Тяжёлое противотанковое ружьё 2,8 см PzB 41

28/20-мм противотанковая пушка 2,8 cm s.Pz.B.41
Калибр, мм	28/20
Экземпляры	2797
Расчёт, чел.	3—5
Скорострельность, выстр/мин	до 30
Дульная скорость, м/сек	1400
Эффективная дальность, м	500
Скорость возки по шоссе, км/ч	до 40
Высота линии огня, мм	700 (с грунта — 420)
Ствол
Длина ствола, мм/клб	1730/(61,8/86,5)
Длина канала ствола, мм/клб	1270/(45,4/63,5)
Масса
Масса в походном положении, кг	229
Масса в боевом положении, кг	229
Габариты в походном положении
Длина, мм	2690
Ширина, мм	965
Высота, мм	838
Клиренс, мм	250
Углы обстрела
Угол ВН, град	от −5 до +30°
Угол ГН, град	70°

2,8 cm schwere Panzerbüchse 41 (сокр. s.Pz.B.41, sPzB 41, s.PzB.41, произносится как швэрэ панцэрбюксэ и переводится как 2,8-см тяжёлое противотанковое ружьё 41) — немецкая артиллерийская система периода Второй мировой войны. В Вермахте она классифицировалась как тяжёлое противотанковое ружьё, но в то же время обладала всеми конструктивными особенностями артиллерийского орудия — достаточно крупным калибром, лафетом, противооткатными устройствами, невозможностью переноски силами одного человека. Поэтому в советских и американских документах военного времени s.Pz.B.41 относили к противотанковым пушкам; авторы современных публикаций на артиллерийскую тематику, в том числе и немецкие, в основном разделяют эту точку зрения.

Отличительной особенностью s.Pz.B.41 являлось использование конического канала ствола, что позволило резко увеличить начальную скорость снаряда и бронепробиваемость по сравнению с традиционной конструктивной схемой противотанковых пушек малого калибра при сохранении относительно небольших габаритов и массы артиллерийской системы. Орудия этого типа серийно выпускались с 1940 по 1943 год и использовались подразделениями вермахта, войск СС и Люфтваффе вплоть до окончания Второй мировой войны.

История

Предпосылки и создание

Изобретателем оружия с коническим каналом ствола считается немецкий профессор Карл Пуфф, запатентовавший в 1903 году ружьё с таким типом ствола и специальную пулю для него. Идея Пуффа была развита другим немецким инженером, Германом Герлихом, который в 1920—1930-х годах провёл ряд экспериментов в Германском испытательном институте ручного огнестрельного оружия в Берлине, а также в Великобритании и США. Герлих предложил совместить конический участок ствола с цилиндрическими участками в дульной и казённой частях, а также сделать нарезы с глубиной, уменьшающейся к дульному срезу. Сконструированное Герлихом опытное 7-мм противотанковое ружьё «Хальгер-ультра» имело начальную скорость пули 1800 м/с.

К концу 1930-х годов, когда вооружённые силы нацистской Германии уже представляли собой сформированные и боеспособные войска с устоявшимися, в какой-то мере, доктриной применения и материальной частью, стала определённой и область применения новой технологии. Немецкие пехотные подразделения на уровне от взвода до батальона в качестве противотанковых средств имели 7,92-мм противотанковые ружья и 37-мм противотанковые пушки. Первые не обладали достаточной поражающей мощью, а вторые, по ряду причин, не совсем удовлетворяли руководство легкопехотных и горных войск вермахта, а также парашютных войск люфтваффе. Для воздушных и водных десантов, действий на сильно пересечённой местности требовалась лёгкая, высокомобильная и желательно разборная противотанковая артиллерийская система с достаточно мощным бронепробивающим действием. Применение схемы с коническим каналом ствола позволило воплотить эту идею в реальность.

Работы над лёгким противотанковым орудием с коническим каналом ствола были начаты фирмой «Маузер» (Mauser) в конце 1939 года. Изначально орудие, имевшее индексы «Gerät 231» и «MK.8202», разрабатывалось как универсальная (пехотная и противотанковая) автоматическая пушка, оснащённая 18-тизарядным магазином. Однако в ходе разработки было решено отказаться от данной концепции и создать однозарядный вариант оружия с коническим стволом, причём только для противотанковых нужд. Согласно ряду немецких источников, этой работой занималась фирма «Рейнметалл» (Rheinmetall). В июне — июле 1940 года первая партия из 30 орудий прошла испытания на полигоне в Куммерсдорфе, после завершения которых артиллерийская система была принята на вооружение и запущена в серийное производство. Существует версия, что при создании орудия немецкими инженерами использовались элементы конструкции 29/20-мм пушки Ларсена, созданной для французской армии и испытывавшейся с 1937 года.

Производство и дальнейшее совершенствование орудия

2,8 cm s.Pz.B.41 серийно производились с 1940 года по сентябрь 1943 года на заводе фирмы «Маузер» в городе Оберндорф-на-Неккаре. Главной причиной прекращения производства являлся дефицит вольфрама для изготовления сердечников бронебойных снарядов. Стоимость одного орудия составляла 4520 рейхсмарок. Для своей массы в 229 кг артиллерийская система s.Pz.B.41 была достаточно дорого́й; для сравнения, стоимость 37-мм противотанковой пушки Pak 36 массой 440 кг составляла 5730 рейхсмарок, а для 50-мм Pak 38 массой 830 кг — 10 600 рейхсмарок.

Боеприпасы для орудия производились также с 1940 по 1943 год, причём бронебойных снарядов было произведено более чем в 3 раза больше, чем осколочных.

Производство s.Pz.B.41 и снарядов для них
Продукция \ Год	1940	1941	1942	1943	Итого
2,8 cm s.Pz.B.41, шт.	94	349	1030	1324	2797
осколочные снаряды, тыс. шт.	—	9,2	373,3	130,1	512,6
бронебойные снаряды, тыс. шт.	156,2	889,5	270,0	278,1	1602,8

В 1942 году был создан танковый вариант орудия — 2,8/2 cm KwK.42, выпущенный ограниченной установочной серией в 24 орудия. В 1941 году начались работы над созданием орудия с коническим каналом ствола более крупного калибра, завершившиеся принятием на вооружение пушки 4,2 cm Pak 41. Другие разработки, такие как 37/27-мм пушка schwere Panzerbüchse 42 и 42/27-мм Panzerbüchse 42/27, остались на стадии испытания опытных образцов.

Служба и боевое применение

s.Pz.B.41 поступала в самые различные части — пехотные, лёгкие пехотные, моторизованные, горнопехотные и егерские дивизии вермахта и войск СС, а также парашютные и авиаполевые дивизии люфтваффе. Часть орудий поступила в дивизионы истребителей танков — например, в июне 1941 года 654-й дивизион истребителей танков, действовавший в составе группы армий «Центр», имел на вооружении 32 пушки Pak 35/36 и 4 пушки s.Pz.B.41.

На 1 июня 1941 года вермахт располагал 183 такими орудиями, использовавшимися с начала Великой Отечественной войны. Видимо, их имел в виду К. К. Рокоссовский в своих воспоминаниях «Солдатский долг»:

Если немцы увидели такую новую нашу технику, как КВ, то и мы кое-что у них обнаружили, а именно — новые образцы противотанковых ружей, пули которых прошивали наши танки старых типов. Провели испытание, убедились, что специальными пулями из этих ружей пробивается и бортовая броня Т-34. Захваченную новинку срочно отправили в Москву.

s.Pz.B.41 активно использовались вплоть до окончания войны, последние случаи боевого применения относятся к Берлинской операции. Помимо боёв на восточном фронте, известно о применении этого орудия в боях в Северной Африке и на западном фронте в 1944—1945 годах. Баллистические возможности орудия позволяли ему бороться с лёгкими, а в благоприятных условиях также со средними и даже тяжёлыми танками противника (например, зарегистрирован случай пробития снарядом s.Pz.B.41 нижнего лобового листа тяжёлого танка ИС-2). В ноябре 1944 года в вермахте было 1336 s.Pz.B.41, в апреле 1945 года ещё оставалось 853 орудия (775 в войсках и 78 на складах). Часть орудий была установлена на бронетранспортёры Sd.Kfz.250 (получившаяся модификация имела наименование Sd.Kfz.250/11) и бронеавтомобили Sd.Kfz.221.

Описание конструкции

Конструктивно s.Pz.B.41 представляет собой лёгкое противотанковое орудие с коническим каналом ствола. Основными частями орудия являются ствол с казёнником и затвором, люлька с противооткатными устройствами, верхний станок, нижний станок с успокоителем и станинами, щитовое прикрытие, колёсный ход с подрессориванием, прицельные приспособления.

Ствол и противооткатные устройства

Ствол орудия нарезной, моноблочной технологии изготовления, имеет массу в 37 кг вместе с дульным тормозом. Особенностью конструкции ствола является наличие конической части — в её начале диаметр ствола (по полям нарезов) равен 28 мм, в конце, у дульного среза — 20 мм. Такая конструкция ствола обеспечивает значительное увеличение давления в канале ствола при выстреле и соответственно достижение высокой начальной скорости (1400 м/с), но требует применения снарядов специальной конструкции со сминаемыми поясками. Ствол состоит из трубы, казённика и дульного тормоза. Труба состоит из задней цилиндрической и передней конической частей. Внутри трубы имеется канал, состоящий из каморы, соединительного конуса и нарезной части. Камора служит для размещения гильзы патрона, её объём составляет 0,171 дм³. С помощью соединительного конуса камора сообщается с нарезной частью конического очертания. Длина нарезной части составляет 1270 мм, в ней имеется 12 нарезов. Живучесть нарезной части ствола невелика и составляет 500 выстрелов.

Дульный тормоз однокамерный, навинчивается на дульную часть трубы и стопорится контргайкой. Функция дульного тормоза заключается в поглощении части энергии отката путём отвода части пороховых газов через боковые окна специальной формы. Казённик служит для помещения затвора и связи ствола с противооткатными устройствами. Труба ствола соединяется с казёнником замком сухарного типа, позволяющим при необходимости осуществить быструю замену трубы ствола в полевых условиях. Для фиксации трубы в казённике имеется специальная защёлка.

Орудие оснащается горизонтальным клиновым четвертьавтоматическим затвором (открывается вручную, закрывается автоматически при досылке патрона). Затвор состоит из запирающего, взводящего, стреляющего, выбрасывающего механизмов, а также включает в себя предохранитель от затяжных выстрелов и предохранитель спуска. Выстрел производится с помощью рычага спускового механизма.

Противооткатные устройства смонтированы в люльке под стволом на салазках. При выстреле ствол откатывается вместе с салазками, нормальная длина отката составляет 241 мм, предельная — 280 мм. Противооткатные устройства представлены гидравлическим тормозом отката и пружинным накатником. К задней части люльки крепится противовес, предназначенный для уравновешивания качающейся части орудия. Конструктивно он выполнен в виде металлической детали с рукоятками, держась за которые наводчик производит наведение орудия на цель. Качающаяся часть орудия включает в себя ствол с затвором, противооткатные устройства и люльку с салазками.

Артиллерийская система комплектуется прицельными приспособлениями двух типов: открытым прицелом с целиком и мушкой, постоянным на все дальности, и оптическим прицелом ZF 1×11 от противотанковой пушки Pak 35/36.

Лафет

Орудие имеет лафет с раздвижными станинами, образованный верхним и нижним станками. На цапфах верхнего станка размещается качающаяся часть орудия, также к нему крепятся щитовое прикрытие и успокоитель. Все вместе эти конструктивные элементы составляют вращающуюся часть орудия, которая соединяется с нижним станком при помощи шарового погона. Механизмов вертикального и горизонтального наведения артиллерийская система не имеет, наведение осуществляется поворотами вращающейся и качающейся частей пушки вручную.

Успокоитель предназначен для гашения колебаний ствола при стрельбе и наводке, состоит из литого корпуса с вентильными устройствами, двух крышек, штока с двумя поршнями и головки штока с защелкой. Щитовое прикрытие, предназначенное для защиты расчёта от пуль, мелких осколков и ударных волн от близких разрывов, образуют два параллельно расположенных броневых листа толщиной 4 мм каждый с зазором в 35 мм между ними. Такая конструкция, реализованная по принципу разнесённого бронирования, обеспечивает лучшую стойкость против пуль и мелких осколков снарядов по сравнению с одним броневым листом той же геометрической формы и массы. Помимо основного щита, в районе казённика к люльке крепится небольшой дополнительный щиток, также из двух параллельных броневых листов.

К нижнему станку, частью которого являются две станины с сошниками, крепится подрессоренный колёсный ход. Соединение колёсного хода со станком осуществлено с помощью штыря со стопором. Колёса хода железные дисковые, с резиновыми шинами, заполненными губчатым каучуком. Наличие подрессоривания позволяет буксировать орудие со скоростью до 40 км/ч.

Особенностью орудия является возможность ведения огня как с колёс, так и непосредственно с нижнего станка. В последнем случае колёсный ход снимается (что занимает 30—40 секунд), а расчёт располагается в положении лёжа. При необходимости орудие безо всякого инструмента легко разбирается на 5 частей: щитовое прикрытие (20 кг), ствол с дульным тормозом (37 кг), люлька с противооткатными устройствами, казёнником, затвором и противовесом (45 кг), колёсный ход с рессорой (62 кг), верхний и нижний станки со станинами (57 кг).

Классификация

В вермахте 2,8 cm s.Pz.B.41 официально классифицировалось как тяжёлое противотанковое ружьё. В то же время в официальных изданиях, выпущенных Главным артиллерийским управлением РККА, официальных американских изданиях времён войны, а также в современных источниках, в том числе немецких, оно классифицируется как артиллерийское орудие.

Система имеет следующие конструктивные признаки артиллерийского орудия:

• достаточно крупный калибр (28 мм);
• использование боеприпасов, классифицируемых (в том числе и в самом вермахте) как снаряды (а не пули);
• наличие ведущих поясков (точнее, центрирующих конусных выступов) на снаряде;
• наличие лафета с раздвижными станинами, колёсным ходом, щитовым прикрытием;
• наличие противооткатных устройств;
• значительная (для противотанкового ружья) масса, не позволяющая переносить систему без разборки расчётом;
• расчёт из 3—5 номеров (расчёт противотанкового ружья обычно состоит из двух человек);

С противотанковым ружьём систему роднит только отсутствие механизмов вертикальной и горизонтальной наводки, которая осуществлялась непосредственно качанием ствола и разворотом вращающейся части орудия наводчиком. В то же время такого рода способ наведения характерен и для некоторых артиллерийских орудий небольшого калибра, в частности для пушек, монтируемых на тумбовых установках. Модификация орудия, предназначенная для установки на бронетехнику, официально классифицировалась как танковая пушка — 2,8/2 cm KwK 42.

Модификации

Внешние изображения
	[www.ibiblio.org/hyperwar/Germany/HB/img/30-451-07-45.jpg s.Pz.B.41 IeFI 41 (вариант без щита)]

• 2,8 cm schwere Panzerbüchse 41 — исходный вариант орудия с подрессоренным колёсным ходом, предназначавшийся для моторизованных подразделений. Характерной его особенностью было наличие лафета с отделяемым колёсным ходом, причём стрельба была возможна и при установленном колёсном ходе, и без него. В первом случае масса системы составляла около 223 кг, во втором — около 162 кг. Со снятым колёсным ходом был возможен круговой обстрел, углы вертикальной наводки находились в пределах от −15° до +25°. Для перемещения механической тягой орудие сцеплялось с так называемой «пехотной тележкой» Infanteriekarre 8. Однако скорость возки такой сцепки была недостаточно высокой из-за малого размера колёс её составляющих, поэтому практиковалась погрузка системы целиком в «специальный прицеп», дозволяющий буксировку с максимальной скоростью, развиваемой тягачом.
• 2,8 cm schwere Panzerbüchse 41 mit leichter Feldlafette (сокр. s.PzB.41 le.Fl.41, sPzB 41 leFl 41) — специальная модификация для парашютных частей. После изготовления 90 единиц в исходном варианте проведённые испытания показали, что система не соответствует поставленным перед ней требованиям. С 91-го экземпляра её серийное производство продолжилось с установкой ствольной группы на совершенно новый лафет. От своей начальной разновидности эта модификация отличалась уменьшенной до 139 кг (по другим данным — до 147 кг) массой за счёт отказа от подрессоривания, колёс, в ряде случаев — от щита, а также широкого использования в конструкции лёгких сплавов. Для перемещения орудия силами расчёта предусматривались два съёмных катка малого диаметра, без них масса системы уменьшалась до 118 кг, а её высота — с 720 мм до 500 мм. Лафет новой конструкции — треножного типа, обеспечивающий круговое горизонтальное наведение и вертикальное наведение в пределах от −15° до +25°. Для транспортировки орудия использовался «специальный прицеп» Sonderanhänger 32/3 массой 85 кг и с шириной колеи 1050 мм, который производился фирмой G. Lindner AG в Аммендорфе поблизости от города Галле (в настоящее время Аммендорф является городским районом Галле).
• вариант орудия для установки на бронетранспортёры Sd.Kfz.250/11 и бронеавтомобили Sd.Kfz.221.
• 2,8/2 cm Kampfwagenkanone 42 (сокр. 2,8/2 cm KwK 42) — танковый вариант орудия. Его характерным отличием являлся хромированный изнутри ствол, что позволило увеличить его живучесть до 1000 выстрелов. Была выпущена установочная серия из 24 орудий, информация об их использовании отсутствует.

Боеприпасы и баллистика

Выстрелы s.Pz.B.41 комплектуются в виде унитарного патрона с гильзой 28×188 мм (с закраиной). Ассортимент боеприпасов артиллерийской системы представлен всего пятью типами выстрелов, из них всего два типа боевых — с бронебойным подкалиберным снарядом (масса выстрела 630 г) и с осколочным снарядом (масса выстрела 600 г). Длина обеих типов выстрелов составляет 221 мм. Гильза латунная цельнотянутая, диаметр фланца 47,5 мм, масса гильзы 240 г. Воспламенение заряда осуществляется при помощи капсюльной втулки C/13 nA или C/13 nA St. Метательный заряд состоит из пироксилинового зернёного пороха марки Nz.R.P. массой 140 г для выстрела с осколочным снарядом и 155 г — для выстрела с бронебойным снарядом. Выстрелы транспортировались в металлических лотках по 12 штук в каждом. Масса лотка с выстрелами 11,5 кг.

Бронебойный подкалиберный снаряд 2,8 cm Pzgr.41 состоит из сердечника, оболочки и баллистического наконечника. Длина снаряда 64 мм, масса 124 г (по другим данным — 131 г). Сердечник изготовлен из твёрдого металлокерамического сплава на основе карбида вольфрама, содержит около 91 % вольфрама. Масса сердечника 50 г, длина 35 мм, диаметр 10 мм. Оболочка изготавливается из мягкой стали и имеет два центрирующих кольцевых конусных выступа, которые при движении снаряда по коническому каналу обжимаются и врезаются в его нарезы, обеспечивая вращательное движение снаряда на полёте. При движении по стволу выступы постепенно сминаются, и диаметр снаряда уменьшается. Благодаря такой конструкции снаряда, давление в канале ствола при выстреле весьма значительно и достигает 3800 кгc/см². Баллистический наконечник из магниевого сплава ввинчивался в оболочку после посадки сердечника. При ударе снаряда о броню баллистический наконечник и оболочка разрушаются, а сердечник пробивает её. Для учебных стрельб существовал практический выстрел 2,8 cm Panzergranatpatrone 41 (Üb).

Осколочный снаряд 2,8 cm SprGr.41 имеет стальной корпус с двумя центрующими кольцевыми конусными выступами и фигурной каморой. Длина снаряда 69 мм, масса 93 г (по другим данным — 85 г). Разрывной заряд состоит из двух шашек прессованного, флегматизированного ТЭНа общей массой 5 г. Взрыватель 2 cm Kpf.Z.45 головной мгновенного действия не предохранительного типа, масса взрывателя 9,5 г. Поражающее действие осколочных снарядов очень слабое, стрельба ими велась только в крайних случаях для самообороны расчётов.

Остальными двумя типами боеприпасов к s.Pz.B.41 были учебно-тренировочные 2,8 cm Exerzierpatrone и холостые 2,8 cm Platzpatrone.

Номенклатура боеприпасов
Тип	Индекс	Масса снаряда, кг	Масса ВВ, г	Начальная скорость, м/с	Дальность табличная максимальная, м
Бронебойные подкалиберные снаряды
Бронебойный подкалиберный снаряд	2,8 cm PzGr.41	0,124—0,131	—	1430	500
Осколочные снаряды
Осколочная граната с взрывателем 2 cm Kpf.Z.45	2,8 cm SprGr.41	0,085—0,093	5	1400	1000

Таблица бронепробиваемости для 2,8 cm s.Pz.B.41
Подкалиберный бронебойный снаряд 2,8 cm PzGr.41
Дальность, м	При угле встречи 90°, мм
100	94
500	66
Приведённые данные относятся к немецкой методике расчёта пробивной способности для гомогенной катаной брони.

Таблица бронепробиваемости для 2,8 cm s.Pz.B.41
Подкалиберный бронебойный снаряд 2,8 cm PzGr.41
Дальность, м	При угле встречи 60°, мм
100	52
300	46
500	40
Приведённые данные относятся к советской методике расчёта пробивной способности (для снарядов военного времени это формула Жакоб де-Марра для цементированной брони с коэффициентом K = 2400). Следует помнить, что показатели бронепробиваемости могут заметно различаться при использовании различных партий снарядов и различной по технологии изготовления брони.

Оценка проекта

Немецкие пушки с коническим каналом ствола были шедевром конструкторской мысли. Производство таких орудий требовало высочайшей производственной культуры и самых современных технологий. Опытные работы по орудиям такого типа велись в ряде стран, но серийно пушки с коническим каналом ствола производились лишь в Германии, Франции (29/20-мм пушка Ларсена) и Великобритании (конический адаптер Littlejohn к 40-мм пушкам QF 2 pounder). В СССР пушку такого типа в 1940 году пыталось создать конструкторское бюро под руководством В. Г. Грабина, но все усилия привели лишь к изготовлению одного дефектного опытного образца; создать орудие с коническим каналом ствола советским конструкторами удалось лишь после Великой Отечественной войны на базе трофейных немецких образцов.

Основными достоинствами s.Pz.B.41 по сравнению с традиционными противотанковыми орудиями являются:

• высокая начальная скорость (для начала 1940-х годов начальная скорость 1400 м/с превышала верхнюю границу артиллерийских скоростей) и, соответственно, высокие для своего калибра значения бронепробиваемости;
• небольшая масса орудия (особенно модификации s.Pz.B.41 le.Fl.41), что позволяло легко перемещать орудие силами расчёта и использовать его в условиях труднопроходимой местности;
• малые размеры (особенно со снятым колёсным ходом), значительно повышающие выживаемость орудия на поле боя и сильно облегчающие его размещение на боевой позиции и маскировку;
• возможность разборки на части;
• высокая точность стрельбы за счёт большой начальной скорости и хорошей настильности траектории.

Основные недостатки s.Pz.B.41:

• низкая живучесть ствола (порядка 500 выстрелов, на орудиях первых серий всего 250 выстрелов; для сравнения, живучесть ствола 37-мм пушки Pak 35/36 составляла около 5000 выстрелов). В то же время отмечается, что в реальной боевой обстановке вероятность выживания пушки, сделавшей 500 выстрелов по танкам с близкого расстояния, очень невелика;
• очень слабое действие осколочного снаряда;
• использование в бронебойных снарядах дефицитного вольфрама;
• низкая технологичность производства ствола;
• относительно невысокая эффективная дальность стрельбы (до 500 м);
• недостаточно высокое разрушительное действие лёгкого снаряда после пробития брони;
• наличие демаскирующего при стрельбе дульного тормоза.

Баллистические возможности s.Pz.B.41 позволяли ему в течение войны уверенно поражать лёгкие танки противника с дистанции 500 м и менее (за исключением верхнего лобового листа корпуса советского лёгкого танка Т-70, установленного со значительным углом наклона). Средние танки, такие как советский Т-34 и американский «Шерман», уверенно поражались в борт и башню, а английский «Кромвель» (за исключением поздних модификаций с усиленным бронированием) — и в лоб. На близких дистанциях (100 м и менее) немецкое орудие могло пробивать броню и тяжёлых танков противника.

Характеристики бронирования танков СССР, США и Великобритании периода Второй мировой войны
Характеристика	Т-26	Т-70	Т-34	КВ-1	ИС-2	М3	М4	Valentine V	Matilda II	Crusader III	Cromwell IV
Страна
Тип	лёгкий танк	лёгкий танк	средний танк	тяжёлый танк	тяжёлый танк	лёгкий танк	средний танк	пехотный танк	пехотный танк	крейсерский танк	крейсерский танк
Год поступления в войска	1932	1942	1940	1940	1944	1941	1942	1942	1940	1942	1943
Бронирование лба корпуса, мм	15	35 (72)	45 (90)	75 (87)	120 (139)	38 (40)	50 (89)	60	78	32 (37)	57 (62)
Бронирование борта корпуса, мм	15	15	45 (52)	75	90 (93)	25	38	50	70 (81)	27	32

Сравнение орудия с аналогами затруднено, поскольку серийные противотанковые пушки с коническим каналом ствола за пределами Германии имелись лишь во Франции, где в 1940 году была выпущена небольшая (около 50 шт.) партия 29/20-мм пушек Ларсена, имевших близкую с s.Pz.B.41 начальную скорость 1400 м/с, но значительно более лёгкие боеприпасы. Пушка Ларсена размещалась на лафете французской 25-мм противотанковой пушки 25 AC 37, имевшей массу около 300 кг.

Аналогичные s.Pz.B.41 функции лёгкой противотанковой системы выполняли противотанковые пушки калибра 20—37 мм, универсальные (зенитно-противотанковые) автоматические пушки калибра 20—25 мм, а также тяжёлые противотанковые ружья калибра 20 мм.

Характеристики лёгких противотанковых орудий и тяжёлых ПТР периода Второй мировой войны
Характеристика	s.Pz.B.41	Pak 35/36	29/20mm Larsen	25 mm Hotchkiss	M/40 Madsen	ЧК-М1	Тип 98	Solothurn S-18/1100
Страна
Назначение и тип	противотанковая пушка	противотанковая пушка	противотанковая пушка	противотанковая пушка	автоматическая противотанковая пушка	авиадесантная противотанковая пушка	автоматическая противотанковая/зенитная пушка	противотанковое ружьё
Калибр, мм/длина ствола, клб	28(20)/62(86)	37/45	29(20)/?	25/72	20/60	37/63	20/70	20/72
Масса в боевом положении, кг	229	480	?	300	160	217	268	52
Масса бронебойного снаряда, г	125	685/355	90	320	158	758/610	162	143/100
Начальная скорость бронебойного снаряда	1430	762/1030	1400	920	775	865/955	830	830/1050
Максимальный угол ГН, град	70	60	?	60	?	45	360	360

• Pak36 helsinki 1.jpg

  37-мм пушка Pak 35/36

• APX SAL 37 img 2345.jpg

  25-мм пушка AC 37

• 20 mm Madsen anti-aircraft gun 1.JPG

  20-мм пушка Мадсена

• Chk-m1msk2.JPG

  37-мм пушка ЧК-М1

• Type 98 Japanese 20 mm anti-aircraft gun - Beijing Museum.jpg

  20-мм пушка «Тип 98»

• Bundesarchiv Bild 101I-189-1250-10, Russland-Süd, Soldat mit Panzerbüchse.jpg

  20-мм противотанковое ружьё S-18/1000

Широко распространённые в 1930-х годах противотанковые пушки калибра 37 мм, типичным представителем которых является немецкая Pak 35/36, при использовании подкалиберных снарядов имеют близкие или даже более слабые по сравнению с s.Pz.B.41 показатели бронепробиваемости. Так, согласно используемой в СССР методике расчёта бронепробиваемости, Pak 35/36 при стрельбе подкалиберным снарядом PzGr.40 по броневой плите, установленной под углом 60°, на дистанции 300 м пробивала 38 мм брони, а на дистанции 100 м — 62 мм; в аналогичных условиях s.Pz.B.41 пробивала броню толщиной 46 и 52 мм соответственно. При этом Pak 35/36 приблизительно в два раза тяжелее обычного варианта s.Pz.B.41 и в 3,5 раза — авиадесантного, а также имеет существенно бо́льшие габариты. Преимуществом Pak 35/36 является лучшее заброневое действие бронебойных снарядов, наличие гораздо более эффективного осколочного снаряда и в 10 раз бо́льшая живучесть ствола, что позволяло использовать орудие не только как противотанковое, но и как пехотное. Из общей массы 37-мм противотанковых пушек выделяется советская 37-мм авиадесантная противотанковая пушка обр.1944 г. (ЧК-М1). Используя оригинальную схему противооткатных устройств, советским конструкторам удалось создать очень лёгкое орудие (равное по массе обычному варианту s.Pz.B.41), имеющее при этом мощную для своего калибра баллистику зенитной пушки обр.1939 г. (61-К). Помимо лучшей бронепробиваемости подкалиберным снарядом, советское орудие выгодно отличалось от s.Pz.B.41 наличием калиберного бронебойного снаряда и полноценного осколочного снаряда. В то же время ЧК-М1 было принято на вооружение в 1944 году, когда производство s.Pz.B.41 уже было завершено.

Противотанковые пушки калибра 20—25 мм, сравнение s.Pz.B.41 с которыми наиболее адекватно, получили относительно небольшое распространение. Находящаяся в этой группе французская 25-мм пушка Canon de 25 mm antichar Modèle 1937 Puteaux (AC 37) на 70 кг тяжелее s.Pz.B.41 при более слабой бронепробиваемости; осколочного снаряда французская пушка не имела. Другое орудие этой группы, принятая на вооружения ряда стран 20-мм автоматическая пушка Мадсена выгодно отличалась небольшой массой (160 кг), возможностью ведения автоматического огня (использовались 40- и 60-зарядные магазины) и наличием осколочного снаряда. В то же время пушка Мадсена имела довольно слабую баллистику и соответственно бронепробиваемость (порядка 25 мм на 100 м), что позволяло ей бороться только с лёгкими танками, бронеавтомобилями и бронетранспортёрами.

В 1930-х годах широкое распространение получили лёгкие автоматические зенитные пушки калибра 20—25 мм. Хотя их основной задачей являлась борьба с авиацией противника, в армиях некоторых стран (например, в японской и итальянской) на данные орудия возлагались и противотанковые задачи, в связи с чем такие пушки считались универсальными — противотанково-зенитными. Типичным представителем таких орудий является японская 20-мм пушка «Тип 98». По сравнению с s.Pz.B.41 японская пушка является несколько более тяжёлой и имеющей б́ольшие размеры, а также значительно более слабую баллистику и соответственно бронепробиваемость. Преимуществами японского орудия являются возможность ведения автоматического огня и неограниченный угол горизонтального наведения.

Тяжёлые противотанковые ружья калибра 20 мм получили ограниченное распространение и представлены несколькими моделями, разработанными в Швейцарии, Японии и Финляндии. Их типичным представителем является ружьё S18-1100 швейцарской фирмы «Solothurn» (г. Золотурн), разработанное под патрон 20×138 мм и принятое на вооружение вермахта и итальянской армии. По сравнению с s.Pz.B.41 швейцарское ружьё имело относительно небольшую массу и могло переноситься расчётом из 2 человек, а также имело возможность ведения автоматического огня. В то же время и эта модель, и другие противотанковые ружья значительно уступали s.Pz.B.41 по баллистическим характеристикам.

Сохранившиеся экземпляры

s.Pz.B.41 можно увидеть в канадском военном музее в Оттаве (вариант для моторизованных подразделений на лафете с раздвижными станинами), а также в музее военной техники во французском Сомюре (модификация для парашютных войск, орудие экспонируется установленным на отделяемый колёсный ход).

В массовой культуре

Сборные пластиковые модели s.Pz.B.41 в масштабе 1:35 выпускаются фирмой Bronco Models (в комплект поставки входят модели облегчённого варианта орудия, отделяемого колёсного хода и тележки для транспортировки пушки) и фирмой Eduard (вариант пушки для моторизованных подразделений с раздвижными станинами). Также данное орудие присутствует в наборе танковых аксессуаров, выпускаемом фирмой Italeri, кит № 6424 — модификация sPzB 41 leFL 41.

в компьютерных играх

• s.Pz.B.41 можно увидеть в варгейме «Искусство войны. Курская дуга», входящего в получившую высокие оценки критиков за реалистичность серию игр «Искусство войны».

Примечания

Источники

Литература

• Alexander Lüdeke. Deutsche Artillerie-Geschütze 1933—1945. — Stuttgart: Motorbuch Verlag, 2010. — ISBN 978-3-613-03150-0.
• Главное артиллерийское управление Красной Армии. 28/20-мм германская противотанковая пушка обр.1941. — М.: Воениздат НКО, 1944.
• Артиллерийский комитет Главного артиллерийского управления Красной Армии. Вооружение германской артиллерии. — М.: Государственное издательство оборонной промышленности, 1943. — 175 с.
• Главное артиллерийское управление вооруженных сил СССР. Боеприпасы артиллерии бывшей германской армии. Справочник. — М.: Военное издательство Министерства вооруженных сил СССР, 1946. — 560 с.
• Широкорад А. Б. Бог войны Третьего рейха. — М.: АСТ, 2003. — 576 с. — ISBN 5-17-015302-3.
• Коломиец М. В. Противотанковая артиллерия вермахта. — М.: Стратегия КМ. — (Фронтовая иллюстрация, № 1, 2006). — ISBN 5-901266-01-3.
• Меньщиков Н. Г. Альбом конструкций патронов стрелкового и крупнокалиберного автоматического оружия (от 6,5 до 37 мм). — М.: Артиллерийская Академия им. Дзержинского, 1946.
• Иванов А. Артиллерия Германии во Второй мировой войне. — СПб.: Нева, 2003. — 64 с. — ISBN 5-7654-2634-4.

Ссылки

• Кихтенко А. В. [www.waronline.org/write/antitank_rifles/part_4.html Вторая мировая война: крупный калибр]. War Online. Проверено 20 марта 2011. [www.webcitation.org/612tKvxU6 Архивировано из первоисточника 19 августа 2011].

Отрывок, характеризующий Тяжёлое противотанковое ружьё 2,8 см PzB 41

В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.