (закон Тафта — Хартли).
- 13 июня — Катастрофа C-54 под Чарлстауном.
- 20 июня:
- В Китае силы НОАК под командованием Линь Бяо взяли Ляоян и блокировали Гирин[31].
- Сутан Шарир покинул пост премьер-министра Индонезии.
- 23 июня — в США был принят закон Тафта-Хартли, приравнивающий политическую забастовку к уголовному преступлению.
- 24 июня — в США (штат Вашингтон) было зафиксировано первое в уфологии сообщение об НЛО.
Июль
- 3 июля — премьер-министром Индонезии стал Амир Шарифуддин.
- 10 июля
- В Югославии основана фирма звукозаписи «Jugoton».
- В Китае армия Гоминьдана в связи с проливными дождями прекратила контрнаступление в Маньчжурии. Чан Кайши признал на Главном военном совете в Нанкине, что потеряна половина Маньчжурии, две трети железнодорожных магистралей и почти половина штатного состава действующей армии[8].
- Совершил первый полёт Airspeed AS.57 Ambassador.
- 12 июля — в Анкаре заключено Соглашение об оказании военной помощи по доктрине Трумэна между США и Турцией. Турция получала широкую военную помощь от США, в турецкую армию направлялись американские советники[33].
- 14 июля — Египет вышел из стерлинговой зоны, введена национальная валюта — египетский фунт[34].
- 17 июля — в Сибайпо открылась Всекитайская земельная конференция под руководством Лю Шаоци. Она приняла «Основные положения земельного закона», предусматривавшие конфискацию всей собственности помещиков, равный раздел земли между всеми жителями деревни независимо от пола и возраста, создание в китайских деревнях комитетов бедноты. Завершила работу 13 сентября[24].
- 19 июля — в Рангуне сторонники У Со в форме солдат 12-й армии расстреляли национального лидера Аун Сана во время заседания правительства Бирмы[35].
- 26 июля — президент США подписал Закон о национальной безопасности, по которому были образованы Министерство Обороны, Совет национальной безопасности, Центральное разведывательное управление и Объединённый комитет начальников штабов.
Август
- 2 августа — в аргентинских Андах потерпел катастрофу самолёт Avro Lancastrian «Star Dust». Обломки были найдены только в 1998 году на горе Тупунгато.
- 12 августа — в Китае две колонны НОАК под командованием Лю Бочэна перерезали Лунхайскую железную дорогу и прорвались в горный район Дабэшань, где создали новый освобождённый район[36].
- 14 августа — создание доминиона Пакистан[37].
- 15 августа
- Независимость Индии от британского владычества[37]. Низам Хайдарабада Асаф Джах VII заявил, что княжество не присоединяется ни к Индии, ни к Пакистану[38].
- На пост президента Никарагуа вступил избранный от Либеральной партии Виктор Мануэль Роман-и-Рейес[39].
- Прошли первые выборы в Национальное собрание Лаоса[18].
- 22 августа — в Китае колонна НОАК под командование Чэн Гэна форсировала Хуанхэ и, прорвав оборону гоминьдановских войск между Чжэнчжоу и Лояном, 26 августа соединилась с силами Лю Бочэна в горах Дабэшань[36].
Сентябрь
- 2 сентября — подписание в Петрополисе, близ Рио-де-Жанейро, межамериканского договора «Об обороне Западного полушария» — «пакт Рио».
- 3 сентября — заключено Соглашение о пребывании американских войск в Китае между США и гоминьдановским Китаем[40].
- 8 сентября — в Аргентине принят закон, предоставивший избирательные права женщинам[41].
- 9 сентября — в Китае 4-я сессия Центрального исполнительного комитета Гоминьдана обсудила вопросы объединения всех политических партий и организаций страны и создания единого фронта против Коммунистической партии Китая[42].
- 14 сентября — в Петродворце под Ленинградом вновь открыт фонтан «Самсон», восстановленный после немецкой оккупации в ходе Великой Отечественной войны.
- 15 сентября — вступил в силу мирный договор между союзниками и Италией. Восстановлены законные права Албании на все её территории[43].
- 19 сентября — глава аппарата военных советников США в Китае генерал Альберт Ведемейер сообщил президенту США Гарри Трумэну о критическом положении гоминьдановских армий и предлагает оказать режиму Чан Кайши срочную помощь[44].
- 20 сентября — Национальное собрание Франции издало закон об «Органическом статуте Алжира», провозгласивший Французский Алжир «группой французских департаментов», населению которых даны все права французских граждан. Учреждались Правительственный совет и Алжирское собрание для обсуждения бюджета колонии[45].
- 22 сентября — создано Информационное бюро коммунистических и рабочих партий (Коминформ).
- 24 сентября — Учредительное собрание Британской Бирмы приняло конституцию будущего независимого Бирманского Союза[46].
- 27 сентября — в Китае на Центральном участке фронта силы НОАК захватили важный коммуникационный узел город Сюйчжоу[47].
Октябрь
- Удаление коммунистов из правительства Чили.
- 6 октября
- В Тегеране подписано Соглашение об американской военной помощи в Иране, подтверждавшее установленный в 1943 году контроль американских советников над армией Ирана и предусматривавшее иранские гарантии, исключающие возможность поступления в иранскую армию граждан других стран без согласия США[48].
- В Китае две группировки войск НОАК начали наступление в районе Шицзячжуана[49].
- 7 октября — во Вьетнаме французская армия начала операцию по захвату района Вьетбак на севере страны[14].
- 14 октября — американский лётчик-испытатель Чак Йегер впервые превысил на реактивном самолёте Bell X-1 скорость звука в управляемом горизонтальном полёте.
- 17 октября — в Лондоне подписан договор о представлении независимости Британской Бирме. Бирма выходит из Британского содружества наций[46].
- 22 октября — патанские племена вторглись в Кашмир с территории Пакистана. Махараджа Джамму и Кашмира обратился к Индии за помощью и заявил о желании войти в состав Индийского союза[50].
- 24 октября —Катастрофа DC-6 в Брайс-Каньоне.
- 27 октября
- 28 октября — Демократическая лига Китая заявила о разрыве отношений с Гоминьданом[42].
Ноябрь
- 2 ноября — попытку подняться в воздух совершил Хьюз Геркулес с самым большим размахом крыльев (97,5 м).
- 14 ноября — Генеральная ассамблея ООН создала Временную комиссию ООН по Корее.
- 19 ноября — отставка премьер-министра Франции Поля Рамадье и его кабинета[6].
- 20 ноября — Коммунистическая партия Австрии покинула состав коалиционного правительства Карла Реннера и вывела из него своего представителя в знак несогласия с политикой правительства[51].
- 24 ноября — во Франции сформировано правительство христианского демократа Робера Шумана[6], первое правительство «третьей силы», широкой коалиции, направленной против коммунистов и голлистов[52].
- 25 ноября — приступило к работе первое Национальное собрание Лаоса под председательством Фуи Саннаникона[53].
- 27 ноября — во Франции начинается организованная Французской коммунистической партией и профсоюзами всеобщая стачка, продлившаяся до 10 декабря[54].
- 28 ноября — в районе Колон-Бешара в Алжире погиб в авиационной катастрофе генеральный инспектор французских войск в Северной Африке генерал Филипп Мари Леклерк[55].
- 29 ноября — Генеральная Ассамблея ООН приняла план раздела Палестины на еврейское и арабское государства[56].
Декабрь
- 1 декабря — в Буэнос-Айресе открылся двухдневный учредительный съезд правящей Перонистской партии Аргентины, основанной президентом Хуаном Пероном и его женой Эвой Перон[57].
- 8 декабря — заключено Соглашение о военно-морском флоте между США и гоминьдановским Китаем[40].
- 18 декабря —Катастрофа Ил-12 в Красноярске.
- 19 декабря — во Франции руководимые СФИО профсоюзы «Форс увриер» вышли из состава Всеобщей конфедерации труда и создали свой профсоюзный центр[58].
- 22 декабря — принята республиканская конституция Италии[12].
- 23 декабря
- Джоном Бардином, Уолтером Браттейном, и Уильямом Шокли был успешно протестирован первый транзистор, совершивший переворот в полупроводниковой технике.
- В СССР День Победы 9 мая объявлен обычным рабочим днём[59].
- 25 декабря — на заседании ЦК КПК Мао Цзэдун отверг идею Чжу Дэ и Пэн Дэхуая о сформировании полевых армий, заявив, что формирование регулярных частей приведёт к отрыву армии от народа[42]. Силы НОАК явочным порядком объединялись во фронтовые соединения под командованием Линь Бяо, Не Жунчжэня, Чэнь И, Хэ Луна, Лю Бочэна, Чэн Гэна и Пэн Дэхуая[60].
Без точных дат
- Народное восстание на Мадагаскаре, жестоко подавленное французскими колонизаторами.
- С этого года орнитологи Великобритании ведут регулярный учёт птиц, обитающих в стране.
- Розуэлльский инцидент — один или несколько случаев, имевших место в июле 1947 года в Нью-Мексико, связанных с появлением НЛО.
- Издана первая книга серии «Массовая радиобиблиотека».
- Массовый голод в СССР после окончания Великой Отечественной войны.
- В 1947 году Михаилом Тимофеевичем Калашниковым был сконструирован 7,62-мм автомат Калашникова.
Наука
Спорт
Музыка
Кино
Театр
Напишите отзыв о статье "1947 год"
Литература
Изобразительное искусство СССР
Компьютерные игры
Авиация
Общественный транспорт
Метрополитен
Железнодорожный транспорт
Персоны года
Человек года по версии журнала Time — Джордж Маршалл, государственный секретарь США.
Родились
См. также: Категория:Родившиеся в 1947 году
Январь
- 2 января
- Маркас Зингерис, литовский писатель, поэт, драматург.
- Александр Якушев, советский хоккеист и тренер.
- 8 января — Дэвид Боуи (ум. 2016), британский рок-певец и киноактёр (фильмы «Голод», «Лабиринт»).
- 18 января — Такэси Китано, японский кинорежиссёр и актёр.
- 24 января — Мичио Каку, американский учёный, преподаватель Нью-Йоркского Сити-колледжа.
Февраль
- 13 февраля — Татьяна Тарасова, советский и российский тренер по фигурному катанию.
- 17 февраля — Вячеслав Малежик, советский и российский эстрадный певец, заслуженный артист России.
- 19 февраля — Лев Рубинштейн, русский поэт, литературный критик, публицист и эссеист.
- 24 февраля — Ларри Богданов (англ. Larry Bogdanow) (ум. 2011), американский архитектор[61].
- 24 февраля — Лилли Бонато (итал. Lilly Bonato / Carla Bombonato), итальянская певица.
- 24 февраля — Марко Бруско (итал. Marco Brusco), итальянский адмирал.
- 24 февраля — Макс Кинадер, канадский офтальмолог и нейробиолог, награждён высшими наградами Канады, включён в Канадский медицинский зал славы[en].
- 24 февраля — Эдвард Джеймс Олмос, американский актёр и режиссёр.
- 24 февраля — Елена Яковлевна Соловей, советская киноактриса, Народная артистка РСФСР (1990).
- 24 февраля — Энни ван дер Мер (нидерл. Annie van der Meer), нидерландская спортсменка-легкоатлетка, многократная мировая рекордсменка.
- 28 февраля — Татьяна Васильева, советская и российская актриса.
Март
- 2 марта — Юрий Георгиевич Богатырёв, советский актёр, Народный артист РСФСР (ум. 1989).
- 4 марта — Ян Гарбарек, норвежский джазовый саксофонист и композитор польского происхождения.
- 10 марта — Франческа Хилтон, американская актриса (ум. 2015).
- 14 марта — Джанни Белла, итальянский певец и композитор.
- 23 марта — Элизабет Скарборо, американская писательница.
- 24 марта — Светлана Тома, советская и российская актриса.
- 24 марта — Жан-Кристоф Бове, французский актёр, сценарист.
- 25 марта — Элтон Джон, известный британский поп- и рок-певец, композитор, пианист.
Апрель
- 18 апреля — Ежи Штур, польский актёр и режиссёр.
- 21 апреля — Игги Поп, вокалист, гитарист, пианист, композитор, деятель контркультуры США, лидер группы The Stooges.
- 25 апреля — Йохан Кройф, голландский футболист и тренер.
Май
- 11 мая — Юрий Сёмин, советский футболист и российский футбольный тренер.
- 17 мая — Пан Вуйтек, чешский хоккейный тренер.
- 21 мая — Виктор Фёдорович Степанов, киноактёр (главная роль в фильме «Михайло Ломоносов»), народный артист России и Украины (ум. 2005).
Июнь
- 1 июня — Джонатан Прайс, валлийский актёр театра и кино.
- 2 июня — Татьяна Владимировна Лукьянова, советский, российский художник живописец и график, автор более 500 произведений графического дизайна.
- 6 июня
- Роберт Энглунд, американский актёр, исполнитель роли Фредди Крюгера в «Кошмарах на улице Вязов».
- Бари Алибасов, музыкант, продюсер, наставник группы «На-на».
- 8 июня — Валерий Павлович Андреев (ум. 2010) — советский и российский историк.
- 19 июня — Салман Рушди — британский писатель индийского происхождения, лауреат Букеровской премии (1981).
- 22 июня
- Октавия Батлер, американская писательница-фантаст.
- Наталья Варлей, советская и российская актриса театра и кино, заслуженная артистка РСФСР (1989).
- 29 июня — Шанцев, Валерий Павлинович, российский политик.
- 30 июня — Владимир Петров, советский хоккеист.
Июль
- 10 июля — Илья Олейников, российский эстрадный актёр и телеведущий, (умер в 2012 г.).
- 19 июля — Брайан Мэй, британский рок-музыкант, гитарист группы «Queen», автор многих хитов группы.
- 20 июля — Карлос Сантана, американский гитарист мексиканского происхождения.
- 25 июля — Александр Милинкевич, белорусский политический и общественный деятель.
- 30 июля — Арнольд Шварценеггер, американский киноактёр и культурист австрийского происхождения, бизнесмен, политик-республиканец, губернатор Калифорнии (с 2003 по 2011 г.).
Август
- 7 августа — София Ротару, советская, российская, украинская и молдавская певица, актриса, музыкальный продюсер.
- 9 августа — Джон Варли, американский писатель-фантаст.
- 9 августа — Рой Ходжсон, английский футболист и тренер. В настоящее время является главным тренером сборной Англии
- 16 августа — Карим Абдул-Джаббар, американский баскетболист, считается одним из лучших игроков в истории баскетбола.
- 20 августа — Борис Токарев, актёр, кинорежиссёр.
- 21 августа — Люциус Шепард, американский писатель-фантаст.
- 24 августа — Пауло Коэльо, бразильский писатель и поэт.
- 26 августа — Михаил Шойфет, писатель, журналист, гипнотизёр.
Сентябрь
- 16 сентября — Александр Руцкой, российский политик, вице-президент России (1991—1993).
- 19 сентября — Виктор Ерофеев, российский писатель.
- 21 сентября
- Стивен Кинг, популярный американский писатель, работающий в жанрах ужасов, фантастики, триллера, мистики;
- Ян Мансхот — нидерландский барабанщик, участник диалект-рок-группы Normaal.
- 23 сентября — Ежи Попелушко, польский священник, жертва коммунистического режима (убит офицерами польской службы безопасности в 1984 году).
- 27 сентября — Дик Адвокат, бывший тренер футбольных сборных Нидерландов, ОАЭ, Республики Корея и России.
Октябрь
- 6 октября — Александр Степанович Андрюшков, русский космонавт-исследователь, военный-лётчик 1-го класса, репортёр (ум. 2007).
- 11 октября — Михаил Давыдов, российский учёный, хирург, онколог. Президент Российской академии медицинских наук.
- 16 октября — Иван Дыховичный, советский и российский актёр, режиссёр (ум. 2009).
Ноябрь
- 2 ноября — Наталья Гурзо, советский и российская актриса из голоса мультсериалов Чип и Дейл спешат на помощь и Настоящие охотники за привидениями.
- 6 ноября — Геннадий Селезнёв, российский политик, председатель Государственной Думы второго и третьего созывов (ум. в 2015) .
- 11 ноября — Яков Подольный, гроссмейстер «Своей игры», участник команд «10-й вал» и «Братья» в «Что? Где? Когда?»
- 29 ноября — Мирза Хазар, радиожурналист, публицист, переводчик Библии на азербайджанский язык.
- 30 ноября — Антанас Рамонас, литовский писатель (ум. 1993).
Декабрь
- 5 декабря — Оретт Брюс Голдинг, политик Ямайки.
- 14 декабря — Дилма Русеф, президент Бразилии.
- 21 декабря — Пако де Лусия, испанский гитарист фламенко.
- 29 декабря — Кози Пауэлл, британский барабанщик.
- 30 декабря — Джефф Линн, британский музыкант, композитор, мультиинструменталист, лидер группы «Electric Light Orchestra».
Скончались
См. также: [[Категория:Умершие в 1947 году]]
- 25 января — Аль Капоне, американский гангстер, к 1925 г. глава одной из крупных чикагских банд.
- 1 апреля — Георг II, король Греции в 1922—1923, 1935—1947 годах (род. 1890).
- 2 мая — Пятрас Цвирка, литовский писатель.
- 18 июня — Джон Генри Паттерсон, англо-ирландский военный, охотник, писатель.
- 9 июля — Люциан Желиговский, польский военачальник и политический деятель.
- 4 августа — Родни Джипси Смит, популярный британский проповедник-евангелист.
- 2 октября — Пётр Успенский, русский писатель, эзотерик и 2-й лидер движения «4-го пути».
- 16 октября — Ба́лис Сруо́га, литовский писатель, критик, литературовед (род. в 1896).
- 27 октября — Фанни Луукконен, глава финской женской военизированной организации Лотта Свярд.
- 28 октября — Джон Ричардс (англ. John R. Richards) (род. 1875), американский футболист, тренер, педагог, общественный организатор.
- 28 ноября — Жак-Филипп Мари Леклерк, французский военачальник, маршал Франции (посмертно) (род. 1902).
- 1 декабря — Алистер Кроули, британский мистик, один из наиболее известных оккультистов XIX—XX века, пророк Телемы, автор множества оккультных произведений (род. в 1875).
- 13 декабря — Николай Рерих, русский художник, философ, учёный, писатель, путешественник, общественный деятель.
- 15 декабря — Артур Мейчен, известный британский (Уэльс) писатель, работавший в жанре мистики (род. в 1863).
- 17 декабря — Йоханнес Брёнстед. Автор протонной теории кислот и оснований (предложил одновременно и независимо от Томаса Лоури), развивал теорию кислотно-основного катализа.
- 28 декабря — Виктор Эммануил III, король Италии в 1900—1946 годах (род. 1869).
Нобелевские премии
- Физика — Эдуард Виктор Эплтон — «За исследования физики верхних слоёв атмосферы, в особенности за открытие так называемого слоя Эплтона».
- Химия — Роберт Робинсон — «За исследования растительных продуктов большой биологической важности, особенно алкалоидов».
- Медицина и физиология — Карл Фердинанд и Герти Тереза Радниц Кори (1/2 премии, совместно) — за открытие каталитического превращения гликогена; Бернардо Усай (1/2 премии) — за открытие роли гормонов передней доли гипофиза в метаболизме глюкозы.
- Литература — Андре Жид — «За глубокие и художественно значимые произведения, в которых человеческие проблемы представлены с бесстрашной любовью к истине и глубокой психологической проницательностью».
- Премия мира — Совет Друзей на службе обществу и Американский комитет Друзей на службе обществу «В знак протеста квакеров против мировой войны».
См. также
1947 год в Викитеке? |
Примечания
- ↑ 1 2 Сапожников Б. Г. Народно-освободительная война в Китае. 1946—1950 / М. 1984 — С. 61.
- ↑ Сборник законов СССР, Указов Президиума Верховного Совета СССР 1938 — июль 1956 / М. 1956 — С. 47.
- ↑ 1 2 Сапожников Б. Г. Народно-освободительная война в Китае. 1946—1950 / М. 1984 — С. 63.
- ↑ Сапожников Б. Г. Народно-освободительная война в Китае. 1946—1950 / М. 1984 — С. 62.
- ↑ Смирнов В. П. Новейшая история Франции / М. 1979 — С. 374.
- ↑ 1 2 3 4 Смирнов В. П. Новейшая история Франции / М. 1979 — С. 375.
- ↑ БСЭ 3-е изд. т. 13 — С. 332.
- ↑ 1 2 3 Сапожников Б. Г. Народно-освободительная война в Китае. 1946—1950 / М. 1984 — С. 67.
- ↑ Смирнов В. П. Новейшая история Франции / М. 1979 — С. 248.
- ↑ БСЭ 3-е изд. т. 13 — С. 315.
- ↑ 1 2 СИЭ т. 2 — С. 460.
- ↑ 1 2 БСЭ 3-е изд. т. 11 — С. 15.
- ↑ 1 2 3 Сапожников Б. Г. Народно-освободительная война в Китае. 1946—1950 / М. 1984 — С. 64.
- ↑ 1 2 БСЭ 3-е изд. т. 5 — С. 387.
- ↑ 1 2 СИЭ т. 14 — С. 71.
- ↑ Смирнов В. П. Новейшая история Франции / М. 1979 — С. 253.
- ↑ 1 2 3 СИЭ т. 1 — С. 460.
- ↑ 1 2 3 4 Кожевников В. А. Очерки новейшей истории Лаоса / М. 1979 — С. 68.
- ↑ БСЭ 3-е изд. т. 14 — С. 451.
- ↑ БСЭ 3-е изд. т. 17 — С. 357.
- ↑ БСЭ 3-е изд. т. 6 — С. 317.
- ↑ Ежегодник БСЭ, 1970 / М. Советская энциклопедия — С. 467.
- ↑ Очерки истории Аргентины / М., Соцэкгиз,1961 — С. 447.
- ↑ 1 2 Китай: история в лицах и событиях / М. 1991 — С. 122.
- ↑ 1 2 Смирнов В. П. Новейшая история Франции /М. 1979 — С. 258.
- ↑ 1 2 Леонов Н. С. Очерки новой и новейшей истории стран Центральной Америки / М. 1975 — С. 237.
- ↑ БСЭ 3-е издание т. 16 — С. 501.
- ↑ БСЭ 3-е изд. т. 11 — С. 245.
- ↑ 1 2 3 Сапожников Б. Г. Народно-освободительная война в Китае. 1946—1950 / М. 1984 — С. 65.
- ↑ БСЭ 3-е изд. т. 14 — С. 153.
- ↑ 1 2 Сапожников Б. Г. Народно-освободительная война в Китае. 1946—1950 / М. 1984 — С. 66.
- ↑ БСЭ 3-е изд. т. 15 — С. 431.
- ↑ СИЭ т. 1 — С. 457.
- ↑ Объединённая Арабская Республика / М. 1968 — С. 231.
- ↑ БСЭ 3-е изд. т. 2 — С. 413.
- ↑ 1 2 Сапожников Б. Г. Народно-освободительная война в Китае. 1946—1950 / М. 1984 — С. 73.
- ↑ 1 2 БСЭ 3-е изд. т. 10 — С. 208.
- ↑ Ben Cahoon. [www.worldstatesmen.org/India_princes_A-J.html Haydarabad (Hyderabad)] (англ.). World Statesmen.org. Проверено 9 апреля 2012. [www.webcitation.org/67yTdf6Iz Архивировано из первоисточника 27 мая 2012].
- ↑ [www.worldstatesmen.org/Nicaragua.htm Worldstatesmen.org Nicaragua (англ.)]
- ↑ 1 2 3 СИЭ т. 1 — С. 452.
- ↑ Очерки истории Аргентины / М., Соцэкгиз, 1961 — С. 450.
- ↑ 1 2 3 Сапожников Б. Г. Народно-освободительная война в Китае. 1946—1950 / М. 1984 — С. 76.
- ↑ СИЭ т. 1 — С. 356.
- ↑ Сапожников Б. Г. Народно-освободительная война в Китае. 1946—1950 / М. 1984 — С. 75.
- ↑ СИЭ т. 1 — С. 402.
- ↑ 1 2 СИЭ т. 2 — С. 461.
- ↑ Сапожников Б. Г. Народно-освободительная война в Китае. 1946—1950 / М. 1984 — С. 74.
- ↑ СИЭ т. 1 — С. 450.
- ↑ Сапожников Б. Г. Народно-освободительная война в Китае. 1946—1950 / М. 1984 — С. 81.
- ↑ 1 2 БСЭ 3-е изд. т. 11 — С. 558.
- ↑ СИЭ т. 1 — С. 133.
- ↑ Смирнов В. П. Новейшая история Франции / М. 1979 — С. 264.
- ↑ Кожевников В. А. Очерки новейшей истории Лаоса / М. 1979 — С. 69.
- ↑ Смирнов В. П. Новейшая история Франции / М. 1979 — С. 260.
- ↑ БСЭ 3-е изд. т. 14 — С. 282.
- ↑ БСЭ 3-е изд. т. 10 — С. 113.
- ↑ Очерки истории Аргентины / М., Соцэкгиз, 1961 — С. 448.
- ↑ Смирнов В. П. Новейшая история Франции / М. 1979 — С. 262.
- ↑ Указ Президиума Верховного Совета СССР от 23 декабря 1947 года, п. 1.
- ↑ Сапожников Б. Г. Народно-освободительная война в Китае. 1946—1950 / М. 1984 — С. 83.
- ↑ William Grimes. [www.nytimes.com/2011/06/30/dining/larry-bogdanow-architect-dies-at-64.html Larry Bogdanow, 64, Dies; Crafted Cozy Restaurants], The New York Times (June 29, 2011).
Календарь на 1947 год | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
Январь
|
Февраль
|
Март
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Апрель
|
Май
|
Июнь
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Июль
|
Август
|
Сентябрь
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Октябрь
|
Ноябрь
|
Декабрь
|
Отрывок, характеризующий 1947 год
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..
Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.
24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий: